— Но позвольте, какой арест? Ведь его убили! — растерялась родственница. — Тут преступник несколько поторопился. Павле Ралевич подозревался в государственной измене. Женщины ахнули, даже нотариус заметно растерялся — в подобном он своего клиента явно не подозревал. Только Хован как-то странно хрюкнул от смеха, а Шешель продолжил: — Вас, господин Живко, я прошу проехать со мной для дачи показаний. — Поехали, гулять так гулять! — сквозь истерику вновь хрюкнул тот и явно с трудом поднялся. И Стеван порадовался, что не решил прогуляться пешком, все же тут было недалеко, а взял машину с водителем, предполагая по результатам оглашения завещания арест-другой. Вряд ли Живко дошел бы куда-то в своем нынешнем состоянии. Вблизи от него действительно сильно несло перегаром, но, кажется, Хован был достаточно в себе, чтобы отвечать на вопросы. Истерический смех душил его до машины, а когда мужчины сели, новоиспеченный наследник мрачно нахохлился в углу дивана, невидящим взглядом сверля проплывающие мимо дома. Дорога много времени не заняла, подготовка необходимого для разговора — тем более. Допросных в здании комитета хватало, отловить машинистку для записи — дело пары минут, и хотя отвлеченная от собственных дел женщина метала взглядом молнии, но без возражений заняла место в углу у штатной машинки и затрещала ею, заправляя бумагу. — Приступим, — дождавшись кивка готовой к бою машинистки, заговорил Стеван. Какое-то время заняли общие, нужные для протокола вопросы — отсылка к делу, фамилия следователя, имя, род занятий свидетеля… Обвинения ему выдвигать Шешель не спешил: в конце концов, против Живко никаких улик, только теоретическая возможность и видимый мотив. — Какие отношения связывали вас с Ралевичем? Только рабочие или все-таки дружеские? — Дружеские! — Хован презрительно фыркнул. — С этим? Да он только деньги свои ценил да камушки. На кой они ему только нужны были, солить, что ли?.. Все мало было! — А вы на него из любви к искусству работали? — усмехнулся Стеван. — Да вы не путайте, — отмахнулся Живко. — Без денег дерьмово, это верно. Но вот вам, вам зачем нужны деньги? — Предположим, на жизнь. — Ну да. Ну конкретно? Ну пожрать, так, чтобы вкусно и что хочется. Ну одеться хорошо, чтобы удобно, и красиво, и задница не чесалась. Ну жилье. Ну чтобы хорошее, просторное. Ну бабы, да, удовольствие дорогое — цацки им, шмотки, цветы там с ресторанами. Ну путешествия, мир посмотреть, вроде интерес. Ну кто-то играет, там азарт. Кто-то марки собирает, состояния спускает. Там болезнь, но там хоть понятно куда. — А Ралевич? — А пес его знает. Он деньги не тратил. Ну, то есть тратил, конечно, жить хотел хорошо. Но все время хотел больше. Он… Ну не знаю, деньги коллекционировал, что ли? Он их набирал ради цифры. Видит большую цифру в банковской выписке, смотришь на него — ну кончит же сейчас от счастья, простите, барышня. И большие деньги он тратил только с одной целью: сделать еще больше. И больше, и больше… И жаден был как не знаю кто. Если видел возможность хоть медяху где выкроить — опять счастье. — То есть, выходит, наследство он оставил вам приличное? — Да-а, наследство! — истерично хохотнул Живко. — Слушайте, а давайте вы его все себе возьмете, а? Только вы мне охрану хорошую дайте! И увезите куда подальше, чтоб ни одна собака не нашла, а? — Кого вы так боитесь? — вопросительно вскинул брови Шешель. — Этих… — Он мотнул головой. — С которыми Павле в Норке связался. В Норке-то они в Норке, а только и здесь не без рук и ушей. Они ж с меня шкуру спустят, если я им деньги не отдам… — Так. Давайте-ка немного назад. Во что такое влез Ралевич и что он кому должен? Вы же сейчас не только про кражу артефакта? — А-а… — протянул Хован. Помялся, помолчал, а потом вдруг опять хохотнул и махнул рукой. — А и верно, да пес с ними! Все одно не жить, а так вы, может, хоть кого поймаете… И Живко принялся за рассказ, на удивление обстоятельный для нынешнего его состояния. До определенной поры прижимистость Ралевича приносила пользу не только ему, но и всей «Северной короне»: он изыскивал очень удачные, разумные способы сэкономить. Находил малоизвестных, но старательных поставщиков, придумывал интересные торговые схемы — без криминала, но более выгодные. А потом на представительство в Норке вышли местные воротилы. Конкретно — Смит, который занимался там камнями, в том числе крадеными. Никаких угроз и попыток вытеснить ольбадцев со своего рынка, наоборот, клан предложил выгодное дело. И купил Ралевича с его жадностью с потрохами: в чистые по бумагам камни по дешевке