— Но бывают исключения. Считай, я просто немного сумасшедший. — Он выразительно покрутил рукой у виска. — Ладно, а что забавного во мне? — Хотя бы то, что ты старательно пытаешься считать и называть меня хорошим. Так непривычно, даже приятно, — протянул следователь таким тоном, что Чаре очень захотелось его стукнуть. — Неужели для этого достаточно пообещать вернуть домой и не отрезать артефакт вместе с рукой? — А как называют обычно? — Последний вопрос спутника Чарген предпочла посчитать риторическим. — Сволочью, — с отчетливой гордостью сообщил Шешель. — Я даже подумываю сменить имя, потому что это слово я слышу гораздо реже, особенно в сочетании с фамилией. Ты чего? — озадачился он, когда спутница издала какой-то странный сдавленный звук. — Звучит, — с новым смешком пояснила Чара. — Смешно? — спросил он, бросив на нее взгляд. Движение головы Чарген заметила, а вот прочитать выражение в сумраке, к сожалению, не смогла. — Смешно, — подтвердила покладисто. — Все-таки ты очень забавная, — тихо заметил Стеван. Откуда такой вывод, Чарген не поняла, но спрашивать уже не стала, вместо этого поинтересовалась более насущным: — Нам долго еще идти? Я ног не чувствую. Давно. — Нет, уже почти на месте, — обрадовал следователь. — Еще пара минут. Только теперь Чара наконец обратила внимание, что город вокруг изменился. Причем, кажется, в лучшую сторону. Освещения не прибавилось, но зато дома уменьшились до четырех-пяти этажей, стояли они теперь реже, перемежаясь двориками, да и под ногами, кажется, стало чище. Правда, асфальт стал хуже, попадались ямы и лужи, но их Чарген действительно почти не замечала. Даже страшно стало, не отморозила ли она себе ноги совсем. На улице вроде не очень холодно, да и дождь, к счастью, так и не начался, но… — Здесь приятнее, чем было среди небоскребов. Это какой-то элитный район? — Наоборот, — усмехнулся Шешель. — Обычный, жилой. Это там была элита, где небоскребы. Центр города. — Что ж у них в элитных местах такие грязные подворотни? — А те, кто чем-то там владеет, по подворотням не ходят. Нам сюда. — Насколько же подробно ты изучил карту города? — озадаченно качнула головой Чарген, сворачивая к нужному входу. — Ты тут ориентируешься так, словно пол жизни прожил! — Я вообще талантливый, — отмахнулся он. Нужная квартира оказалась на первом этаже. После преодоленного расстояния такая мелочь, как отсутствие необходимости ползти по лестнице без лифта куда-то на самый верх, показалась Чарген маленьким счастьем. Тесная лестничная площадка на три квартиры, тусклый осветительный шар в потолке — унылое зрелище, заставившее Чару в очередной раз ностальгически вспомнить свою уютную квартирку в тупике Пропавших Капитанов, семнадцать. И вяло ругнуть Ралевича. Покойник, конечно, и все-таки его немного жаль, но… вот зачем он связался с Регидоном?! Шешель шагнул к левой двери — обшарпанной, когда-то давно выкрашенной в зеленый цвет, уже изрядно облезлый и полинявший, — пару раз стукнул кулаком. Зашипел от боли, ругнулся, потряс рукой и еще пару раз ударил ногой. Впустили их далеко не сразу. Голос из-за двери сначала долго что-то выяснял у Шешеля — настолько долго, что это успело надоесть не только Чаре, но, кажется, и самому следователю. Слов Чарген, конечно, не понимала, разговаривали на регидонском, но отчетливо слышала зазвучавшее в голосе спутника раздражение. Человек за дверью в конце концов сдался и загромыхал замками. Один, второй, третий… На пятом Чара сбилась, а подозрительный хозяин жилья продолжал скрипеть и щелкать. Она рассеянно подумала, что с такими мерами предосторожности он должен хранить дома как минимум ящик золота. Но замки закончились, и дверь открылась — на удивление тихо, без скрежета. Чарген уважительно хмыкнула, оценив толщину преграды: ободранная деревяшка была прикреплена поверх, кажется, сплошной железной плиты. Точно золото-бриллианты должны быть! — Он что, штурм собирается пережить? — не выдержав, шепотом спросила Чара, когда они с Шешелем прошли в тесную прихожую. — Никогда не знаешь, что доведется пережить, девушка, — с акцентом, но на очень неплохом ольбадском ответил маленький сухонький старичок. — И доведется ли! Направо, в кухню. Не разувайтесь, у меня не убрано. — Я бы с радостью, — недовольно буркнула себе под нос Чара, шагая за следователем. За спиной опять защелкали замки — один, второй, пятый… Кажется, все-таки девять. Кухня, судя по всему, была большой, но поверить в это мешало обилие хлама. Друг на друге громоздились шкафы и полки разного цвета, формы и степени сохранности — от пола до потолка, вдоль всех стен. Даже над обеденным столом, приткнутым в углу, висели две полки, причем одна загораживала другую и не позволяла до конца открыть дверцу. Однако осветительный шар в потолке горел