Выходила на террасу, опиралась локтями о шершавые перила — никак руки не дойдут оштукатурить — и долго пялилась в синеватую темноту леса, потом переводила взгляд наверх. Звезды светили, как сумасшедшие. Рассыпались бриллиантами по всему небу, скучиваясь ближе к северу, будто грелись. Мерцали, обещая и маня. Я их вижу, эти небесные, далекие огни. А они видят меня? Они в курсе, что где-то там, внизу, в закрытом для всех мире Лайонассы живет некая Тинави из Дома Страждущих, трусиха и мечтательница? Звездам можно передать привет? Можно попросить об услуге? И, если звезды не знают меня, знают ли они Карла? Авену? Дану? Наверняка хранители жутко намозолили им глаз за эти бесконечные тысячи, тысячи, тысячи лет. Наверняка… — Тоскуешь? — тихий голос Полыни прервал мои псевдо-философские метания. Я вздрогнула: — Да так. Упражняюсь в умении всё превращать в трагедию. — Какое-то непрактичное умение. — Ну не скажи… Дахху вот бы пригодилось в написании «Доронаха». Превращаешь любую словарную статью в драму — и вот тебе сотни поклонников, любителей утереть слезы платком. — Ты говоришь так, будто это что-то плохое. — Вообще-то это ты начал с того, что это что-то плохое! Полынь умолк и озадаченно почесал затылок под клубком нещадно смотанных волос. Потом тоже облокотился на перила, расфокусировал взгляд, мечтательно посмотрел на лес. Цокнул языком и покачал головой: — Я так не могу. — Как так? — испугалась я. Сейчас как скажет, что мы все его раздражаем, глупые, глупые людишки, и он лучше вернется в тюрьму, лишь бы нас, дураков не видеть. Или что-нибудь про то, что конкретно я ему надоела хуже горькой редьки. Полынь скривил губы: — Без работы не могу. Не понимаю, зачем вообще люди отдыхают? Я оценивающе посмотрела на его бледную кожу, синяки под глазами, общую загнанность и осунувшееся лицо. Не стала ничего говорить. — В общем, в понедельник иду на встречу с мастером Улиусом. Он сам позвал. Попробую восстановиться в качестве Ловчего. — Ого! Это здорово! — Ага. А ты как? — В смысле? — опешила я. Полынь пожал плечами: — Ну, твои полгода стажировки еще не прошли. А мне явно потребуется «малек» в помощники. Как насчет того, чтобы мы вернулись вместе? Улиус не против. Я аж подпрыгнула. Ахнула. Охнула. Не веря своему счастью, странно замычала, и тотчас, страшно смутившись такого идиотизма, зажала рот двумя руками сразу. Ловчий рассмеялся и, больше не ожидая от меня нормальной человеческой реакции, махнул рукой: — Я все понял. Прекрасно. Что ж, тогда решено. А теперь пошли развлекаться. Из ярко-освещенного дома доносился дружный хохот, прерываемый всхлипами: «Санаторий для бокки? В собственном теле ты хочешь устроить санаторий для бокки?! Ахахахахах, лекарь, да ты отшибленный на всю голову!". * * * Утро понедельника выдалось на редкость мрачным и дождливым. Все выходные лило, и городские улочки — те, что на отшибе, — буквально плыли, немилосердно растекаясь глиной, песком и банальнейшей грязью. Центральные проспекты кое-как выдерживали натиск стихии, но вот реки…. Семь шолоховских рек чуть ли не затопили весь наш грешный, прекрасный город. Свинцово-серые воды Нейрис хищно вгрызались в мрамор набережных, а узенькая, игривая речушка Арген то и дело захлестывала Верхний Закатный Квартал, немилосердно набрасываясь на ни в чем не повинных лавочников. Темно-синие тучи ходили так низко, что то и дело цепляли собой шпиль Башни Магов и других высотных строений. Платаны на аллеях раскачивались, шквальный ветер срывал вывески с ресторанов, и даже ундины, эти оголетые полуголые тетки, не спешили резвиться в серых гребешках речной пены. Мы с Полынью встретились на Министерской площади, перед входом в Иноземное ведомство. Кроме нас, снаружи не было