Беннетт приложил диафрагму к груди трупа чуть ниже грудины. Эф слушал с тревогой, боясь того, что может услышать. Но не услышал ничего. Он посмотрел на Беннетта – лицо патологоанатома оставалось бесстрастным, выжидательным. Эф закрыл глаза, сосредоточился. И услышал. Слабый звук. Очень слабый. Как если бы что-то скользило и извивалось в грязи. Тихое шевеление, безумно тихое – Эф не мог понять, действительно ему что-то слышится или просто мерещится. Он передал фонендоскоп Норе. – Черви? – спросила она, послушав. Беннетт покачал головой: – Если уж на то пошло, заражения паразитами нет вовсе, в частности, потому, что нет разложения. Однако некие интригующие аномалии все же наличествуют… Беннетт махнул рукой, чтобы все продолжили работу, а сам взял с подноса большой скальпель – шестой номер. Однако, вместо того чтобы начать с груди, с обычного Y-образного надреза, он потянулся другой рукой к эмалированному подносу за широкогорлой банкой для хранения препаратов, поставил ее под левую руку трупа, а потом, полоснув скальпелем по внутренней стороне запястья, взрезал его, словно собирался снять шкурку с апельсина. Из руки женщины брызнула молочно-белая, с радужными переливами жидкость. Сначала струя пошла вбок, несколько капель попали на перчатку Беннетта и прикрытое халатом бедро, однако Беннетт тут же среагировал, и жидкость полилась в банку, со звоном ударяясь о дно. Она текла быстро, но, поскольку не подгонялась бьющимся сердцем, вскоре замедлила бег, а когда ее набралось около ста миллилитров, струйка и вовсе ослабла. Беннетт наклонил руку женщины, чтобы жидкости натекло побольше. Эф, увидев столь грубо произведенный разрез, испытал шок, который мгновенно уступил место изумлению. Из запястья женщины струилась не кровь. Кровь после смерти застаивается и сворачивается. Она не вытекает, как машинное масло. И не становится белой. Беннетт вернул руку на стол и поднял банку, чтобы показать Эфу. «Лейтенант… эти трупы… они… они обескровлены!» – Поначалу я подумал, что происходит отделение белков, – сказал Беннетт. – Ну, примерно как водомасляная смесь в конечном итоге разделяется на воду и масло. Но это совсем не то. Жидкость была мучнисто-белая, как если бы по жилам женщины текла простокваша. «Лейтенант… О боже…» Эф не верил своим глазам. – Они все такие? – спросила Нора. – Обескровленные, – кивнул Беннетт. – Крови в них нет. Эф смотрел на белую жидкость в банке. У него скрутило желудок: он ведь так любил молоко. – Это еще не все. Внутренняя температура повышается. Каким-то образом тела генерируют тепло. Более того, мы нашли на некоторых органах темные пятна. Не некроз, но что-то вроде… кровоподтеков. Беннетт поставил банку с молочно-белой жидкостью на столик и подозвал ассистентку. Она принесла ему непрозрачный пластиковый контейнер с крышкой – в такие наливают суп навынос. Ассистентка сняла крышку, и Беннетт, достав из контейнера некий орган, положил его на разделочную доску, словно стейк, только что принесенный из мясной лавки. Это было человеческое сердце. Пальцем, затянутым в перчатку, Беннетт указал на те места, где оно соединялось с артериями: – Видите клапаны? Такое ощущение, будто они открыты с рождения. В жизни такое невозможно. Клапаны должны открываться и закрываться, чтобы перекачивать кровь. То есть врожденным дефектом это быть не может. Эф пришел в ужас. Такая патология означала верную смерть. Как известно любому анатому, внутри люди такие же разные, как и снаружи. Но ни один человек с таким сердцем не мог дожить до средних лет. – У вас есть медицинская карта этого пациента? – спросила Нора. – Выписки из истории болезни? Хоть что-нибудь, с чем мы могли бы сопоставить увиденное. – Пока нет. Наверное, не будет до утра, и это заставило меня притормозить весь процесс. Сильно притормозить. Через какое-то время мы приостановимся и отложим работу до утра, чтобы завтра иметь как можно больше данных. Я хочу проверить все, каждую деталь. Например – вот такую. Беннетт подвел их к трупу взрослого мужчины среднего веса. Вскрытие его было уже завершено. Горло рассекли до задней стенки глотки, так что обнажились гортань и трахея, и теперь были видны голосовые связки, располагающиеся чуть выше гортани. – Видите складки преддверия? – спросил Беннетт. Складки преддверия гортани называются также ложными голосовыми связками – это толстые слизистые мембраны, единственная функция которых заключается в том, чтобы прикрывать и защищать настоящие голосовые связки. С анатомической точки зрения они совершенно необычны: складки преддверия могут полностью обновиться даже после