* * * Проводить ритуал решили у Дахху. К его пещере ближе всего от Академии, а времени терять нам действительно не хотелось. Мы сели кружочком, прямо посреди грядок фейкиного борщевика (в отличие от «людского» собрата, это отличное растение для приготовления лечебных декоктов, и совсем не ядовитое). Почему в зарослях? Ну, это было самое непросматриваемое место в саду Смеющегося. Не считая той ели, под которой как-то прятались от дождя коблинау и я. Прах его знает, как пойдет эксперимент — лучше затаиться. Но день был такой погожий, что не возникло ни единого желания замыкаться в четырех стенах. Зонты борщевика, ростом явно претендующего на гордое звание дерева, торчали над нашими головами, заслоняя солнце. Я почувствовала себя маленькой, очень маленькой в этом странном растительном царстве. А феи-то, малышки, в этом борщевике целые города строят, наверное! Дахху, Давьер и я дружно приняли позы лотоса, привычные для чьяги. Расставили коленки по сторонам, собрали кисти рук щепотками и устаканили их поверху. Все это непредумышленно. Просто мы подсознательно искали вселенской гармонии. — Позовешь бокки, пожалуйста? — попросила я Смеющегося. — Конечно, — кивнул друг. — Но я думал, мы сначала хотим посмотреть на то, как искра борется против Пустоты без внешнего вмешательства? — Что-то мне подсказывает, что его искра из трусливых, — фыркнула я, и не думая понизить голос. Средние пальцы Давьера медленно выпрямились в ответ на реплику. О, какой интересный модифицированный лотос! Мы уже собрались начать эксперимент, но нашему уединению помешали. — Йоу, ребята! — улыбнулась Андрис Йоукли, энергично раздвигая джунгли борщевика. Я удивленно на нее воззрилась. Девушка развела руками: — Мне так неловко, что я вчера ушла! В конце концов, я Ищейка, не мне ли знать, что любое дело вначале не имеет ровным счетом никаких доказательств. Наверное, личные проблемы наложились — вот я и умотала, как лентяйка, — она простодушно улыбнулась и дала нам всем «пять» вместо приветствия. — В общем, я к чему — спасибо, что позвали. Айда вместе разбираться с этой недоказуемой бодягой! Чем веселее щебетала Андрис, тем изумленнее становилось мое лицо. — А кто тебя позвал? — не постеснялась спросить я. Она поймала мой непонимающий взгляд, сама на секунду растерялась и… неожиданно потрепала Дахху за щеку. А потом рассмеялась: — Ах, лекарь-лекарь! Вроде тихоня, а все ж себе на уме, да? Дахху смутился и покраснел. Я воззрилась на него, как на предателя. Давьер неприятно хмыкнул, а Андрис, плюхнувшись возле меня, деловито потребовала, чтобы ей объяснили, что да как. Мы объяснили. И эксперимент — наконец-то — начался. * * * — Карл, Авена, Рэндом, Селеста, Дану, — отчеканила я имена всех богов-хранителей, пытаясь уловить хоть малейшее изменение в искре Давьера. Бывший хранитель покачал головой, мол, нет, милая, братики и сестричка у меня эмоций не вызывают. Я с патетическими интонациями присовокупила: — Отец Небесный! Тишина. Искра прежнего размера, Пустота рядом с ней — в абсолютном, пугающем комфорте. Теперь уже дерзнул Дахху: — Милый Теннет, вспомни: ты спасаешь брата от молнии, это прекрасный поступок, а потом теряешь магию — и вот, ты страдалец, но ты осознаешь, что это было не зря…. Искра Давьера вдруг уменьшилась. — Это еще почему? — подскочила я. Маньяк прошипел сквозь зубы: — Потому что я злюсь, когда вспоминаю об этом. А вы должны вызвать положительные, черт вас дери, эмоции, чтобы искра увеличилась. — Да что поделать, если вы ничего хорошего в жизни не чувствовали! — я обвинительно уперла руки в боки. — Давьер, а про Кадию помнишь? — вдруг улыбнулась Андрис. Две темные ямочки придали ее круглым щечкам игривый акцент. Давьер задрал одну бровь вверх и посмотрел на нее, как на идиотку. — Милая, искренняя Кадия. Красивейшая из всех миров, — Андрис давила на своем, — А вы ее предали! Стыдно? А? Вам стыдно, Давьер? А что лекарь чуть не угробили? А теперь он сидит, вам верит! Стыдно? Стыдно, я же вижу! Искра маньяка вдруг дернулась, раздуваясь, как свеженькая магическая сфера в лампе при первом включении. А Пустота от нее отодвинулась. Буквально на полшишечки. Как, бывает, мы отодвигаемся от нечистоплотного горожанина, вдруг плюхнувшегося рядом с нами на