ни одной живой души. Я спрыгнула со случайного перевозчика (Патрициус прислал мне голубя что, мол, слишком ценит свое здоровье, чтобы вылезать из дома в такую погоду. Лучше порисует комиксы про «Езжай и Стражди») и, плотно укутавшись в летягу, подошла к Внемлющему. — Ну и погодка! — перекрикивая ветер, поделилась с ним своим возмущением я. — На счастье, — Полынь протянул мне берестяной стаканчик с липовым сбором госпожи Пионии. И когда только успел?! Я протянула руку за напитком. Вдруг нас цапнул резкий порыв ветра, и стакан, расплескивая янтарную ароматную кровь, вылетел у меня из руки и помчался, кувыркаясь, вбок. — Эээээ…. Тоже на счастье? — протянула я. — Однозначно, — строго кивнул Полынь. Мы вошли в Иноземное ведомство. * * * — Вяжи гужи, пока свежи! — приветствовал нас громогласный бас мастера Улиуса. — Вместе тошно, а врозь скучно, что, вернулись, сиротинушки мои? Рыжебородый толстяк сидел в глубоком кожаном кресле и обеспокоенно косился на стопку документов, высящуюся перед ним. Видимо, новые дела для ведомства. Много, ой, много. Кому с ними разбираться, как не нам? Я почувствовала странный азарт… Хм. Наверное, пора мне завязывать со своим вечным «ой, не знаю, кем хочу стать». Хочу стать — хочу быть — Ловчей. Сегодня и всегда. Однозначно! — Добрый день, мастер Улиус, — хором заулыбались мы с Полынью, когда глава департамента Ловчих встал нам навстречу. Мастер Улиус — зеленая мантия, покачивающееся на первом плане брюшко, кудрявая борода до середины груди — протянул мне руку. Я ее пожала, глядя начальнику в глаза и чувствуя, как колотится сердце в приятном волнении. И тотчас с проклятьем отдернула. Затрясла, замахала, неверяще глядя на рыжего толстяка. Полынь нахмурился, недовольно скосил на меня черные глаза. Улиус поднял брови и снова — безмятежно — протянул руку. Я тяжело сглотнула. Я протянула свою вспотевшую правую ладонь ему навстречу. И вот опять! Кто-то — что-то — пыталось проникнуть в меня сквозь рукопожатие старшего Ловчего. Неприятный сухой холодок надавил на ладонь, пощипывая кожу, пытаясь выдуть, высвистеть себе путь внутрь. Будто тысячи крохотных пинцетов отдирают от тебя кусочки в надежде потом прокрасться сквозь свежие дырочки. Будто странная межпланетная тишина увидела в тебе интересный образчик для опытов и теперь хочет разодрать на куски — четко, хирургически, безэмоционально. Меня такое категорически не устраивало. Я снова выдернула ладонь и со сбивчивым «извините!» метнулась обратно в коридор. Добежала до поворота, прижалась спиной к стене, отдышалась и досконально осмотрела руку: все в порядке? Успела? Дверь кабинета снова хлопнула, и ко мне подскочил взъерошенный Полынь: — Ты с ума сошла?! Что случилось? — Руку! Ты пожал ему руку? — вдруг взбеленилась я, цепляясь за правую ладонь Ловчего. Подтянула к носу, начала внимательно осматривать, едва ли не нюхать. — Тинави! — рявкнул Внемлющий, вырывая ладонь обратно. — Ты сдурела? — Точно не трогал его? Точно-точно? Обещаешь?! — Да нет же! Что случилось, ты можешь объяснить? — Нет… — прошептала я. — Пожалуйста, пойдем отсюда, Полынь. Ловчий сощурился, глядя на то, как меня бьет крупной дрожью. Щеки раскраснелись, глаза потемнели, зубы выбивают чечетку. — Мы не можем просто так уйти, Тинави. Он ведь дал нам шанс вернуться, несмотря на все произошедшее. Это как минимум недальновидно, — нахмурился Внемлющий. Я разрыдалась. — Так, ладно. Я попрощаюсь, жди меня внизу, — решительно прервал меня Полынь. — Нет! Не подходи! Не приближайся! — я вцепилась в рукав хламиды, так, что тот треснул по шву под моими пальцами. Куратор в изумлении повернулся. Вдоль коридора начали открываться двери кабинетов, оттуда — высовываться любопытные лица сотрудников.