— И что, это правда? Сказанное Иладрилем? — Я произвожу такое впечатление? — сощурился Ловчий, не говоря ни да, ни нет. — Ну… Э. Ну я не знаю. На чем-то же призрак основывался, будучи профессионалом, — выкрутилась я, чуть ли не с воплями «чур меня, чур!» сбрасывая с плеч ответственность. Лучше показаться излишне наивной, чем излишне проницательной. Если вдруг. — Почему, — повысив голос, патетически вопросил Полынь, — Почему, стоит только какому-то мертвецу заявить, что он менталист, как все слушают его, раскрыв рот? Якобы недоверчиво, но, на самом деле, жадно? Сомневаясь, но с таким азартом, что становится тошно? — Так правда или нет? — я не дала сбить себя с панталыку. — Сама подумай! — рявкнул Внемлющий. Я подумала. Не помогло. Хотела было честно в этом признаться, но Полынь посмотрел на меня так странно и пристально, что я не на шутку струхнула. — А ты совсем не помнишь Кару? — сменила тему я, когда напряжение возросло до неприличного градуса. — Какую такую кару? Ты про кару небесную? — непонимающе моргнул Полынь. — Конечно же, про нее, умник ты наш, — съязвила я и начала долгий путь вниз дуба. Не удержалась и бросила еще один взгляд на Лиссая в окне. Принц за время нашего разговора сделал всего один мазок кистью. Белая темпера на белом холсте… Сразу видно — настоящий художник. — Тинави, не пытайся с ним встретиться, — пригрозил Полынь откуда-то сверху. Я промолчала. — Пожалуйста, — попросил Ловчий. — Вообще-то это мужчина должен искать встречи с прекрасной дамой, а не наоборот, — вздохнула я. — Так что… Ладно. Пока оставлю Его Высочество в покое. А если он напишет мне записку, ты мне ее передашь? — Нет. — Ну хоть скажешь, что такая была? — Тоже нет. — Ну Полынь… — Тинави, в Шолохе живет как минимум двести тысяч мужчин, из которых, я уверен, тысяч десять подходит под твои строгие критерии. Может, отстанешь от Лиссая? В конце концов, он просто больной. Или титул принца так кружит тебе голову? — Нет, ты действительно ничего не понимаешь, — подытожила я и утопала прочь во тьму Пятиречья. — Тинави! Дурак. ГЛАВА 22. Эксперимент В общем, я так и не пошла домой этой ночью. На что-то там смутно надеялась, примкнув к рядам одиноких скитальцев в поисках приключений. Приключений не нашлось. Что довольно честно, учитывая, что я просто шастала туда и сюда по центру города, ожидая чуда. Но лимит чудес в моей жизни явно поисчерпался, и Вселенная лишь нахмурилась: работай давай! Потом отдохнешь, стрекоза. Рассвет я встретила на Морской площади. Фонтан играл розоватыми лучами позднего лесного солнца, гвардейцы вывихивали челюсти, зевая. Я примостилась на скамеечке и, от нечего делать, тренировала «карлову магию», стараясь максимально быстро находить контакт с унни. Лишним точно не будет. Вдруг на площадь, еле-еле переставляя сонные ноги, выкатил грустный ослик с большими черными глазами. К ослику была прицеплена телега, украшенная живыми цветами. За телегой брела миловидная старушка в кружевном чепчике. — Тинави, деточка! — ахнула старушка, заприметив мою сиротливую фигурку в слишком яркой для этого времени суток летяге. — Ты чего тут делаешь в такую рань? — Вас жду! — я постаралась сказать это как можно бодрее, но все равно подавилась непрошенным зевком. — Жуть как захотелось липового сбора. Госпожа Пиония, охая, налила мне стаканчик «с горочкой». Я поблагодарила и, принимая стакан из ее рук, дернулась… Липовый сбор пролился на землю. — С тобой все хорошо, милая? — округлила глаза старушка. Я судорожно кивнула. Обнаруженная в Пионии Пустота сыто оскалилась: а вот с лавочницей — все нехорошо, совсем не хорошо, ибо в ней уже сижу я! — Госпожа Пиония, вы можете — пожалуйста — ни до кого не дотрагиваться сегодня? Понимаю, звучит глупо, но… — я определенно не знала, как быть убедительной, не вселяя лишнюю панику. — А, ты тоже ее чувствуешь? — старушка блеснула глазами из-за круглых очков с голубым блеском. — Какая-то грязь у меня внутри, да? — Да, — обалдела я. — Да. А откуда вы её знаете? — «Её» я не знаю, — не по годам звонко рассмеялась Пиония и налила мне нового липового сбора взамен разлитого. — Но я знаю себя, вот уже почти сотню лет. И в последние дни мне ужас как тоскливо, хотя раньше подобного не случалось. Совсем не хочется улыбаться. И у сердца будто ворочается какая-то пакость. Что это еще за новости в вашем магическом городе, а, милая? — Да вот… — протянула я, дуя на ароматную янтарную жидкость. — Сами хотим разобраться. Поможете? Услышав, что вся предполагаемая помощь заключается в том, чтобы пожать руку незнакомому мужчине, Пиония снова развеселилась. Ее серебристый смех действовал на меня, как успокоительное. Разве может быть что-то плохое в мире, где звучит такой добрый смех? — А ты все еще дружишь с Полынью, хорошая моя? — вдруг вместо прощания спросила меня старушка. — Дружу, — уверенно заявила я. — Ах, какая же ты у меня умница, красавица! Но зря вот только дружишь, — подмигнула лавочница и отвернулась, чтобы обслужить нового клиента. Ибо было шесть утра, и на улицы начали гроздьями высыпать ранние пташки-трудоголики. А что может настроить на рабочий день лучше, чем липовый сбор от самой классной дамы в округе? * * * — Давьер, подъем, ну что вы разлеглись? Я пальцем потыкала в одеяльный курган, возвышающийся над диванчиком. Диванчик сиротливо ютился в прихожей, возле гардеробной, и, кажется, не был рассчитан на то, что на нем захочет поспать заросшей щетиной хранитель. Но хранитель был отступником, и отступником во всем. А потому захотел. — Тинави, отстаньте… — просипели мне в ответ. Из-под одеял выпросталась рука с аккуратно постриженными ногтями. — Вы же только что ушли… — Ага, конечно, берите больше! Часов восемь прошло. Почему вы вообще не в спальне? — Там все опечатано, — Давьер со стоном перевернулся. На лице остались красные вмятины от жестковатой бархатной думочки. — Вы что, не спали? — Нет. Мне невроз замещает сон. Я громко прошлепала вдоль высоких окон, отдергивая тяжелые бархатные шторы. Ласковый солнечный свет залил особняк. — Давьер, надевайте тапки и погнали. Денёк такой славный, что стоит как можно скорее покончить с экспериментом. Убедимся, что Пустота уязвима — и айда восхвалять бытие. — Какая неожиданная и необоснованная жизнерадостность. — Меня тут с утра пораньше комплиментами завалили, вот и радуюсь. И спешу передать эстафету: вам очень, очень идет эдакая взъерошенная шевелюра. Почти как тот зеленый ежик. Может, подстрижетесь, очки вернете? Давьер фыркнул, зевнул и наконец-то сел. Почесал нос, прокашлялся, пригладил волосы. Человек человеком. — Я готов, — кивнул он, нашарив под диваном лаковые туфли. * * * Он-то готов. А вот Пустота оказалась не готова, как вскоре выяснилось.