В каждой из священных книг — Торе, Библии и Коране — рассказывается о разрушении Содома и Гоморры. В некотором роде об этом рассказывается и в «Люмене». В восемнадцатой главе Книги Бытия перед Авраамом появляются три архангела в человеческом обличье. Говорится, что двое из них направились потом к обреченным городам долины, где остановились у Лота, пиршествовали с ним, а позднее были окружены жителями Содома, которых они ослепили, прежде чем уничтожить город. О третьем архангеле будто специально ничего не сообщается. Он скрылся. Потерялся. Вот его история. Пять городов располагались в просторной цветущей долине реки Иордан, близ того, что теперь зовется Мертвым морем. И из всех Содом был самым высокомерным, самым красивым. Он вырос на благодатной земле и стал символом богатства и процветания. Орошаемый целым комплексом каналов, он разрастался на протяжении веков, ответвляясь лучами от водных потоков. В конечном счете город принял очертания, отдаленно напоминающие голубя в полете. Контуры его территории в десять акров были зафиксированы в этой форме после возведения стены около 2024 года до нашей эры. Стены имели высоту примерно двенадцать метров и толщину два метра, сооружены они были из глинобитного кирпича и облицованы гипсом, благодаря чему ярко сверкали на солнце. Дома за ними стояли очень тесно, чуть ли не друг на друге; самым высоким сооружением был храм, воздвигнутый в честь ханаанского божества Молоха. Население Содома составляло около двух тысяч жителей. Они не испытывали недостатка во фруктах, пряностях и зерне — город процветал. В лучах заходящего солнца сверкали стекло и позолоченные бронзовые плитки, устилавшие крыши десятка дворцов. Мощные городские ворота защищали это богатство. Монументальный аркообразный вход образовали шесть огромных валунов неправильной формы, ворота же были сделаны из железа и твердых пород дерева, не боящихся ни огня, ни тарана. У этих ворот и оказался Лот, сын Арана, племянник Авраама, когда к нему подошли три существа света. Бледные, светящиеся и таинственные. Сущностью божественные создания, они были лишены всякой скверны. Из спины каждого выходили по четыре отростка, наполненные перистым светом, их можно было легко принять за светящиеся крылья. Эти четыре выступающие конечности на спинах существ чуть шевелились в такт движениям так же естественно, как двигаются руки при ходьбе. С каждым шагом существа обретали форму и массу, и наконец они остановились, обнаженные и немного растерянные. Их кожа светилась, точно чистейший алебастр, а их красота служила Лоту болезненным напоминанием о его собственном несовершенстве смертного. Их отправили наказать гордыню, разложение и жестокость, процветавшие за высокими стенами города. Посланцами были Гавриил, Михаил и Озриэль — самые доверенные и любимые создания Господа, Его самые безжалостные солдаты. Из них Озриэль пользовался наибольшим расположением. Он намеревался посетить этой ночью городскую площадь, куда им и было приказано направиться, но Лот уговорил их остановиться у него в доме. Гавриил и Михаил согласились, а потому Озриэль, третий, более всего озабоченный падением нравов в городах, подчинился желанию своих собратьев. Из всех троих именно Озриэль носил в себе голос Господа, силу разрушения, которая сотрет с лика земли два этих грешных города. Он был, согласно всем текстам, любимцем Господа, Его самым защищенным, самым прекрасным созданием. Лот жил в богатстве, обладал землей, скотом и благочестивой женой. А потому пиршество в его доме было обильным и разнообразным. Три архангела ели, как люди, а две невинные дочери Лота омывали их ноги. Физические ощущения для трех ангелов были в новинку, но Озриэля они переполнили, достигли такой глубины, какой не познали двое других. Так впервые проявилась индивидуальность Озриэля, его отход от божественной энергии. Бог — это скорее энергия, а не антропоморфное существо, и язык Бога — биология. Красные кровяные тельца, принцип