Нет, ну а что? Он действительно ошибся. И лучше я скажу ему об этом сейчас, чем буду годами копить обиду, которая сгноит в итоге и мою душу, и наши дружественные отношения. И, все-таки, прерву саму себя: какая же я оптимистка, оказывается! Мы сидим в темнице, вроде как приговоренные к смертной казни, а я рассуждаю о пользе немедленного высказывания претензий во имя долгой и продуктивной дружбы. Мда. Я тихонько фыркнула. — Ладно, Полынь, забыли. В любом случае, это было весьма благородно — кинуться на мое спасение. Получилось весьма романтично — строгий карьерист, оказавшийся мятежным Ходящим, ставит на карту свою жизнь, чтобы помочь юной, не всегда выставлявшей себя с хорошей стороны… — Проехали, — деловито отрезали стены. — И, кстати, я не мятежный Ходящий. — Ну да, ну да, конечно. — Я серьезно. Если ты перестанешь корчить из себя шута, все расскажу. А потом попробуем устроить побег. Согласившись с таким планом действий, я поудобнее устроилась на гнилой соломе, застилающей пол темницы, оперлась затылком о стену позади себя и приготовилась слушать. **** Рассказ Ходящего Когда мне было пять лет — я этого не помню, но по логике получается, что именно тогда — мои родители, с подачи тетушки Тишь, продали меня Королю. Дело в том, что Лесное королевство, с самого момента своего создания в XVIII веке, комплексовало из-за множества вещей. Наша страна была настоящим подростком на зрелой арене мировых государств! Нервным, озлобленным и талантливым, которого каждый думает наколоть и нагнуть в меру своих способностей. Для серьезной игр мы в те годы совсем не годились. То правомочности у нас было маловато, то история бедновата, то мы никому не нравились из-за своего долголетия и повышенного уровня магии. Сплошные комплексы и никаких, что называется, плюшек. Но внешние враги — ладно, поборемся. А вот от возможной смуты внутри нужно было сразу придумать лекарство. А то знаем мы, как оно бывает: сплетни, слухи, подпольные кружки, план революции, государственный переворот — и вот уже у власти стоит жалкий приспособленец, который за горсть золотых сдает нашу страну в подчинение другим. Нет. Такой сюжет нас не устраивал, не для того мы возвращались из Шэрхенмисты на землю наших предков. Вот и пришлось власть имущим окружить наше общество сторожевыми псами, которые всех инакомыслящих и потенциально опасных могли срезать на корню, а других — просто припугнуть, потому что никакая магическая предрасположенность не делает человека бесстрашным. Бесстрашным, Тинави, людей делает только правильное воспитание вкупе с тяготами жизни, но это совсем не шолоховская история, что уж там. На роль агрессивных, зубастых овчарок первый шолоховский правитель выдвинул тех, кого теперь вы кличите Ходящими, да впридаток обязательно тихонько сплевываете или молитесь вслед, кому какая традиция ближе. Как можно было добиться того, чтоб Ходящие были точно умнее и сильнее своих поднадзорных? Очень легко. Надо было отдавать их на обучение шэрхен — единственному народу Лайонассы, который жил с одной и той же магической традицией испокон веку. Обитатели Шэрхенмисты не понаслышке знали Хранителей и Драконов. Они запросто могли выпить чарку вина с Рэндомом, сразиться в кулачном бою с Карланоном, сплясать что-то вроде непристойного гопака с мучительно краснеющей Авеной и рассказать неприличный анекдот веселушке Дану. Может, нам, шолоховцам, и обломилась халявная унни в виде курганных косточек, но народ шэрхен понимает, что, как и почему работает в магии. И вообще они секут в устройстве мира побольше, чем остальные. Не ленятся, знаешь ли, книжки читать. Заумные такие теоретики, хвала небу, что на своей волне, а не то вся Лайонасса уже была бы под ними. Итак, был создан Теневой департамент. Каждый год по всему Шолоху специальные люди искали и находили несколько малолеток с максимальными показателями энергетического потенциала, выкупали их — за хорошие деньги! — у родителей и отправляли на добрых пятнадцать лет в Шэрхенмисту. Там детей растили, учили чародейству бытовому и боевому, рисовали на коже Глазницу — так мы называем меж себя око Ходящих — и потихоньку приучали к божественной магии. Да, легенды не врут. У Ходящих, помимо права на убийство, есть пять невозможных, катастрофических или, как мне нравится это называть, запредельных умений: Скользить (то есть идти или бежать очень быстро), Прыгать (то есть мгновенно перемещаться в пространстве на малые расстояния), Созерцать (отматывать время на час назад и смотреть прошлое, не вмешиваясь), Читать (чужие мысли) и Блекнуть (становиться невидимым). Разобравшись с этими и другими непростыми