Владыка отправил вертолеты. Люди видели их из окон машин, медленно едущих на юг, назад к Манхэттену. Они пересекли реку Гарлем с Марбл-Хилл, держась подальше от парков. Автомобили они бросили близ Мемориала генерала Гранта, а потом под непрекращающимся дождем прошли по улице, как обычные граждане, и проскользнули в заброшенный кампус Колумбийского университета. Все, кроме Гуса, спустились вниз отдохнуть, а мексиканец пересек Лоу-плаза в направлении к Бьюэл-холлу и там на служебном лифте поднялся на крышу. Его «джерсийский экспресс» вернулся и теперь сидел под сливным желобом, что смастерил Гус. — Ты хороший мальчик, Гарри, — похвалил голубя Гус, разворачивая послание, написанное красной ручкой на клочке бумаги. Гус тут же узнал почерк Крима, который пользовался исключительно прописными буквами, а также перенял привычку своего прежнего соперника перечеркивать букву О, словно знак нуля. ПРИВЕТ, МЕКС. ПЛØХИ ДЕЛА — ВЕЧНЫЙ ГØЛØД. МØЖЕТ, ЗАЖАРЮ ПТИЧКУ, КØГДА ВЕРНЕТСЯ. ПИСЬМØ ТВØЕ ПРØ ДЕТØНАТØР ПØЛУЧИЛ. ЕСТЬ МЫСЛИШКИ. СØØБЩИ, ГДЕ ТЫ, И ПРИГØТØВЬ ПØЖРАТЬ. КРИМ ЕДЕТ В ГØРØД. ДØ ВСТРЕЧИ. Гус проглотил записку и отыскал плотницкий карандаш, который лежал у него вместе с голубиным кормом и клочками бумаги. Он написал ответ Криму, указав адрес на углу кампуса. Крим ему не нравился, он не доверял ему, но этот здоровенный тип заправлял на черном рынке Нью-Джерси, и не исключено, всего лишь не исключено, что он в силах был помочь. * * * Нора была измучена, но прилечь и забыться не могла. Ее накрывали долгие приступы рыданий. Девушку трясло, она выла, все ее мышцы ломило от истерики. А когда слезы кончились, она принялась водить ладонями по бритой голове, кожу на черепе пощипывало. Нора думала, что в некотором роде ее прежняя жизнь, ее прежнее «я» (то, что родилось в ту ночь при виде плачущей матери на кухне, появившееся на свет из потока слез) теперь исчезло. Родилось под слезы и умерло в слезах. Она испытывала страх, пустоту, одиночество… но в то же время чувствовала себя обновленной. Кошмар их нынешнего существования бледнел в сравнении с тем, что происходило в лагере. Фет не отходил от нее, внимательно слушал. Хоакин сидел у двери, прислонившись к стене, давал отдых поврежденному колену. Эф стоял у дальней стены, опираясь о нее спиной и скрестив руки на груди. Из обрывочных слов Норы он пытался составить общее представление о том, что она пережила. Нора полагала, что Эф догадывается о чувствах, которые она питала к Фету, — это было ясно и по позе Эфа, и по месту, которое он для себя выбрал. Никто пока об этом не говорил, но истина висела в комнате, как грозовое облако. Под гнетом энергии их взаимно дополняющих друг друга эмоций Нора говорила быстро. Перед ее мысленным взором все еще стояла картинка из родильной зоны, тревожила даже в большей мере, чем смерть матери. — Они там скрещивают женщин с мужчинами, пытаются получить потомство с третьей группой крови и положительным резус-фактором. Они предоставляют им еду и удобства. И женщин… кажется, это устраивает. Не знаю, почему мне не дает покоя именно это. Может, я к ним несправедлива. Может, инстинкт самосохранения не такое уж благородное явление, каким мы его себе представляем. Может, он гораздо сложнее. Иногда выживание подразумевает компромисс. Большой компромисс. Бунтовать против собственной природы довольно трудно. Но когда ты вынашиваешь в чреве новую жизнь… или у тебя есть маленький ребенок… — Она посмотрела на Эфа. — Теперь я лучше понимаю тебя, вот о чем я хочу сказать. Я знаю, как ты мучаешься. Эф кивнул, принимая ее извинение. — Но при этом, — сказала Нора, — мне остается только жалеть, что ты не пришел в Управление главного судмедэксперта вовремя. Если бы не это, моя мать все еще была бы жива. — Я опоздал, — кивнул Эф. — Признаю. Я задержался… — В доме твоей бывшей жены. Не отпирайся. — Я и не собирался. — Но? — Но нашли тебя не по моей вине. Нора удивленно посмотрела на него: — С чего ты решил? — Да, я должен был прийти. И приди я вовремя, все было бы иначе. Но не я вывел на тебя стригоев. — Да? И кто же? — Ты сама. — Я?.. Нора не верила своим ушам. — Ты пользовалась компьютером. Выходила в Интернет, чтобы переписываться с Фетом. Ну вот. Слово вылетело. Нора напряглась, чувство вины переполнило ее, но она тут же его отринула: — Так ли? Фет поднялся, чтобы защитить ее, выпрямился во весь немалый рост. — Не смей с ней так говорить. — Не смей?.. Я многие месяцы приходил в это здание, и никаких проблем не возникало. Они мониторят Сеть. Ты прекрасно знаешь. — Значит, я сама