магнитного притяжения, неврологический синапсис — каждое из этих проявлений есть чудо, в каждом присутствует и протекает Бог. Когда жена Лота порезалась, готовя травы и масло для омовения, Озриэль с любопытством исследовал ее кровь, его возбудил запах крови. Искусил его. А как был великолепен ее цвет, роскошен… как жидкий рубин, сверкающий в пламени свечи. Женщина (с самого начала возражавшая против прихода гостей) отпрянула, увидев, как архангел разглядывает ее ранку, как его захватило зрелище. Озриэль прежде много раз спускался на землю. Он присутствовал при смерти Адама в году девятьсот тридцатом, он видел, как человек, смеявшийся над Ноем, утонул в бушующих водах потопа. Но он всегда появлялся в форме духа, его существо оставалось привязано к Господу, не обретало телесной оболочки. И потому Озриэль никогда прежде не испытывал голода. Никогда прежде не испытывал боли. А теперь поток ощущений захлестнул его. Теперь, почувствовав земную твердь под ногами… почувствовав, как ночной воздух ласкает его руки… вкусив пищу, взращенную на земле и приготовленную из низших млекопитающих, он понял: то, что он намеревался воспринимать с расстояния, бесстрастным взглядом путешественника, на самом деле притягивает его к человечеству, к самой земле. К самому роду животных. Холодная вода струилась по его ногам. Пища распадалась на составные части во рту, в его пищеводе. Физические ощущения манили, и любопытство Озриэля взяло верх над божественной сущностью. Когда жители города, узнав, что Лот принимает таинственных чужестранцев, собрались у его дома, их крики увлекли Озриэля. Люди размахивали факелами и оружием, требовали, чтобы им показали гостей, чтобы представили их. Горожан так возбудили слухи о красоте чужеземцев, что они возжелали овладеть ими. Жестокая чувственность толпы очаровала Озриэля, напомнила ему о его собственных желаниях, и когда Лот вышел объясняться с толпой (он предлагал вместо чужестранцев своих невинных дочерей, но толпа стояла на своем), Озриэль воспользовался своей силой и невидимым выскользнул из дома. На какое-то время он ослепил собравшихся, а потом держался в нескольких шагах от них, скрывшись в проулке и ощущая сумасшедшую энергию, свойственную толпе, энергию, так непохожую на божественную. Но красота и радость, сии божественные дары, наполняли и их. Эти взволнованные мешки плоти (выражение их лиц постоянно менялось) бушевали в унисон, желая совокупления с чужеземцами на самый животный манер. Их похоть была такой чистой… и такой заразительной. О пороках Содома и Гоморры сказано много, но почти никто не видел, как Озриэль шел по вымощенным алебастром улицам города, освещенным сложной системой бронзовых масляных светильников. Золоченые и посеребренные дверные рамы украшали портики всех домов в пределах трех концентрически расположенных городских площадей. Золоченый портик обещал праздник плоти, серебряный сулил более темные наслаждения. Те, кто проходил через серебряные, искали усладу в жестокости или насилии. Господь не мог простить именно этого. Не изобилия и несдержанности, а отвратительного садизма жителей Содома и Гоморры по отношению к путешественникам и рабам. Это были неприветливые и неотзывчивые города. Рабов и пленников привозили сюда для владельцев серебряных портиков. И то ли по замыслу, то ли случайно Озриэль вошел в серебряную дверь. Хозяйка оказалась женщиной коренастого сложения со светло-оливковой кожей. Грубая, неопрятная — жена надсмотрщика за рабами, интересующаяся только деньгами. Но в ту ночь со своего поста в прихожей этого дома наслаждений она увидела в золотистом свете горящей лампы красивейшее, великодушнейшее существо человеческой наружности. Архангелы были совершеннейшими бесполыми сосудами. У них была безволосая, безупречная, переливчатая кожа и глаза с жемчужным блеском, белые, как и слоновая кость их зубов, десны, идеальные пропорции изящных конечностей. У них не было и намека на гениталии: биологическая