хирургического удаления. Эф и Нора наклонились ниже и увидели отросток, отходящий от складок, – розоватый, мясистый выступ, не проникающий извне сквозь стенку гортани, не бесформенный, как опухолевая масса, а именно отросток, ответвляющийся от внутренней стенки глотки несколько ниже языка. Свежее, казалось бы, спонтанное разрастание мягких тканей нижней челюсти. Выйдя из секционного зала, они долго обрабатывали руки – гораздо старательнее, чем обычно. Обоих потрясло увиденное в морге. Эф заговорил первым: – Я вот все думаю: неужели привычный ход вещей когда-нибудь восстановится?.. Он высушил руки, остро ощущая прикосновение свежего воздуха к ладоням, наконец-то лишенным перчаток. Потом пощупал шею у себя под подбородком, примерно там, где у жертв располагались разрезы. – Ровная глубокая колотая рана на шее… И вирус, который, с одной стороны, замедляет посмертное разложение, а с другой – явно вызывает спонтанный предсмертный рост тканей. – Это что-то новое, – откликнулась Нора. – Или… что-то очень, очень старое. Они вышли из приемного отделения и направились к тому месту, где Эф неправильно припарковал свой «эксплорер», прилепив к ветровому стеклу пропуск «Срочная доставка крови». Последние полосы дневного тепла плавно сходили с неба. – Мы должны проверить другие морги, – сказала Нора, – узнать, вдруг там обнаружили такие же отклонения. Просигналил мобильный телефон Эфа. Пришло текстовое сообщение от Зака: Посмо3 на 4асы. Ты где???? З – Черт, – вырвалось у Гудвезера. – Я забыл… слушания о попечении… – Прямо сейчас?! – огорченно спросила Нора и тут же осеклась. – Ну хорошо. Поезжай. Я встречу тебя, после того как… – Нет. Я им позвоню… Этого будет достаточно. – Эф оглянулся по сторонам, чувствуя, что разрывается надвое. – Нам нужно еще раз взглянуть на пилота. Почему у него рана закрылась, а у остальных – нет? Очень важно хорошенько разобраться с патофизиологией этого дела. – А также с другими выжившими, – подхватила Нора. Эф нахмурился, вспомнив, что все прочие пациенты покинули инфекционное отделение: – Надо же так лопухнуться!.. На Джима это не похоже. Нора попробовала защитить Кента: – Если им станет плохо, они вернутся. – Только… возможно, будет уже поздно. И для них, и для нас. – Что значит – для нас? – Мы можем не успеть добраться до сути. Ведь должен же быть хоть какой-нибудь ответ, какое-нибудь объяснение. Логическое обоснование. Происходит что-то невероятное, и нам нужно понять, почему это происходит, а затем остановить. На Первой улице, возле центрального входа в Управление главного судебно-медицинского эксперта, телевизионщики уже устанавливали оборудование, чтобы передать в прямой эфир последние новости. Собралась изрядная толпа прохожих – их нервозность ощущалась даже из-за угла. Тяжкая неизвестность просто витала в воздухе. От толпы отделился мужчина – тот самый, которого Эф приметил еще на пути в морг. Это был старик с белыми, как березовая кора, волосами; в руке незнакомец держал трость, слишком высокую для него, поэтому он сжимал ее как жезл, обхватив пальцами под внушительным серебряным набалдашником. Больше всего он походил на Моисея из мюзикла, вот только одет этот человек был безупречно и торжественно, по старой моде: легкий черный плащ, под ним – габардиновый костюм, на жилетке провисает золотая цепочка часов. И – что совершенно не вязалось со всем остальным замечательным гардеробом – серые шерстяные перчатки с отрезанными пальцами. – Господин Гудвезер? Старик знал его фамилию. Эф еще раз окинул мужчину взором и спросил: – Мы встречались? – Я видел вас по ящику. – Мужчина говорил с акцентом, возможно славянским. – По телевизору. Я знал, что вы должны приехать сюда. – Вы ждали именно меня? – То, что я имею сказать, доктор, очень важно. Жизненно важно. Эф немного отвлекся, рассматривая набалдашник, который венчал высокую трость старика. Это была серебряная голова волка. – Знаете, не сейчас… Позвоните мне в офис, договоритесь о встрече… И Эф двинулся прочь, на ходу набирая номер на мобильном телефоне. На лице старика отразилась тревога; этот человек был сильно возбужден, но пытался говорить спокойно. Он напустил на лицо свою лучшую джентльменскую улыбку и представился, адресуясь не только Эфу, но и Норе: – Авраам Сетракян, так меня зовут. Для вас это имя ничего не значит. Вы видели их там. – Он указал тростью на морг. – Пассажиров с самолета. – Вы что-то об этом знаете? – спросила Нора. – Конечно. Старик благодарно улыбнулся ей и вновь посмотрел на морг с видом человека, который слишком долго ждал, чтобы высказаться, и теперь не знает, с чего начать.