виновата. — Нора сунула руку под руку Фета. — И получила по заслугам, по твоему мнению. Крысолов вздрогнул, ощутив прикосновение. И когда ее хрупкие пальцы обхватили его, толстые и мощные, он почувствовал, что вот-вот заплачет. Этот жест (незначительный при любых других обстоятельствах) не укрылся от внимания Эфа — это было недвусмысленное публичное заявление о разрыве отношений между ним и Норой. — Чепуха, — ответил Эф. — Я не это имел в виду. — Но подразумевал ты именно это. — Я подразумевал… — Знаешь, Эф, это вполне отвечает твоему характеру… Фет сжал руку подруги, призывая ее замолчать, но Нора не захотела услышать его. — Ты всегда видишь все с опозданием. И, говоря «видишь», я имею в виду «начинаешь понимать». Только после разрыва с Келли ты наконец-то понял, как сильно ее любишь. Ты понял, как важно быть заботливым отцом… после того как перестал жить с Заком. Так? А теперь… я думаю, ты начинаешь понимать, как сильно я была тебе нужна. Потому что наши пути разошлись. Она сама была потрясена, услышав, что произнесла это вслух, в присутствии других… но слова лились рекой. — Ты всегда чуть-чуть опаздываешь. Ты полжизни провел в сожалениях. Оплакивал прошлое, вместо того чтобы строить настоящее. Я думаю, худшее, что случилось с тобой, — это твои ранние успехи. Ярлык «юный гений», который приклеился к тебе. Ты полагаешь, что если будешь работать с утра до ночи, то сумеешь вернуть те драгоценности, что потерял, а нужно было просто бережно хранить их с самого начала. Теперь она говорила взахлеб, чувствуя, как Фет тянет ее назад, но слезы текли из глаз, голос звучал хрипло и был полон боли. — Если ты и должен был понять что-то с тех пор, как начался этот ужас, так это то, что ничто тебе не гарантировано. Ничто. В особенности другие человеческие создания… Эф замер в дальнем конце помещения, его словно пригвоздили к полу. Он окаменел так, что Нора даже не знала, дошли ли до него ее слова. Когда стало ясно, что Нора больше ничего не скажет, он отошел от стены и направился к выходу. * * * Эф шел по древней системе коридоров в легком оцепенении, не чувствуя под собой пола. Противоречивые чувства одолевали его. Во-первых, он хотел напомнить Норе, сколько раз из-за ее матери они были на грани пленения или обращения, каким тяжким бременем висело на них слабоумие миссис Мартинес. И теперь явно не имело значения, что Нора не раз выражала желание, чтобы ее мать сгинула. Нет. Во всем всегда был виноват Эф. Во-вторых, он поразился, насколько за последнее время Нора сблизилась с Фетом. В любом случае ее пленение и последующее спасение окончательно соединило их. Укрепило их связь. Это был сильный удар, потому что на вызволение Норы он смотрел как на репетицию вызволения Зака, операция в конечном счете лишь обнажила худшие его страхи; теперь он думал, что, даже если удастся освободить Зака, может оказаться, что сын его изменился необратимо. И потерян для Эфа навсегда. Какая-то его часть чувствовала, что действовать уже слишком поздно. Его депрессивная часть, та, которую он постоянно пытался заглушить. Та часть, которую он травил таблетками. Эф потянулся к сумке, болтавшейся за спиной, расстегнул молнию на кармашке, предназначенном для ключей и мелочи. Остатки викодина. Он положил таблетку на язык — пусть наберется побольше слюны, тогда он ее проглотит. Эф представил себе картинку — Владыка во время смотра своей армии в Центральном парке стоит на стене замка Бельведер вместе с Келли и Заком. Зеленоватое видео преследовало, поедало его, пока он шел, почти не отдавая себе отчета в направлении. Я знала, что ты вернешься. Голос Келли и эти слова были как укол адреналина прямо в сердце. Эф свернул в знакомый коридор и нашел незапертую дверь — тяжелое дерево с металлической обшивкой, на железных петлях. В камере сумасшедшего дома в центре расположенной в углу клетки стояла вампирша, которая когда-то была матерью Гуса. Побитый мотоциклетный шлем чуть наклонился, подтверждая, что приход Эфа не остался незамеченным. Руки ее были связаны за спиной. Он подошел к двери клетки. Расстояние между прутьями составляло по пятнадцать сантиметров. Снизу и сверху дверь запиралась велосипедными замками со стальным плетеным тросом в виниловом рукаве, а посредине висел обычный навесной замок. Эф ждал голоса Келли. Вампирша стояла неподвижно, ее шлем застыл на месте — возможно, она надеялась на ежедневную порцию крови. Он ждал, что раздастся голос. Потом разочарованно отступил и оглядел камеру. На задней стене с ржавого гвоздя свисало колечко с единственным серебряным ключом.