ярко, столешница, в отличие от пола, была чистой, а жестяная мойка — девственно пустой, без горы грязной посуды. На широченном подоконнике зеленели настоящие джунгли из растений в горшках, и вообще в этом необычном месте оказалось до странности уютно. На вынутый сыщиком из-под стола табурет Чара опустилась с подозрением, сначала внимательно осмотрев поверхность, однако та тоже оказалась чистой. Шешель плюхнулся на свое место не глядя. — Так чего вам, кроме переночевать? — В кухню прошаркал, постукивая палкой, все тот же старик. Тяжело опустился на стул, стоявший в стороне от остальных, у мойки. Сутулый, почти лысый, с бельмом на левом глазу, в теплом потертом халате поверх неопределенно-серой застиранной рубашки… Хозяин квартиры совсем не походил на агента и надежного человека, к которому мог бы обратиться за помощью сыщик из Ольбада, зато прекрасно вписывался в свое жилье. Только такой вот грустный одинокий старичок и мог жить в подобной норе. — Девушке показать, где можно вымыть ноги, желательно подобрать хоть какую-нибудь обувь. Поесть чего-нибудь, побольше. И взглянуть на один артефакт. Для начала. Я же правильно понимаю, кое-что вы в них понимаете? — Кое-что. Позвольте вашу лапку, мэм, взгляну на размер. Ай, крошечка какая! — поцокал языком старик, когда Чара вытянула к нему ногу. Женщина недовольно поморщилась, разглядывая при ярком свете слой грязи, брызги которой доходили до колен. — Поищем, поищем, но вряд ли. Не обувной же магазин, да. — И бинты какие-нибудь дайте, — попросил Шешель, тоже с интересом разглядывая женскую ногу. — Пойдемте, мэм, я покажу ванную. Горячей воды нет, можно нагреть. Если сэр… — Я так справлюсь, — со вздохом отмахнулась Чара. Было, конечно, заманчиво понежить измученные ноги в горячей воде, но гораздо сильнее хотелось смыть грязь, не дожидаясь окончания возни с водой. Ванная выглядела так, словно ее целиком перенесли из какого-то другого, более… богатого места и втиснули в эту квартиру. Соседство сказалось, лишило горячей воды и батареи бутылочек с ароматными средствами для получения удовольствия от мытья, но не сломило дух прежней красоты. Вычурный, в прекрасном состоянии антикварный шкафчик под мраморной раковиной, бронзовые краны, отделенный изящной ширмой туалет, огромная ванна на мощных лапах, отделка мрамором трех цветов — в отеле, где поселился Ралевич, все выглядело скромнее. Кран, когда его открыли, взвыл голосом раненого медведя. Чарген от неожиданности шарахнулась, а остававшийся в кухне Шешель через мгновение возник на пороге с пистолетом наготове. Один только хозяин оставался невозмутим. Подождав, пока кран проплюется ржавчиной и вода потечет нормальной, ровной струей, старик с размаху стукнул по трубе своей палкой. Чара опять вздрогнула, а кран странно булькнул — и вой захлебнулся. — Мыло вот, полотенце. — Хозяин тростью указал на неприятного вида сероватый брусок, лежавший на краю раковины, и достал из шкафа под умывальником серое полотенце такого вида, словно им долго мыли пол. Но Чарген было уже все равно, лишь бы отмыться, поэтому она только понимающе кивнула. Мужчины вышли. Много времени мытье ног и рук в ледяной воде не заняло, прочие удобства совмещенной с уборной ванной работали исправно, а полотенце, несмотря на непрезентабельность, оказалось восхитительно чистым. Дольше Чара сидела, обернув ноги мягкой от ветхости тканью и пытаясь согреть их после прогулки и мытья. Хотела рассмотреть, чтобы оценить повреждения, но уставшая спина плохо гнулась, да и свет здесь горел слишком тускло. Прибегать же к магии, пусть только для диагностики, она не рискнула, мужчины могли заметить. Впрочем, даже холод и боль не умаляли удовольствия от долгожданного ощущения чистоты. Очень хотелось принять душ, но на такой подвиг именно сейчас Чара была не способна: ни с ледяной водой из крана, ни с ведром подогретой на плите. Последнее особенно пугало, стоило подумать о поливании на себя из ковшика и попытках промыть таким способом волосы. Происходящее все сильнее напоминало Чарген ее собственное детство, и напоминание такое сложно было назвать приятным. Тогда и мыться приходилось абы как, и обуви не было, даже зимней, да и еды особо тоже — им приходилось выживать, порой буквально чудом. Но мама оказалась сильной и стойкой, чтобы выдержать все. Сохранить ребенка — ее, Чару, — потом найти способ добыть деньги. Незаконный, но в то время это ее уже не остановило. С деньгами стало легче. Потом родился Ангелар, с которым восьмилетняя Чара возилась, пока мама искала новую «жертву» и источник дохода. Именно тогда, ребенком, она пообещала себе, что у Гера будет хорошее, настоящее детство. И начала фанатично, очень старательно учиться, чтобы поскорее вырасти и суметь помочь маме с деньгами. В кухню Чарген вернулась, аккуратно