– Никакой вечеринки нет, – ответила пухленькая девица с цветными эластичными ленточками, свисающими с булавки в ее щеке. – Он пустил в дом и папарацци. Руди пожал плечами, набрал на пульте код, вошел, закрыл за собой дверь. По крайней мере, самочувствие Габа улучшилось. Мимо черных пантер Руди проследовал в темный вестибюль. Лампочки на лестнице не горели, выключатели не сработали. Подумав, Руди достал мобильный телефон и перевел дисплей в режим «постоянная подсветка». Поведя рукой, в голубом свете дисплея он увидел у ног крылатого ангела цифровые фотоаппараты и видеокамеры – оружие папарацци. Они лежали грудой, как обувь у плавательного бассейна. – Эй! Эхо его голоса быстро затихло на недостроенных этажах. Руди двинулся вверх по мраморной лестнице, освещая путь голубым электронным светом. Ему предстояло уговорить Габа поучаствовать в шоу на следующей неделе, да и даты выступления в канун и после Хеллоуина требовали согласования. Он добрался до верхнего этажа. Свет не горел и в огромной спальне Боливара. – Эй, Габ? Это я, приятель. Надеюсь, ничего непристойного не увижу. Ему никто не ответил. Тишина в пентхаусе стояла мертвая. Руди посветил на кровать и обнаружил смятые простыни, но не принявшего лишнего Габа. Вероятно, отправился куда-нибудь поразвлечься. Как обычно. Руди прошел в большую ванную, чтобы отлить. Он увидел на столике пузырек викодина, хрустальный фужер, уловил запах виски. После короткой паузы Руди вытряс на ладонь две таблетки, помыл фужер в раковине, запил таблетки водой из-под крана. Он уже ставил фужер на столик, когда уловил за спиной движение. Руди быстро повернулся и увидел Габа, входящего из темноты в ванную. Зеркала по обе стороны от двери создавали ощущение, будто в ванную вошли сотни Габов. – Габ, господи, ты меня напугал! Искренняя улыбка Руди увяла, потому что Габ молчал, глядя на него. В слабом свете дисплея кожа певца казалась темной, а глаза блестели красным. Тонкий черный халат Габриэль надел на голое тело. Руки висели вдоль туловища. Он никак не поприветствовал своего агента. – Что не так, приятель? – Руди заметил, какие грязные у Габа руки и грудь. – Ты в угольном ящике ночевал? Габ молча стоял, размноженный зеркалами. – От тебя просто несет, приятель. – Руди поднес руку к носу. – Что с тобой происходит? Тут он почувствовал странное тепло, идущее от Габа, и посветил дисплеем на лицо рок-звезды. Глаза никак не отреагировали на свет. – Приятель, ты слишком давно не смывал грим. Таблетки начали действовать. Комната, зеркала расширились, как мехи аккордеона. Руди махнул рукой с мобильником, и вся ванная замерцала. – Послушай, приятель. – Отсутствие всякой реакции тревожило Руди. – Если ты чем-то закинулся, давай я завтра зайду. Он попытался обойти Габа слева, то тот его не пропустил. Руди отступил на шаг и направил дисплей на лицо своего давнишнего клиента: – Габ, приятель, какого?.. Боливар распахнул халат, раскинул руки, как крылья, прежде чем тот упал на пол. Руди ахнул. Тело Габа стало серым, костлявым, но поразила агента, конечно же, промежность. Без единого волоска, гладкая, как у куклы. Гениталии исчезли бесследно. Рука Габа закрыла Руди рот. Тот попытался вырваться, но опоздал. Руди увидел, что Габ улыбается, а потом нижняя челюсть его отвалилась и во рту начал извиваться какой-то хлыст. В слабом свете дисплея Руди набрал девятку, единицу, единицу, и тут хлыст вылетел изо рта. Два нароста по бокам сдувались и раздувались. Руди увидел все это за мгновение до того, как жало впилось в его шею. Мобильник упал на пол, под дергающиеся ноги. Клавишу вызова Руди нажать не успел. Девятилетняя Джини Миллсам не чувствовала усталости, возвращаясь домой с матерью. Красочный мюзикл потряс ее до глубины души, спать совершенно не хотелось. Теперь она точно знала, кем станет, когда вырастет. Не педагогом балетной школы – особенно после того, как Синди Вили сломала два пальца, неудачно приземлившись после прыжка, – не олимпийской чемпионкой по гимнастике – конь наводил на нее страх. Она станет – барабанная дробь! – Бродвейской Актрисой! Выкрасит волосы в коралловый цвет, сыграет Ариэль, главную роль в «Русалочке», после окончания спектакля будет раз за разом, под гром аплодисментов, выходить на поклоны, а потом отправится на встречу с юными театралами, будет подписывать программки и улыбаться в камеры мобильников… И наконец после одного из выступлений выберет самую вежливую и искреннюю девочку из всех зрителей, пригласит ее в дублерши и научит всему, что знает сама. Мама станет ее парикмахером-стилистом, а папочка, который остался дома с Джастином, – агентом, как отец Ханны Монтаны. И Джастин… ну, Джастин может оставаться дома и заниматься, чем ему заблагорассудится. Она сидела в мчащемся на юг вагоне подземки, обхватив подбородок