Какой-то вампир в окровавленном тренировочном костюме, дико размахивая руками, набросился на Гуса, но оказавшийся рядом Квинлан остановил его сокрушительным ударом кулака в глотку. – Все назад, cabrones![31] – завопил Гус. Он подскочил к бордюру, прицелился получше и, выпустив горящую стрелу, успел проследить, как она влетает в разбитую витрину, пересекает весь магазин и приземляется у дальней стены. Когда здание сотряслось от взрыва, Гус уже мчался прочь во все лопатки. Кирпичная стена обрушилась и рассыпалась по мостовой, а крыша вместе с деревянными стропилами буквально лопнула и разлетелась в разные стороны, словно бумажный колпачок шутихи. Ударная волна сбила с ног ничего не подозревавших вампиров и разметала их по улице. Взрыв высосал из воздуха кислород, отчего над кварталом, как это всегда бывает после мощной детонации, воцарилась тишина, и лишь звон в ушах примешивался к этому зловещему безмолвию. Гус с трудом встал на колени, затем поднялся на ноги. Углового здания больше не было, его словно расплющила гигантская нога великана. Облако пыли, накрывшее улицу, постепенно рассеивалось, и повсюду с земли поднимались выжившие вампиры. Лишь немногие из них остались лежать – те, которые были реально мертвы: им посносило головы разлетевшимися кирпичами. Все остальные быстро пришли в себя после взрыва и снова обратили на «сапфиров» свои голодные взгляды. Уголком глаза Гус заметил Квинлана: тот перебежал на противоположную сторону улицы и, спустившись по короткой лесенке, нырнул в квартиру, размещавшуюся в подвальном этаже. Гус не мог взять в толк, что означало это бегство, пока не обернулся и не понял, в чем дело. Взрывной удар достиг дымной пелены; мощная волна воздуха, ушедшая вверх, раздвинула черный покров. Во мраке небес образовалась прореха, сквозь которую на землю полился яркий очистительный солнечный свет. Дым разошелся, словно по шву: сначала мрак прорезала узкая светлая черточка, но дыра быстро увеличилась, и вот уже в воздухе образовался стремительно расширяющийся конус желтого сияния огромной лучезарной силы. Тупые вампиры слишком поздно почувствовали наступающую светоносную смерть. Гус ошеломленно наблюдал, как вокруг него в воздухе рассеиваются мерзкие твари, испуская вопли, достойные привидений. Их тела падали на землю и… исчезали, оставляя после себя облачка пара и кучки золы. Те немногие, которые оказались на безопасном расстоянии от солнечного конуса, пустились в бегство и скрылись в соседних домах. Одни только «щупальца» повели себя разумно: предугадав, в каком направлении будет распространяться солнечный свет, они схватили Боливара и поволокли его прочь. Эти малыши осмелились даже вступить в короткую стычку с Боливаром. Совместными усилиями они справились с Габриэлем и отбросили его от неумолимо приближавшейся границы убийственного света. Времени у них почти не оставалось, но все же «щупальца» успели выдернуть решетку сливного отверстия и затащить Боливара, отчаянно цеплявшегося за что попало, в спасительное подземелье. Совершенно внезапно «сапфиры», Гус и Анхель остались одни посреди залитой солнцем улицы. В руках они по-прежнему держали оружие, но враг исчез. Вот такая обычная картинка: просто-напросто очередной солнечный денек в Восточном Гарлеме. Гус вернулся в зону разрушения. Взрыв практически начисто снес здание ломбарда с фундамента. Весь подвал был открыт взору: там дымились кирпичи и оседала поднятая взрывом пыль. Гус подозвал Анхеля. Тот сразу же приковылял и помог Гусу расчистить путь вниз, убрав с прохода самые тяжелые куски кирпичной кладки. Гус спустился в разрушенный подвал, Анхель последовал за ним. Они услышали подозрительное шипение и потрескивание, но это искрили размочаленные электрические провода – оказывается, в здание все еще подавали ток. Пытаясь найти придавленные обломками тела, Гус отвалил в сторону несколько фрагментов кирпичной стены. Его очень беспокоила судьба старика: не исключено, что все это время тот прятался в подвальном этаже. Трупов нигде не было. В сущности, Гус вообще не нашел ничего особенного – только множество пустых полок. Все выглядело так – или почти так, – словно старик слинял отсюда совсем недавно. Дверь в подвал обрамляли ультрафиолетовые лампы, которые сейчас рассыпали оранжевые искры. Наверное, здесь было что-то вроде бункера, подумал Гус, типа противорадиационного убежища, только не на случай атомной войны, а на случай войны с вампирами, или же просто некая камера, обустроенная так, чтобы эти твари сюда не совались. Гус уже сильно задержался в