вещами, мы, Ходящие, возвращались в Шолох и верой и правдой служили Короне, наводя в столице и окрестностях покой и порядок. И, заодно, нагоняя страха, профилактики ради. Помнишь, что я сказал тебе, когда мы ловили баргеста? Не так важна степень наказания, сколько неизбежность оного. Ходящих так боялись, что бунтовать пройтив Короля и в мыслях не было. По факту, мы довольно редко пытали, убивали и прочее. Один факт нашего существования на ура промывал горячие головушки. Два века все шло, как по маслу. Ровно до тех пор, пока два года назад король Сайнор не решил, что содержать институт Ходящих — это какая-то политически отсталая идея. Якобы у наших товарищей людей айк, кнаски и иджикаянцев нет никаких тайных канцелярий, а мы, гады такие, гоняемся за преступниками внутри своей страны и чего только себе не позволяем в процессе, заразы. И тогда Сайнор начал свою прахову реформу. И все покатилось в тартарары. Потому что Ходящих было много, и Ходящие были сильны. Им всегда нравилось быть на особом положении, ради которого они готовы были терпеть подчинение кому-то менее умному, чем они. Потому что, поверь, себя Ходящие считали и считают куда более крутыми, чем того же короля с его свитой. Даже юные, неокрепшие теневики, на наш гордый взгляд, лучше и сильнее так называемых сливок общества. Кстати, да. На момент реформы у Шэрхен продолжало учиться несколько талантливых шолоховцев — и, знаешь, Тинави, поначалу я думал, что ты из них, иначе откуда у тебя такой прекрасный щит от Чтения, но при том по нулям практических знаний? В общем, приняв решение, Сайнор по-королевски небрежно махнул рукой: «распустить департамент», а моя тетушка Тишь, глава Ходящих, также вольготно щелкнула пальцами: «наказать короля». И понеслась. Я почему-то думал, что всё пройдет цивильно: выйдем с плакатами, помашем транспарантами, выскажем свою волю, ну и найдем какой-то общий знаменитель. Но нет. Оказалось, в политике любые перемены идут через кровь, и единственный значимый фактор — готова ли хоть одна из сторон этой кровью жертвовать? Тетушка Тишь, как оказалось, была готова. Двадцать девятого марта она вывела Ходящих на бунт с приказом убивать неповинующихся. Затея мне категорически не понравилась. Сквозь толпу волнующихся коллег я пробрался к ней, чтобы предупредить — я выхожу, я вне игры. Тишь назвала меня предателем. Но зато я не стал мятежным Ходящим, как ты изволила меня окрестить. Я пошел прочь. Бойня уже началась, центральные районы Шолоха горели, вокруг сновали Смотрящие, Ловчие, Правые и Стражи, против которых, не стыдясь своих противоестественных умений, но, наоборот, гордясь ими, выступали Ходящие. Ты, кстати, в курсе, что после бунта департамент Шептунов уговорил Смаховый лес распространить посредством шолоховский деревьев специальный яд, который слегка исказил воспоминания жителей о мятеже? В противном случае сверхъестественные возможности теневиков не у кого не вызвали бы сомнений — все все в тот роковой день могли созерцать бешеных, разъяренных Ходящих… Я брел сквозь этот бедлам незамеченным, причем безо всяких Умений. Спокойный человек в рядах революции не тормозит на себе ничьего взгляда, его не видят и не чуят, как нечто, противное бытию. Но я допустил забавную ошибку: забыл снять железную маску. Знаю, звучит безумно, но для того, кто буквально живет в ней все свою зрелую жизнь — вполне простительная оплошность. Неожиданно на меня со спины кинулся кто-то из врагов, распаленный, яростный, негодующий. Не желая ничьих смертей, не оборачиваясь, я просто Скользнул дальше по дороге. В тот же миг послышался глухой звук спущенной тетевы, и свист стрелы разорвал переулок. Я бы не успел среагировать — знаю наверняка. Но стрелу приняла на себя тетушка Тишь, Прыгнувшая буквально из ниоткуда на ее путь. Когда я обернулся, у тети в плече уже торчало опасное оперение, что, впрочем, отнюдь не мешало ей драться с неведомым противником в мантии. Почти сразу же на поле боя появились еще Ходящие и еще один противник — мои защитники быстро победили, или, что было бы точнее — забили врагов до смерти. Тетушка Тишь торжественно подошла ко мне, наблюдавшему за бойней из конца переулка. — Я спасла тебя, — сказала она горделиво. — Спасибо, пусть я не просил о такой отвратительной услуге, — я покорно склонил голову. Она скривилась: — Если тебе так противен наш клан, уходи. Но тогда и не думай возвращаться, когда мы победим, и наш символ воссияет на флаге Лесного Королевства. — Договорились, — согласился я и пошел прочь. Тем же днем я уехал из Шолоха. У меня не было конкретной цели, мне не хотелось путешествовать, поэтому