рукой, и мечтала. Она видела свое отражение в окне, видела ярко освещенный вагон, но лампы иногда гасли, и в один из таких моментов Джини увидела за окном открытое пространство: вагон выскочил из тоннеля и еще не въехал в другой. Увидела она и еще кое-что, буквально на долю секунды. Образ этот промелькнул так быстро, что сознание девятилетней девочки не смогло его переварить. Она даже не поняла, что увидела. И не могла сказать, почему вдруг расплакалась. Ее рыдания разбудили мать, такую красивую, в нарядных пальто и платье. Она успокаивала дочку, пытаясь понять, что спровоцировало рыдания. Джини могла только ткнуть пальцем в окно. И остаток пути провела, прижавшись к матери, под ее оберегающей рукой. Но Владыка увидел ее. Владыка видел все. Даже (и прежде всего) когда кормился. У него было невероятное, чуть ли не телескопическое ночное зрение, и в мире, сотканном из оттенков серого, источники тепла светились для него яркой белизной. Закончив, но не утолив жажду (всегда неутолимую), он позволил добыче соскользнуть по его телу, могучие руки освободили обращенного человека, который мешком свалился на землю. В тоннелях вокруг шептал ветер, раздувая его черный плащ, вдали гремели поезда подземки. Железо билось о сталь, и это клацанье было словно истошный вопль самого мира, который внезапно осознал, КТО в него пришел. Явление Штаб-квартира проекта «Канарейка», угол Одиннадцатой авеню и Двадцать седьмой улицы На третье утро после приземления рейса 753 Эф привел Сетракяна в штаб-квартиру проекта «Канарейка». Она находилась в западной части Челси, в квартале к востоку от Гудзона. До того как Эф организовал проект «Канарейка», в трехкомнатном офисе располагалось подразделение ЦКПЗ, занимавшееся медицинским скринингом рабочих и добровольцев, которые участвовали в разборе завалов на месте бывшего Всемирного торгового центра. Настроение Эфа поднялось, когда они свернули на Одиннадцатую авеню. У подъезда стояли две патрульные машины и два автомобиля без опознавательных знаков, но с правительственными номерами. Директор Барнс начал действовать, и теперь можно было рассчитывать на столь необходимую помощь. Конечно же, Эф, Нора и Сетракян не могли самостоятельно справиться с этой бедой. Дверь в офис на третьем этаже была открыта. Барнс разговаривал с мужчиной в штатском, который представился специальным агентом ФБР. – Эверетт, как хорошо, что ты здесь, – обрадовался Эф, увидев директора. – Именно ты мне и нужен. Он подошел к маленькому холодильнику у двери, достал квартовую бутылку цельного молока и начал жадно пить. Ему требовались молочные жиры и кальций, точно так же как когда-то требовалось спиртное. «Одну зависимость меняем на другую», – подумал он. К примеру, еще на прошлой неделе он полагался только на законы науки и природы. А теперь – на серебряные мечи и ультрафиолет. Он опустил ополовиненную бутылку, вдруг осознав, что утолял жажду жидким продуктом, полученным от другого млекопитающего. – Кто это? – спросил директор Барнс. – Это… – Эф вытер молоко с верхней губы. – Это профессор Авраам Сетракян. Свою шляпу старик держал в руке. Под светильниками низкого потолка его алебастровые волосы ярко сияли. – Так много произошло, Эверетт… – Эф еще отпил молока, гася пожар в желудке. – Даже не знаю, с чего начать. – Почему бы не начать с тел, пропавших из моргов? Эф опустил бутылку. За его спиной возник полицейский и загородил дверной проем. Второй агент ФБР сидел за ноутбуком Эфа и тюкал по клавишам. – Эй, позвольте!.. – воскликнул Эф. – Эфраим, что ты знаешь о пропавших трупах? – спросил Барнс. Какую-то секунду Эф всматривался в лицо директора ЦКПЗ, пытаясь что-то прочитать, но ничего не понял. Затем перевел взгляд на Сетракяна. Старик ничем ему не помог – он стоял совершенно неподвижно, держа шляпу в искалеченных руках. Эф повернулся к боссу: – Они ушли домой. – Домой? – переспросил Барнс. – На небо? – К своим семьям, Эверетт. Барнс посмотрел на агента ФБР, который не отрывал взгляда от Эфа. – Они же мертвы! – воскликнул Барнс. – Они не мертвы. По крайней мере в том смысле, как мы это понимаем. – Мертвые все одинаковые, Эфраим. Эф покачал головой: – Теперь уже нет. – Эфраим… – Барнс приблизился на шаг, в его голосе слышалось сочувствие. – Я знаю, в последнее время ты отдавал работе очень много сил. И я слышал о твоих семейных неурядицах… – Погоди-ка. Я ведь не говорю, будто до конца понимаю, что все это значит. – Речь пойдет о вашем пациенте, доктор, – подал голос агент ФБР. – О пилоте рейса семьсот пятьдесят три авиакомпании «Реджис эйрлайнс». Капитане Дойле Редферне. У нас есть несколько вопросов касательно его лечения. Эф не подал вида, что по его спине пробежал холодок. – Получите соответствующий судебный ордер, и я отвечу на ваши вопросы. – Может, вы объясните вот это?