* * * В коридоре я довольно быстро пришла в себя. По моей просьбе Ловчий усадил меня на подоконник, и я с опаской следила за своим отражением в витражном стекле: как исчезают, будто всасываясь под кожу, черные сосуды и капилляры проклятия. Последней растворилась, будто водой смыли, изначальная клякса в ложбинке над ключицей. Теперь я чувствовала себя потрепанной, но вполне живой. Чем не повод для счастья? — Хвала небу… — выдохнула я. Полынь подпрыгнул и уселся рядом. Ну да, ну да: подоконники — это вообще-то его страсть. Я так, скромная последовательница культа. — А ребята что, пешком пойдут из-под кургана? — я вдруг спохватилась. Хорошее самочувствие как нельзя лучше способствует мозговой деятельности: — Их не пришибут? — А некому уже «пришибить», — пожал плечами Внемлющий. — Собственно, бокки помогали нам на том условии, что мы сожжем всех их подкурганных сожителей. Очень им не нравилось делить некрополь с нежитью. А сами по себе духи не могут применять свою силу. Обязательно нужно тело-передатчик. Как Дахху. Или как я, — он задумчиво уставился на свою уже непрозрачную ладонь. Так случилось, что, когда мы покинули тронный зал и удалились на достаточное расстояние от караульных, Полынь остановился и вдруг раскашлялся. Я тогда жутко испугалась: что, опять какое-нибудь проклятие, долбанный король никак не угомонится? Но нет. Ловчий лишь «выкашлял» облачко черного дыма, которое стремительно унеслось сквозь окно и куда-то вниз. Видимо, бокки помог с Прыжком и, как только выдалась спокойная минутка, поспешил вернуться домой. — Но ведь выходы из некрополя сейчас запломбируют! — вспомнила я и в волнении дернулась, готовая сломя голову бежать и всех спасать. Полынь удержал меня: — Главный выход, под бывшей аркадой, останется. Совет никогда ничего не имел против него. Мда. А ведь точно. Рановато я начала бахвалиться мозговой деятельностью. Я нахмурилась: — Ладно, но что нам делать теперь? Полынь пожал плечами, звякнув колокольчиками, и краешком рта улыбнулся: — Ничего. Отдыхать, приходить в себя. Если, конечно, Его Величество сдержит слово и выдаст две амнистии. Будто в ответ на его реплику, из-за угла коридора к нам вывернул обтянутый желтым бархатом гонец: безусый мальчишка с острым носиком и павлиньим пером на берете. — Госпожа Тинави из Дома Страждущих, Господин Полынь из Дома Внемлющих, Его Величество Сайнор из Дома Ищущих просит Вас принять от Него два Высоких дарственных документа! Количество больших букв в предложении зашкаливало, у меня аж зубы свело от такой подобострастности. Полынь взял из рук мальчика свитки, развернул, удивленно хмыкнул: — Смотри-ка, а он не соврал! Полное помилование. Мальчишка продолжил, выгибая грудь колесом от раздувающей его гордости за такое блестящее задание: — Также Его Величество Сайнор из Дома Ищущих просит Госпожу Тинави из Дома Страждущих вернуть Ему Его дарственный перстень! — Какой же он дарственный, если вернуть, — пробурчала я, снимая с большого пальца колечко. И поскорее отвела руку от загребущих лапок гонца: — Э, не так быстро! Я достала из кармана шаровар свиток от Карла, который хранитель вручил мне в Мудре. Смяла пальцами письмо и просунула сквозь перстень, так, чтобы королю уж точно пришлось обратить внимание на диковинное послание, буде хочет снова нацепить цацку. Ну а там и прочитает, наверное. И, будем надеяться, проникнется угрозой. Когда гонец умчал — только павлинье перо и мелькнуло — Полынь рассеянно почесал подбородок: — Лиссая как-то жалко… Вы были близки? Я поперхнулась, некстати вспомнив одну неловкую сцену. — Ну, так, — увернулась я от прямого ответа. — Я всегда думал, что он жутко избалованный, неприятный тип, да еще и сумасшедший. Но вот так ворваться в тронный зал — это было смело. Чую, не скоро его из Лазарета выпустят. Король любит хоронить все неловкое. «Как и я,» — подумала я, мысленно порадовавшись, что в ближайшие пару дней можно не объясняться с Лисом. — Ну что, пойдем, встретим нашу бравую команду у кургана? — предложил Полынь. Я кивнула, и мы пошли. Многочисленные камни, вдруг разом свалившиеся с моей души, оставляли удивительное чувство легкой неудовлетворенности… Кажется, я привыкла к состоянию круглосуточного стресса, и мысль о том, что теперь можно выдохнуть и расслабиться, вызывала глубочайшее недоумение. Я потрясла головой. Ну, нет. Не стоит о таком думать. А то, глядишь, мироздание подслушает и с щедрым воплем «Нате-пожалуйте!» вывалит на тебя новую кучу дерьма. Сиди потом с лопаткой, разгребай. * * * В общем, я как в воду глядела. Пора открывать гадальное бюро «Недобрые пророчества тетушки Тинави». Какая-то подлая тварь в небесной канцелярии-таки успела зафиксировать мелькнувшую у меня жалобу на то, что «слишком быстро все закончилось» и отчаянно зазвонила в колокольчик отдела доставки неприятностей. Но до того, как всё опять пошло прахом, я выиграла, будто в лотерею, несколько хороших, добрых дней. Сайнор ошибался, гордо заявив мне, что все важное в человеческой жизни можно уложить в полутора суток. Нифига. Та неделя после возвращения из некрополя была шедевром целиком и полностью. Золотым веком, сгущенным до размеров пятидневки. Мы с Полынью долго ждали ребят из-под кургана. Но все-таки дождались. Все трое