я решил схорониться в глуши и послушать, чем кончится дело. Был уверен, что вскоре моя любимая тетка, единственная из нашего Дома, кто меня понимал в силу наших профессиональных склонностей, займет шолоховский трон. Но, как оказалось, все кончилось быстро. И плохо для «наших» — объединившиеся против общего врага шолоховцы за какие-то пару дней переловили и перебили Ходящих, а самых отчаянных, включая Тишь, приговорили к суду, и, затем, к смертной казни. В огромном пожаре, охватившем всю центральную часть Шолоха, многие из моих бывших коллег погибли, но Тишь — я знал это — была схвачена и отправлена в тюрьму. Именно тогда мне повезло на самой границе Шолоха встретить удивительную даму по имени Пиония де Винтервилль, мигрантку, мать архиепископа Саусберийского, мечтавшую открыть чайную лавку. — Фу, ну от вас и воняет, — заявила она мне, когда мы делили пригородный дилижанс. Старушка дала прекрасные лекарственные травки от кашля, напрочь перебивающие запах мокрой земли и червяков. — А эта силовая аура… Меня сейчас просто по стенке кареты размажет, — сурово покачала головой Пиония. — Это у вас амулеты или что? — Или что, — вздохнул я. — А лучше б амулеты, людям понятнее, — погрозила пальцем она и повесила мне на шею цепочку из рыбьих косточек. Так на свет появился чудаковатый, склонный ко всяким оберегам и талисманам Полынь из Дома Внемлющих. Несколько недель я прожил на съемной квартире у Пионии, обвешиваясь все новыми и новыми амулетами, отвыкая от Умений, но привыкая к настойке от кашля, наполняя руки темными, чернильными татуировками, призванными скрыть символ моей предыдущей работы… Пиония, эксцентричная старушка, была рада мне, потому что и ее собственный сын, говорят, лишь казался добропорядочным, как это и происходит со всеми высокими чиновниками Асерина. Я же, по ее словам, наоборот — человек с ужасным авторитетом, но вполне сносный при личном общении. Вскоре я выяснил, что документы о моем принятии в Ходящие тоже благополучно сгорели в том большом пожаре. — Ну, малыш, иди тогда и начинай свою жизнь сначала, — кивнула Пиония, которая к тому моменту уже обзавелась и чайной лавкой, и ослом. Пришлось последовать совету. Дом Внемлющих на мое возвращение почти не среагировал. Холодное игнорирование стало их тактикой. Я пошел и подал документы в Ловчие. Я доскольнано знал, как устроен прием на работу в Иноземное ведомство, а потому с блеском прошел все испытания, понимая, на что и почему рекрутеры будут обращать особое внимание. Где прибавить, где убавить. О чем умолчать, о чем рассказать поподробнее. Меня взяли. Я знал, что хочу стать Генералом Улова, обладателем королевского желания, — ведь я был должен Тишь, которая спасла мне жизнь. Она так и сидела в тюрьме, так и сидит до сих — у нашего Дома слишком хорошие адвокаты для того, чтобы тетушку можно было повесить в одночасье, как остальных. Приблизиться к заветной цели, к Генеральству, оказалось далеко не так легко. Регулярно мне приходилось применять свои Умения, наталкиваясь по итогам за ревность и зависть коллег. У Умений есть побочный эффект: если ты перебарщиваешь с ними, то становишься прозрачным. Плюс силовая аура еще мощнее, а запах червей — сильнее. Но я всегда знал свою меру, поэтому никто меня не мог раскусить. Да никто и не хотел, кроме, разве что, озлобленной калеки Селии, несостоявшейся Генеральши. Так я и дожил до сегодняшнего дня. Когда в ходе ловли маньяка перебрал с Умениями, ослаб, расслабилс и позволил поймать себя с поличным. **** Удивительное дело, но за время рассказа Полыни мои глаза постепенно привыкли к темноте камеры. Я увидела, какие тут низкие потолки, каким толстым слоем плесени и лишайника покрыты каменные стены. Подробнее рассмотрев конструкцию своих наручников (для этого мне пришлось невероятным образом вывернуть голову, уподобившись Мараху), я пришла к неутешительному выводу: снять их не получится. — Ну как тебе история? — раздался голос Полыни из-за стены. — Отстойная, как. Почему же ты думал, что тебе хватит времени сбежать после нашей неудачной поимки маньяка? — Последние два года показали мне, что, хоть Сайнор и ненавидит Ходящих, а все же не спешит тратить казенные деньги на их специальную поимку. Я был уверен, что часов десять форы у меня есть — пока он составят официальный отчет, пока допросят свидетелей, в том числе тебя, пока вышлют дозоры… Плюс землетрясение — все-таки серьезная задержка для всех. — Полынь, ну ты чего. Селия не позволила бы тебе уйти. — Пустопорожняя ненависть не дает ей преимуществ. — Пустопорожняя? Ты что, не понял, кто пустил в тебя стрелу два года назад в переулке?