подвале, – во всяком случае, задержался дольше, чем следовало: шов в дымном покрове затягивался, еще немного, и солнце опять надолго исчезнет, – тем не менее он упорно копался в мусоре, пытаясь найти хоть что-нибудь – любую мелочь, которая помогла бы ему сориентироваться, как действовать дальше. Эту мелочь нашел Анхель. Под обвалившейся деревянной балкой на ребре лежала маленькая шкатулка для хранения памятных безделушек – вещица, сделанная из чистого серебра. Замечательная находка! Шкатулка была бережно запечатана. Старый рестлер высоко поднял ее, чтобы показать всей банде, но главным образом – Гусу. Гус тут же забрал у Анхеля шкатулку. – Ох уж этот старик! – воскликнул он. И наконец улыбнулся. Пенсильванский вокзал Старый Пенсильванский вокзал открылся в 1910 году, и задуман он был как величественный монумент избыточности. Роскошный храм общественного транспорта, к тому же самое большое закрытое помещение во всем Нью-Йорке, – ясно видно, что уже тогда, век назад, город тяготел к чрезмерности. В 1963 году первое здание вокзала снесли, его заменили нынешним лабиринтом подземных тоннелей и коридоров. В исторической перспективе именно этот «монументальный акт вандализма» послужил сигналом к рождению современного движения за сохранение памятников архитектуры – в том смысле, что так называемая реконструкция вокзала была, наверное, первым и, как считают некоторые, крупнейшим по сей день провалом программы «перестройки и модернизации городов». Пенсильванский вокзал, или просто Пенн, долгое время оставался самым напряженным транспортным узлом Соединенных Штатов, перемалывавшим до шестисот тысяч пассажиров в день – в четыре раза больше, чем Центральный вокзал Нью-Йорка. Он обслуживал компанию «Амтрак», Транспортную администрацию метрополии и «Нью-Джерси транзит», тем более что станция скоростной подземки находилась всего в квартале от Пенна; раньше к ней вел длинный подземный переход, но уже много лет он был закрыт из соображений безопасности. Современный Пенсильванский вокзал использовал все те же подземные платформы старого Пенна. Эф заранее заказал билеты для Зака, Норы и Нориной матери на поезд линии «Кистоун сервис», которая пролегала через Филадельфию и заканчивалась в Гаррисберге, столице штата Пенсильвания. Обычно дорога занимала четыре часа, но сейчас в пути могли быть существенные задержки. Сразу по прибытии в Гаррисберг Нора на месте изучит ситуацию и организует дело так, чтобы их доставили в тот самый летний лагерь для девочек. Эф оставил микроавтобус на пустующей стоянке такси в квартале от вокзала и повел своих подопечных по безлюдным улицам к Пенну. Темная туча висела над городом – и в буквальном, и в переносном смысле. Когда они шли мимо пустых магазинов, дым зловеще вился прямо над их головами. Витрины были разбиты, и тем не менее Эф и его спутники не увидели ни одного грабителя или мародера – большинство из них уже превратились в грабителей крови человеческой. Как же низко – и как быстро! – пал город… Лишь только когда они добрались до входа в вокзал с Седьмой авеню на «Джо Луис Плаза» – того входа, над которым значилось: «Мэдисон-сквер-гарден»,[32] – Эф наконец увидел хоть какие-то признаки прежнего Нью-Йорка, того города, каким он был несколько недель назад, Нью-Йорка месячной давности. Полицейские и сотрудники Портового управления Нью-Йорка в оранжевых жилетах регулировали движение толпы, организованно направляя мрачных, подавленных людей внутрь вокзала. Эскалаторы не работали, и приходилось спускаться в главный вестибюль по неподвижным ступенькам. По причине нескончаемого пешеходного движения вокзал оставался одним из последних человеческих бастионов в городе, захваченном вампирами, – он упорно сопротивлялся колонизации, несмотря на то что сам находился в подземелье. Эф был уверен: большинство поездов – а может, и все без исключения – отправлялись с задержками, но достаточно было уже и того, что они все-таки отправлялись. Люди, в панике снующие туда-сюда, в каком-то смысле действовали на него успокаивающе. Если бы поезда вдруг встали, начался бы страшный бунт. Некоторые лампы под потолком еще горели. Ни один магазин не работал, все полки были пусты, на витринах виднелись приклеенные к стеклу рукописные объявления: «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК». Тяжелый стон поезда, прибывающего на нижнюю платформу, неожиданно придал Эфу сил. Он вскинул на плечо сумку с вещами Норы и госпожи Мартинес и стал прокладывать путь в толпе; сама Нора поддерживала мать, чтобы та не упала. Вестибюль был