вывалились из-за круглой металлической двери грязными, ошеломленными и крайне возбужденными. У Андрис, вдобавок к рюкзаку, появилась огромная «бабушкина» авоська, набитая какими-то камешками, железками и, кажется, прахом окончательно усопших скелетов («Принесу в лабораторию на анализ, коллеги обзавидуются», — пояснила она). Дахху нес в руках здоровенный кусок стенной кладки — с багряными буквами на нем, конечно же. Смеющийся прижимал песчаник к груди с такой страстью, что я аж позавидовала. Что б ко мне кто относился с таким пиететом, как этот ненормальный — к чужому алфавиту! Долго же они его выламывали! Хотя, в общем и целом, Дахху выглядел каким-то… Расстроенным. Хм, что за дела? Не понравилось быть медиумом для бокки? Или тоже жалеет, что все позади? Надо будет обсудить. Ну а вышедшая из-под кургана Кадия была приятно взбудоражена разразившейся битвой. Она просто пылала здоровьем, готовая хоть сейчас идти сражаться с новыми вурдалаками, упырями, вампирами, кем угодно. — Нам точно нужна вечеринка, — категорически заявила им я. — Зря, что ли, в последние пару дней она то и дело мелькала в разговорах? Все согласились. Но решили перенести празднование на конец недели — а пока не мешало бы прийти в себя. Так что после Дворца я отправилась в Мшистый квартал, заново начала обживать свой безвременно покинутый дом. Там танцующая в лучах яркого утреннего солнца пыль вдруг напомнила мне об одном данном зароке… И, мысленно пожелав себе удачи, я развернулась и отправилась мириться с семьей. Больше полугода с родителями не виделись — шутка ли? Не буду утомлять вас подробностями воссоединения Дома Страждущих, но все прошло хорошо. Мир воцарился после всего-то пары часов скандалов и битья посуды по программе «дочь-преступница, беглая дочь, как же тебя, так-раз-так, угораздило теперь дочерью-спасительницей-принца заделаться, и все это — нам не рассказывая?!». Твердо условившись раз в неделю собираться на долгие семейные ужины — только разговоры, только хардкор (привет Карлу), мы с родителями мирно разошлись, на одну тысячную ближе друг к другу, чем раньше. Но в таких делах важно постоянство, а не скорость, так что все путем. Самый кайф ждал меня следующим утром. Я проснулась у себя: томная, разморенная нежданной июньской жарой, с ногой, доверчиво свисающей со старой тахты в библиотеке, испокон веку играющей для меня роль запасной кровати. Секунду-другую я соображала — что не так? — и поняла: стук! Стук в дверь, вот что меня разбудило. Я рванула вниз и, к своему вящему удивлению, не обнаружила на пороге ровным счетом никого. Однако на ступеньках лежала посылка — прямоугольный мягкий кулек в коричневой почтовой бумаге. Сантиметров тридцать на тридцать. Ни подписи, ни бантика там какого — ничего. Я с подозрением повертела головой туда-сюда. Хм… Все тихо. Кусты не шевелятся из-за ржача неведомых преступников. За забором не слышно топота убегающих ног. Заинтригованная, я утащила кулек в дом. Села на кухне, долго на него смотрела. Наконец, развернула — сердце что-то почуяло и забилось сильно, так сильно, будто мне прилюдно высшую королевскую награду вручали… В кульке был плащ-летяга. Бирюзовый, весь в разноцветных заплатках, накладных карманах, с шелковой подкладкой цвета весеннего моря. Я ахнула, начала его теребить: сразу же выяснилось, что это не моя летяга. Копия. Но настолько хорошая, что любые огорчения завяли на корню. В одном из глубоких внутренних кармашков нашлась отпечатанная в типографии записка: «спасибо». Я так и не поняла, кто мне ее подарил. Устроила строжайший допрос каждому, особенно, конечно, отцу, «поставщику» оригинальной летяги — но никто не признался. Забавно. Оказывается, в мире есть люди, которые могут искренне сказать мне «спасибо» — во всяком случае, могут в той мере, чтобы я заподозрила их в посылке такого шикарного подарка… Вечеринка наша, между тем, прошла по высшему разряду. Я пригласила всех к себе. Включая, конечно, живность: Снежка, Мараха (этот поганец не хотел возвращаться домой, представляете?), мелкого Плюмика Полыни и ручной саламандры Андрис со звучным именем Элеонора Пожарская. Еще мы позвали Патрициуса — и он был очень, очень счастлив, все лез обниматься и весь вечер плел венки, как сумасшедший. Праздник прошел весело. Мы играли во всякие безумные игры. «Ты никогда не дрался?! Серьезно? НИКОГДА?! — визжала от восторга Андрис, когда Дахху начал такой тур в подростковой «я никогда не». «А ты никогда не читала Старшую Энду в оригинале,» — огрызнулся друг, — «но я почему-то не возмущаюсь». Мы плясали. «Поднимаете правую переднюю ногу — воооот так. Потом заднюю… ох ты ж, батюшки, у вас нет задней… Ну, не беда!», — утешал Патрициус, ничтоже сумняшеся пытаясь научить нас кентавровому гопаку. Мы строили совместные планы. «Короче, народ! Папочка через месяц отчаливает с дипломатической миссией в соседнюю Кнассию. Предлагаю всем взять недельку отпуска и рвануть за ним. Прах с ней, с политикой, но на ролях делегации Балатона мы с вами обалденно прокатимся. Андрис устроим на роль телохранительницы, Полынь — факиром, с такими-то одежками! Тинави — толмачем, а Дахху сойдет за бедного родственника,» — восторгалась открывающимися перспективами Кад. И мы грустили. Я грустила.