подробность, которая косвенным образом отзовется в том ужасе, что накроет планету. В сиянии красоты Озриэля — этого милостивого великолепия — женщине захотелось плакать и просить прощения. Но долгие годы, что она отдала профессии, закалили ее, и она подавила в себе желания. Видя изощренные жестокости в стенах этого заведения, архангел почувствовал, как врожденная благодать покидает его (оставляя в нем одно лишь желание), и, не зная толком, чего ищет, он вдруг понял, что нашел. Озриэль импульсивно схватил хозяйку за шею, прижал спиной к низкой каменной стене, увидел, как прежнее выражение на лице женщины сменилось страхом. Озриэль почувствовал сильные, но и уязвимые сухожилия горла женщины, потом поцеловал их, лизнул, ощущая на языке вкус ее соленого едкого пота. А потом страстно вонзился в нее зубами, сильно и глубоко, принялся рвать ее плоть, артерии, словно струны арфы — трень, трень, — и в исступлении пить кровь, хлеставшую из ран. Озриэль убил эту женщину не в качестве подношения всемогущему властелину, но просто для того, чтобы познать Его. Познать. Овладеть. Взять верх и низвергнуть. И вкус крови, и смерть коренастой женщины, и легкость, с какой сила переходит от одного к другому, — все это явилось для него чистейшим экстазом. Поглощение крови, состоящей из сущности и славы божественного, — и при этом пресечение потока, который есть божественное присутствие, — повергло Озриэля в неистовство. Ему захотелось еще. Почему Бог отказывал в этом ему, своему любимцу? В амброзии, скрытой в несовершенных существах. Говорят, вино из самых плохих ягод имеет наилучший вкус. Но теперь Озриэль задавался вопросом: а каково на вкус вино из самых сочных ягод в мире? Озриэлю, у ног которого в кровавой луже, серебрящейся в свете полной луны, лежало бездыханное тело, не давала покоя одна мысль: есть ли кровь у ангелов? Мемориальная библиотека Лоу, Колумбийский университет Мистер Квинлан закрыл «Люмен», поднял глаза и увидел Фета с Гусом — они были полностью вооружены и готовы. Многое еще предстояло узнать о происхождении Владыки, но его голова уже гудела от сведений, почерпнутых из книги. Он сделал несколько записей на память, обвел кружком пару транскрипций и поднялся. Фет взял манускрипт и, завернув в тряпье, сунул в рюкзак, а рюкзак протянул мистеру Квинлану. — Я это с собой не возьму, — сказал он. — И если мы не выйдем оттуда живыми, вы должны знать, где она спрятана. Если нас поймают и попытаются выудить, где она… ну, даже под пытками невозможно сказать того, чего не знаешь… Мистер Квинлан слегка кивнул, принимая его аргумент. — Откровенно говоря, я рад от нее избавиться… Если вам угодно. — Да, угодно. Так вот… если нам не удастся уйти оттуда… — сказал Фет. — У вас будет необходимый инструмент. Завершите борьбу. Прикончите Владыку. Нью-Джерси Альфонсо Крим сидел в белом, как яичная скорлупа, обитом бархатом удобном кресле с откидывающейся спинкой, его скрещенные ноги в кроссовках «Пума» покоились на специальной подставке, а в руке он держал собачью игрушку из жесткой резины. На полу столовой, пристегнутые к широкой деревянной ножке тяжелого стола, лежали два его пса-полукровки (помесь собаки и волка) Амбассадор и Скилл, их стальные глаза следили за красно-белым полосатым мячиком. Крим сдавил игрушку, и звери зарычали. Ему это казалось забавным, а потому он снова и снова мял игрушку. Роял, первый помощник Крима (командовавшего потрепанными в боях «Джерсийскими сапфирами»), сидел на нижней ступеньке лестницы, наливая кофе в кружку. Раздобыть никотин, коноплю и подобные вещества становилось все труднее, а потому Роял наскоро сварганил цепочку поставки единственного надежно доступного зла в этом новом мире — кофеина. Он отрывал кусочек кофейного фильтра, сворачивал пакетик, в который насыпал молотый кофе, потом засовывал его в рот между щекой и десной, словно жвачку. Кофе был горьким, но поддерживал тонус Рояла на высоте. Мальво сидел у окна, приглядывая за улицей — не пройдет