забит людьми, и все же Эфу нравилось давление толпы: ему давно не хватало этого ощущения тесноты, он почти забыл, каково это – быть индивидом, окруженным человеческой толчеей. Впереди стояли, выжидая кого-то, солдаты Национальной гвардии. Они выглядели изнуренными, совсем выдохшимися, и тем не менее солдаты внимательно вглядывались в лица проходивших мимо людей. А ведь Эфа по-прежнему разыскивала полиция! И это не говоря уже о том, что сзади за поясом брюк у него был пистолет с серебряными пулями. Ясное дело, что общение с Национальной гвардией не входило в планы Эфа, поэтому он довел своих подопечных только до высоких синих колонн и оттуда показал им выход на перрон амтраковского поезда. Мариела Мартинес казалась испуганной и даже немного рассерженной. Толпа раздражала ее. Два года назад у Нориной мамы, в прошлом – патронажной медсестры, диагностировали болезнь Альцгеймера с ранним началом. Иногда Мариела думала, что Норе все еще шестнадцать лет, и тогда женщины спорили, кто кого должен слушаться. Однако сегодня госпожа Мартинес была тиха, подавлена и погружена в себя – судя по виду, погружена очень глубоко. Казалось, Мариела чувствовала себя словно рыба, выброшенная на берег, и то, что она очутилась так далеко от дома, сильно тревожило ее. Никакого злословия в адрес давно почившего мужа, никаких требований, чтобы ее немедленно нарядили для вечеринки. На Мариеле был шафранного цвета капот, поверх которого ее заставили накинуть дождевик; седые волосы, заплетенные в толстую косу, тяжело ниспадали на спину. Зак ей очень понравился, и всю дорогу до вокзала Мариела держала мальчика за руку. Зак был тронут до глубины души, хотя душа его разрывалась на части. Эф присел на корточки перед сыном. Мальчик отвернулся, словно отказываясь принимать то, что сейчас произойдет; ему очень не хотелось произносить слова прощания. – Ты поможешь Норе с госпожой Мартинес, договорились? – произнес Эф. Зак кивнул. – Почему обязательно девчачий лагерь? – спросил он. – Потому что Нора когда-то была девочкой и она туда ездила. Вы там будете втроем, больше никого. – А ты? – быстро спросил Зак. – Ты когда приедешь? – Надеюсь, очень скоро. Эф положил свои большие ладони на плечи Зака. Мальчик тут же вскинул руки и вцепился в локти отца: – Обещаешь? – Скоро. Как только смогу. – Это не обещание. Гудвезер сжал плечи мальчика, пытаясь продать ложь подороже: – Обещаю. По виду Зака Эф сразу понял: покупка не состоялась. Он чувствовал, что Нора внимательно смотрит на них. – Обними меня, – сказал Эф. – Зачем это? – Зак даже немного отпрянул. – Я обниму тебя, когда приедешь в Пенсильванию. По лицу Эфа скользнула улыбка. – Ну, тогда просто чтобы поддержать меня. – Не понимаю, зачем нужны эти… Гудвезер притянул сына поближе и крепко обхватил руками. Мимо них вихрем неслись люди. Мальчик попытался высвободиться, но как-то не всерьез; отец еще раз стиснул его, поцеловал в щеку и отпустил. Эф поднялся в полный рост. Теперь перед ним возникла Нора, она мягко толкнула его в грудь и оттеснила на несколько шагов. Карие глаза девушки сверкали, она буквально сверлила Эфа взглядом. – Скажи наконец, что ты задумал? Что конкретно собираешься сделать? – Я собираюсь сказать тебе «до свидания». Нора стояла очень близко к Эфу – ни дать ни взять возлюбленная, расстающаяся со своим ненаглядным, – вот только костяшки пальцев она сильно вдавила ему под самую грудину и еще поворачивала руку в ту и другую стороны, словно ввинчивая кулачок в живот. – Ну? После нашего отъезда – что ты собираешься делать? Мне надо это знать. Эф посмотрел мимо нее на Зака – тот стоял возле Нориной мамы и с сознанием долга держал ее за руку. – Хочу попробовать остановить этот ужас, – сказал Эф. – А ты что думала? – Я думала и думаю, что уже слишком поздно, и ты это знаешь. Поехали с нами. Если это ради старика – имей в виду, я испытываю к нему те же чувства, что и ты… Однако все кончено, мы оба понимаем это. Поехали с нами. Попробуем перегруппироваться. Продумаем следующие шаги. Сетракян поймет. Гудвезер просто физически ощущал, с какой силой Нора тянет его за собой, – он чувствовал эту тягу куда острее, чем боль от костяшек, впившихся ему в грудную кость. – Здесь у нас все еще есть шанс, – сказал он. – Я верю в это. – У нас, – с нажимом произнесла Нора, давая понять, что имеет в виду их двоих. – У нас тоже все еще есть шанс. Если мы сейчас оба выберемся отсюда. Эф стянул с плеча последнюю сумку и повесил ее на плечо Норы. – Здесь оружие, – сказал он. – На случай, если возникнут какие-либо неприятности.