ступая на цыпочках — пол действительно оказался грязным, а никакую обувь ей не дали, даже временную. Двигалась на запах — одуряющий, напрочь лишающий воли запах еды. Старика на кухне не нашлось, у плиты возился Шешель. Пиджак его висел на спинке стула, рукава белой рубашки были небрежно закатаны, а вот кобура оставалась на месте, и все вместе это выглядело… странно. Как будто он не еду готовил, а страшный яд для врагов. Но даже если яд, пахло сногсшибательно. Наверное, потому, что Чарген последний раз ела на дирижабле перед посадкой в Норке, то есть почти сутки назад. Чаре подумалось, что, если господин Сыщик всегда столь регулярно питался, это исчерпывающе объясняло его худобу. Где уж тут набрать веса! И сама она, наверное, за время общения с ним сбросит пяток килограммов — не то от беготни, не то от голода, не то от нервов. И это плохо, потому что собственная фигура ее устраивала — уже хотя бы потому, что устраивала тех мужчин, с которыми приходилось иметь дело. — Бинты, — заметив ее появление, Шешель кивнул на появившийся на столе деревянный ящичек, выключил плиту под сковородой и под как раз закипевшим чайником. Пока следователь заваривал чай или что-то вроде, Чара знакомилась с содержимым домашней аптечки. Знакомство не порадовало: пузырьков и баночек там была уйма, но подписаны все оказались на регидонском. Бинты-то она, конечно, опознала, но хотелось бы намазать под них что-нибудь целебное… — Или уже не надо? — озадачился Стеван, заметив, как она вяло перебирает бутылки. — Надо. Но я не понимаю по-регидонски, сейчас как чем-нибудь намажу… Следователь окинул ее выразительным насмешливым взглядом, тщательно вытер руки полотенцем и с грохотом подтащил стул со своим пиджаком поближе. — Ладно, не мучайся, окажу тебе первую помощь, — решил он и уселся. — Давай сюда свои страшные раны. Кокетничать и изображать невинную деву прошлого века, для которой прикосновение постороннего мужчины ах как стыдно и ой никак не возможно, Чарген не стала. Положила ноги добровольному помощнику на колени и расслабленно откинулась на дверцу шкафа. Удерживая правую стопу за пятку, Шешель приподнял ее повыше, повернул так, чтобы попадало больше света, принялся с интересом разглядывать. — Больно? — спросил, пару раз нажав на какие-то точки. — Больно, — поморщившись, согласилась Чара. — Все плохо? — Да нет, не очень, — спокойно пожал плечами следователь, повращал ступню, помял. Чарген морщилась, но терпела — хоть было больно, но еще и приятно, руки у него оказались очень теплыми, а после ледяной воды и вовсе казались горячими. — Если ты не орешь и не плачешь, значит, ничего серьезного нет, — подытожил он, опять пристроил ее ногу на собственном колене и выбрал один из пузырьков. — А вдруг я терпеливая? — Да какая бы ни была терпеливая, когда мнут перелом или сильный ушиб — взвоешь, — хмыкнул следователь. Он взял кусок ваты, намочил густой, резко пахнущей жижей грязно-зеленого цвета и принялся смазывать стопу целиком. Множество мелких царапин сразу начало жутко саднить, но Чарген лишь скрипнула зубами, со свистом втянув сквозь них воздух, и прикрыла глаза. Шешель неопределенно хмыкнул, поднял ногу за пятку и подул на ранки, почти как мама в детстве. Чара тут же распахнула глаза и уставилась на него в растерянности, недоверчиво. Однако следователь сохранял прежнюю невозмутимость, словно ничего этакого он сейчас не делал. Наложив поверх мази тонкий слой ваты, он принялся сноровисто бинтовать. Ловко, быстро, плотно, но нетуго — у самой Чарген бы точно так аккуратно не вышло. — И ты еще удивляешься, почему я считаю тебя хорошим! — не удержалась от улыбки Чара. Немного склонила голову к плечу и вот так, искоса, принялась наблюдать за следователем — спокойным, расслабленным. Каким-то… удивительно домашним сейчас, вот в этой рубашке с закатанными рукавами. — Даже, наверное, замечательный, хотя и стараешься этого не показывать, — тихо заметила себе под нос, но собеседник, конечно, услышал. — Никому об этом не рассказывай, — отозвался Шешель и взялся за вторую ее ногу. — А вообще, можешь и рассказать, все равно не поверят. — Значит, амплуа циничного и язвительного сыщика — плод долгой работы? — задумчиво спросила Чарген. — От кого прячешься? — Погоди, дай-ка угадаю… Сейчас ты начнешь рассказывать мне про детские травмы, их последствия для моего скорбного разума и способы их преодоления, — усмехнулся следователь. — Откуда вы все берете эти глупости? И почему я обязательно должен прятаться? — Ну… как-то не вяжется вот это все с прежним образом. — Она широко повела рукой. — Мне оставить тебя разбираться с лекарствами самостоятельно? — Стеван насмешливо вскинул брови. — Имей в виду, если ты на самом деле настроена поговорить о моих несчастьях и проблемах, я так и сделаю.