ли автоколонна. «Сапфиры» занялись угонами, чтобы не умереть с голоду. Кровососы изменяли маршруты, но Крим собственными глазами видел несколько дней назад поставку продовольствия, и, по его расчетам, следующая должна была состояться со дня на день. Первым делом Крим должен был накормить свою команду. Голод плохо сказывался на боевом духе. Вторым делом было накормить Амбассадора и Скилла. Чуткие волчьи носы и врожденный инстинкт выживания не раз предупреждали «сапфиров» о грозящей атаке кровососов. Третьим делом было накормить их женщин. Женщины не представляли собой ничего особенного, несколько отчаянных заблудших душ, попавшихся на пути, но это были женщины, живые и теплые. «Живой» теперь означало «сексуальный». Стоило их накормить, и они становились тихими, благодарными и близкими, и это было хорошо для команды. И потом, Криму не нравились тощие, кожа да кости. Он любил пухленьких. Вот уже несколько месяцев он сражался с кровососами на своей старой территории, дрался, чтобы остаться живым и свободным. Человеку трудно было укрепиться в этой новой экономике крови. Деньги и собственность здесь ничего не значили, даже золото не имело никакой цены. Единственное, что ценилось на черном рынке, так это серебро, если не считать еды. Люди из «Стоунхарта» забирали все серебро, на какое им удавалось наложить свои грязные руки, и закрывали его в неиспользуемых банковских хранилищах. Серебро являло собой угрозу для кровососов; впрочем, сначала нужно было придать ему форму оружия, а серебряных дел мастера были теперь в дефиците. Новой валютой стала еда. Воды пока было в достатке, если ее кипятить и фильтровать. «Стоунхарт индастриз», трансформировав фасовочные мощности при бойнях в кровезаборных лагерях, сохранила свою логистическую систему. Кровососы, захватив всю организацию, контролировали систему распределения. Пищу производили на фермах рабы. Короткое двух-трехчасовое окошко ежедневного светлого времени компенсировалось обильным ультрафиолетовым освещением в теплицах, где выращивали фрукты и овощи, в громадных складских помещениях, превращенных в курятники, свинарники и коровники. Ультрафиолетовый свет был гибелен для кровососов, а потому в эти помещения доступ имели только люди. Все это Крим узнал от водителей угнанных им стоунхартовских грузовиков. За пределами лагеря еда распределялась по карточкам, выдававшимся за работу. Ты должен был официально где-то работать, чтобы получать карточку, должен был исполнять приказы кровососов — и тогда тебе позволялось есть. Ты должен был подчиняться. Кровососы являли собой, по существу, телепатических полицейских. Джерси превратился в полицейское государство — каждое жало там наблюдало за всем и автоматически генерировало сообщение о нарушениях, и ты никогда не знал, что тебя засекли, а когда узнавал, было уже поздно. Вампиры работали, кормились, а на несколько солнечных часов каждый день зарывались в землю. В целом эти роботы были дисциплинированными и (как люди-рабы) ели то, что им было предписано, и в назначенное время: обычно ту самую фасованную кровь, что поступала из лагерей. Хотя Крим видел, что некоторые из них покидали резервацию. Ночью можно было пройти по улице среди кровососов, если ты выглядел как рабочий из ночной смены, но людям, второсортным гражданам, полагалось выказывать им почтение. Крим делать этого не собирался. В Джерси — хрен вам, не дождетесь. Он услышал тихий звонок и повалил кресло, оттолкнувшись от него, чтобы встать на ноги. Звонок означал, что из Нью-Йорка пришло сообщение. От Гуса. Гус оборудовал над своим убежищем небольшую голубятню, где помимо голубей держал еще и кур. Куры время от времени несли яйца, богатые протеином, жирами, витаминами и минералами, не менее ценными, чем перламутр устрицы. Голуби помогали ему держать связь с миром за пределами Манхэттена. Связь безопасную, надежную и невидимую для кровососов. Бывали дни, когда Гус пользовался голубиной почтой, чтобы заказывать поставки