– Невероятно, – вырвалось у Норы. – После посадки самолета прошло только тридцать шесть часов. Эф вскрыл шею Редферна, обнажив гортань. Там появился новый орган, выросший из складок преддверия. Этот вырост – именно он выступал в роли жала – был сейчас втянут внутрь. Он соединялся непосредственно с трахеей, даже сливался с ней, словно раковая опухоль. Эф решил не резать дальше, не отделять этот мускул… или орган… в общем, чем бы он ни был, – надеясь сделать это позднее, когда изучит более тщательно и определит его функцию. Зазвонил телефон Эфа, и он повернулся так, чтобы Нора смогла достать мобильник из его кармана чистой перчаткой. – Это из Управления главного судмедэксперта, – сообщила она, взглянув на дисплей. Нора ответила за Эфа, послушала несколько секунд и сказала в трубку: – Уже едем. Управление главного судебно-медицинского эксперта, Манхэттен Директор Барнс прибыл в УГСМЭ, расположенное на углу Тридцатой улицы и Первой авеню, одновременно с Эфом и Норой. Не узнать его было невозможно – благодаря козлиной бородке и форме, практически неотличимой от военно-морской. На перекрестке стояли патрульные автомобили, перекрывая движение. Непосредственно перед моргом обосновались телевизионщики. Удостоверения позволили им не только войти в здание, но и пробиться к доктору Джулиусу Мирнстейну, главному судебно-медицинскому эксперту Нью-Йорка, мужчине средних лет с обширной лысиной, окруженной венчиком каштановых волос. Поверх его серого костюма был накинут белый халат. – Мы думаем, что ночью к нам кто-то вломился. – Доктор Мирнстейн обвел рукой опрокинутый компьютерный монитор, рассыпанные карандаши. – Но по телефону не можем найти никого из сотрудников ночной смены. Он посмотрел на свою помощницу, которая не отрывала мобильник от уха. Та кивнула, подтверждая слова начальника. – Пойдемте со мной. Внизу, в подвальном морге, царил полный порядок. Чистые секционные столы, весы и прочие измерительные устройства на своих местах, никаких признаков вандализма. Доктор Мирнстейн прямиком направился к холодильной камере, подождал, пока Эф, Нора и директор Барнс не присоединятся к нему. Камера была пуста. То есть каталки, конечно, стояли: на некоторых только простыни, на других – предметы одежды, – а у левой стены размещалось несколько трупов, которые лежали здесь не один день, только вот трупов пассажиров рейса 753 не было. Ни одного. – Где они? – спросил Эф. – В этом все и дело, – вздохнул доктор Мирнстейн. – Мы не знаем. Директор Барнс уставился на него: – Вы хотите сказать, что, по вашему мнению, кто-то вломился сюда ночью и украл более сорока трупов? – Ваша догадка мало чем отличается от моей, доктор Барнс. Я надеялся, ваши люди смогут внести ясность. – Что ж, они определенно не могли просто взять и уйти, – изрек Барнс. – А что в Куинсе? – спросила Нора. – В Бруклине? – Из Куинса пока нет информации, – ответил доктор Мирнстейн. – Но в Бруклине та же история. – Та же история? – переспросила Нора. – Трупы пассажиров рейса семьсот пятьдесят три встали и ушли? – Именно, – подтвердил Мирнстейн. – Я вызвал вас сюда в надежде, что ваше ведомство забрало эти трупы, не сообщив мне. Барнс посмотрел на Эфа и Нору. Те покачали головой. – Господи, – выдохнул Барнс. – Я должен позвонить в Федеральное авиационное управление. Эф и Нора перехватили его, прежде чем он успел набрать номер, и постарались сделать это подальше от доктора Мирнстейна. – Нам нужно поговорить, – сказал Эф. Глаза директора забегали. Он перевел взгляд с Эфа на Нору, потом снова уставился на Эфа: – Как Джим Кент? – Выглядит неплохо. Говорит, что и чувствует себя хорошо. – Это радует, – сказал Барнс. – Что еще? – У него такой же надрез на шее, как и у пассажиров рейса семьсот пятьдесят три. Барнс нахмурился: – Как такое возможно? Эф рассказал о побеге Редферна из кабинета томографии и последующем нападении на Джима. Он достал из большого конверта результаты магнитно-резонансного исследования, которое делали пилоту до злосчастного полета, приложил к настенной панели для просмотра рентгеновских снимков, включил подсветку: – Так все было «до». Главные внутренние органы были отчетливо видны, никаких отклонений не просматривалось. – И что? – спросил Барнс. – А вот это – «после». Он приложил к панели другой снимок – грудную полость Редферна испещряли темные тени. Барнс надел очки с половинными стеклами: – Опухоли? – Э… трудно объяснить, – сказал Эф, – но это новые ткани, пожирающие органы, которые были совершенно здоровы еще двадцать четыре часа назад. Директор Барнс снял очки и опять нахмурился: – Новые ткани? Что ты, черт побери, хочешь этим сказать? – А вот что. Эф перешел к третьему снимку, сделанному с шейного отдела Редферна. На нем четко виднелся новый орган, расположенный в горле ниже языка. – Что это? – спросил Барнс. – Жало, – ответила Нора. – Или что-то в этом роде. По структуре – мускул. Убирается внутрь. Достаточно мясистый. Барнс посмотрел на нее как на чокнутую: – Жало? – Да, сэр. – Эф поспешил поддержать Нору. – Мы уверены, что именно этим органом нанесен разрез на шее Джима. Глаза Барнса снова забегали. – Вы хотите сказать, что один из выживших в этой авиакатастрофе отрастил жало, которое и вонзил в шею Джима? Эф кивнул и снова показал на третий снимок: – Эверетт, мы должны отправить остальных выживших в карантин. Барнс взглянул на Нору – та согласно закивала. – То, о чем вы говорите… эти новообразования, это перерождение органов… Такие вещи заразны? – Именно этого мы и опасаемся, – ответил Эф. – Джим, скорее всего, заражен. Мы должны посмотреть, как прогрессирует эта болезнь, если хотим остановить ее развитие и вылечить его. – Ты говоришь, сам видел это… это втягивающееся жало, как вы его называете? – Мы оба видели. – А где сейчас капитан Редферн? – В больнице. – И каков прогноз? – Ничего определенного, – ответил Эф, прежде чем Нора успела открыть рот. Барнс уставился на Эфа, только теперь начиная понимать, что дело пахнет жареным.