скамью. Вроде и неловко — а вроде и никаких сил нет на месте остаться… — А что, стыд — это хорошее чувство? — шепнула я на ухо Смеющемуся. Тот неопределенно пожал плечами, зачарованно наблюдая за тем, как искра хранителя реагирует на учиненный Ищейкой допрос. Допрос так и продолжал вертеться вокруг темы Кадии, Дахху и связанного с этим комплекса неловкости, сострадания, сопереживания и нежности, испытываемых маньяком. Я же исподлобья хмурилась на увлеченную своей миссией Йоукли. Да… Будь моя искра на виду — боюсь, ее бы сейчас сильно скособочило. Зависть — уж точно штука нехорошая. — Так, все! — я энергично хлопнула ладонями по коленкам. — Мне кажется, конкурс тяни-толкай, явленный нам в господине Анте, убедительно доказывает, что искра-таки имеет влияние на Пустоту. Ну и отлично. Запускаем бокки. Анте Давьер усмехнулся: — А знаете, мне даже понравилось. Когда-то, помнится, еще до прихода в Шолох, я любил, бывало, тратить деньги на психоаналитиков… Жаль, что они тогда не видели воочию реакции моей искры на их слова. Так добираться до нутра куда увлекательнее и четче. Спасибо вам, Андрис. Вы прекрасный специалист. — Так, ну где твои бокки? — я всем корпусом повернулась к Дахху, тем самым весьма грубо прервав чужой обмен любезностями. — Сейчас один будет, дай мне немного времени! — заволновался друг. Сложил пальцы, прошептал заклинание. Несколько минут спустя почти прозрачный на дневном свете бокки-с-фонарем туманом проскользнул сквозь заросли фейкиного борщевика — видимо, плыл аж из-под кургана, иначе почему так долго? Дахху что-то провыл на стародольном, и бокки, как всегда, без единого слова, скользнул Анте Давьеру в ноздрю. — Черт бы вас всех подрал! — маньяк охнул от неожиданности. И тотчас заинтересованно опустил подбородок к груди, как на диспансеризации, — хотел увидеть, что будет дальше. А дальше все было, как я и планировала. Бокки летучьей мышью скользил по прозрачному — благодаря заклинанию — телу Давьера, и искра духа горела вполне себе ярко. Бокки, следуя выданным лекарем указаниям, проникнул четко в грудину предпринимателя. И там начал осторожненько теснить Пустоту вбок…. Черная клякса оказалась зажата между двух искр, как между двух стен. Стены сближались. Пустота растянулась между ними тонкой полосочкой, ускользая. Удобно быть аморфной! — Ну, задавите же ее быстрее! — Андрис азартно подалась вперед. — Пожалуйста, не подведи… — пробормотав Дахху, видимо, обращаясь к бокки. Давьер только смотрел на нас широко распахнутыми глазами. Зрачки его внезапно расширились. И тут я поняла, что ни праха мы неправильно все рассчитали. Пустота, ловко уворачиваясь от двух искр, начала пульсировать. Очень плохой знак! Может, искра и не является прямой угрозой для Пустоты — как и обещал маньяк. Но когда две искры начинают давить на кляксу, клякса решает врубить режим тревоги. Более того, наших двух искр не хватает, чтоб ее прижать — скользкая, тварь. А еще одного бокки позвать не успеем… И, значит, сейчас Давьера высосут, как высосали вчера вечером Кару. О нем все забудут, и, казалось бы — велика потеря, какой-то маньяк, но… «Ну уж нет!» — подумала я, срывая с ремня Андрис Йоукли серебряную табакерку. Говорят, адреналин в крови несказанно увеличивает скорость нашей реакции — во много, много раз. Охотно верю. Иначе как объяснить, что я за считанные мгновения успела вытряхнуть из табакерки ошарашенный призрак Иладриля в ночном колпаке, рявкнуть ему: «Нападай на кляксу!» и, вдобавок, придать ускорения хорошо выверенным пинком от унни? Судя по всему, Иладриль при жизни был понятливым малым. Потому что он не стал, как это бывает у стариков, зависать передо мной, бесконечно трясти головой и переспрашивать: «Что? Нападать? Зачем? А это не опасно?». Вместо этого призрак со своей едва полыхающей — но все же наличествующей — искрой ввалился в прозрачное тело Давьера, как иной пьянчужка вваливается в пятый за вечер бар. Тем самым, уже три искры напали на Пустоту. И вот в таком количестве они преуспели: сжали кляксу в тиски, пока она не успела своими вибрациями обратить маньяка в подобие древне-иджикаянской мумии. Три искры давили до тех пор, пока Пустота не лопнула. Вместе с ней лопнула, как натянутая гитарная струна, и нить-пуповина.