от Крима: оружие, боеприпасы, иногда порнофильмы. Крим за хорошую цену мог достать что угодно. Сегодня выдался один из таких дней. Голубь Гарри, «нью-джерсийский экспресс», как его называл Гус, приземлился у окна и начал клевать колокольчик, зная, что Крим даст ему что-нибудь поесть. Крим снял клейкую ленточку с лапки голубя, взял маленькую пластиковую капсулу и вытащил из нее свернутый в трубочку клочок бумаги. Гарри тихонько ворковал. — Потерпи, ишь ты, раскудахтался, — сказал Крим, открывая маленький пластиковый контейнер с драгоценным зерном. Он рассыпал немного на блюдечке — вознаграждение голубю за труды, несколько зернышек бросил себе в рот, потом закрыл крышку. Крим прочитал послание от Гуса. — Детонатор? — Он ухмыльнулся. — Ты, парень, мне в мозги хочешь насрать… Мальво пощелкал языком. — Разведка едет, — сказал он. Волчары вскочили с пола, но Крим дал им знак сидеть тихо. Он отстегнул их поводки от ножки стола, затянул потуже цепные ошейники-удавки, чтобы молчали и держались у его ноги. — Дай знать остальным. Роял возглавлял шествие к примыкающему гаражу. Крим по-прежнему оставался громадиной, хотя и потерял тридцать килограммов. Его короткие мощные руки были слишком накачаны, чтобы обхватить квадратную грудную клетку. Дома он носил все свое серебро — перстни-кастеты и фиксы на всех зубах. Криму нравилось серебро еще в те времена, когда оно было всего лишь блестящим дерьмом и еще не стало символом сопротивления и не было объявлено вне закона. Крим проследил, как остальные садятся во внедорожник «тахо». Автоколонны обычно состояли из трех машин: кровососы спереди и сзади, а грузовик с продовольствием и водителем-человеком посредине. Крим хотел бы на сей раз разжиться какими-нибудь зерновыми: сухими завтраками, выпечкой, хлебцами. Углеводы насыщали, и их хватало на много дней, иногда — недель. Белки были редким подарком, а мясо — еще более редким, но хранить его было затруднительно. Арахисовое масло, по сути перемолотые орехи, сверху заливали чем-то жидким (потому что пища теперь не подвергалась обработке), и Крим это страшно ненавидел, но Роял и волчары трескали с удовольствием. Вампиры волчар ничуть не боялись, а вот водители-люди — те да. Они, увидев серебряный отблеск в волчьих глазах, обычно накладывали полные штаны. Крим выдрессировал зверюг в той степени, в какой это ему требовалось, а это означало, что они всегда слушались только его — того, кто их кормил. Амбассадор натянул поводок. Скилл скреб когтями пол гаража. Они знали, что им предстоит: заслужить себе еду. Это мотивировало их еще сильнее, чем остальных «сапфиров», потому что для псов ничего не изменилось. Еда, еда, еда. Дверь гаража поднялась. Крим легко уловил шум машин за углом, потому что никакого другого транспорта не было. Налетчики подготовили типичную коробочку. Между двумя домами на другой стороне улицы стоял с включенным движком эвакуатор, готовый таранить первую машину. Вспомогательные тачки отрежут кровососов в хвосте и таким образом запрут автоколонну на улице. Еще одной заботой Крима было содержать автомобили на ходу. У него для этого подобрались хорошие ребята. Спрос на бензин и на аккумуляторы все возрастал. У «сапфиров» в Джерси имелось два гаража, где они разбирали машины с продовольствием на запчасти, откачивали из них бензин. Передняя машина на полном ходу выехала из-за угла. Крим просек, что в колонне одна лишняя тачка, четвертая, но это его не особо обеспокоило. Точно вовремя эвакуатор, скрежеща колесами, сорвался с места и появился на улице, пронесся по слякотному переднему двору, соскочил с тротуарного камня и ударил в заднюю часть борта передней машины, отчего та крутанулась с такой силой, что замерла капотом в обратную сторону. Машины охранения тут же уперлись бамперами в задний грузовичок. Машины, ехавшие в середине колонны, резко затормозили, и их вынесло к тротуару. Две тачки с крытыми брезентом кузовами? Что ж, может, добычи будет в два раза больше.