тот вцепился клещом. Дальше — больше. Дошло до любимого дела всех трансокеанских компаний — контрабанды. Камни стали еще дешевле, денег стало еще больше. К безобидным, в общем-то, камням потихоньку добавились вещицы посложнее и посерьезней — украшения, после и вовсе артефакты. А потом на него вышел Рофель. И Рофель хотел заполучить «Щит», предлагая за него такие деньги, что Ралевич согласился не раздумывая. Его уже не остановила ни организация разбойного нападения, ни вывоз секретной разработки, который автоматически приравнивался к измене. На обещанные Рофелем деньги Ралевич договорился о поставках со Смитом, заверив, что отдаст эту сумму, когда приедет. В итоге он не привез Рофелю «Щит», хотя взял немалый задаток, не отдал остальные деньги второму клану, которому передал тот самый задаток, и получил заказанный товар. А потом умер. И Живко, как единственный его посредник, которого прекрасно знали оба клана, оказался в глубокой заднице. Шешель даже искренне ему посочувствовал. Конечно, парень и сам виноват, потому что работать на увлекшегося уголовщиной дядю его никто не заставлял, но все-таки огреб он гораздо сильнее, чем заслуживал. Нетрудно было понять его нервное состояние и попытку забыться в бутылке. Правда, из числа подозреваемых его пришлось официально вычеркнуть: при таких вводных и таких последствиях он никак не мог грохнуть дядю ради наследства. Вот после того, как тот расплатился бы с обоими кланами, — другое дело, но не сейчас. И уж тем более не оставил бы «Щит» молодой вдове: Живко прекрасно знал, как выглядит артефакт, и знал, что тот находится на руке у жены Ралевича. И даже подтвердил предположение самого Шешеля, что женился дядя в первую очередь для того, чтобы можно было вывезти артефакт, не привлекая к нему внимания. — А откуда вообще Рофель узнал про «Щит»? — Не знаю. Что, неужели не нашли утечку? — удивленно вскинул брови Живко. — Правда не знаю, он на Павле сам вышел. Мне кажется, понял, что тот из-за денег удавит родную мать, да еще артефактор, да еще мотается туда-сюда — хороший кандидат. А откуда узнал — не говорил. — Как думаете, кто мог убить Ралевича? — задал Стеван закономерный вопрос. — Да пес знает, — передернул плечами Хован. — Но я бы с ним потолковал, да, с-с… — Он не удержался от пары грязных ругательств и извиняться на этот раз не стал. — Может, и правда, девка эта? — Зачем ей это? — искренне полюбопытствовал Шешель. Вдруг услышит что-то новое? Живко рассеянно пожал плечами. — Может, он ее с мужиком застукал? Девка уж больно хороша, не верю я, что она за Павле по большой любви вышла. Ну разве что по любви к деньгам. — Он неприятно хихикнул. — А Ралевич верил? — Да пес знает! Но вообще, знаете, он мог, — кивнул Живко. — С самомнением у него порядок был, да. Что его не поймают — верил совершенно точно, считал себя самым умным. А девка так о его… самолюбие терлась, что мог и поверить. Молодец. Вроде дура дурой, но так-то выходит — и не совсем. Но вообще, знаете, навряд ли она бы прям в первый день любовника притащила, это надо совсем уж конченой дурой быть. Да и откуда он там мог взяться? Павле же до последнего держал время перелета в тайне, перестраховывался. Любил приговаривать, что осторожного боги берегут. — У него были враги? — Ну, друзей точно не было, — усмехнулся Хован. — Но так-то он не брезговал по головам идти, так что его, надо думать, многие ненавидели. На людей ему вообще плевать было, это точно. Могли и конкуренты, могли партнеры, могли какие-нибудь обиженные работники. Только как они его там поймать успели, сразу после прилета? — Кто вообще был в курсе, что он полетит в Норк? — Я был, тамошние головы, конечно, тоже. Но мне Павле телеграмму отбил перед отъездом, я там всех предупредил. А здесь… Да пес знает! Может, секретарь его в конторе что знает? Дядя ему вообще крепко доверял. — А насчет его махинаций? Вы вот в курсе, а остальные партнеры? — Не знаю, я с ними не работал, — отмахнулся Живко. — То ли знали, то ли нет — без понятия. Павле плакался, что там никто, кроме него, работать не хочет, но он и приврать мог. Закупками точно он занимался, а насколько остальные в дела лезли — я без понятия. — Спасибо. Вы очень помогли следствию, — задумчиво кивнул Шешель. — Эй, погодите! А что с охраной-то? — всполошился Хован. — Я без охраны не пойду! — А давайте мы вас арестуем? — воодушевленно предложил Стеван. — Изолятор у нас удобный, охрана надежная. Поместим в отдельную камеру. Посидите, отдохнете, а я пока разберусь с этим делом. Может, и вам удастся помочь, все-таки этим заокеанским ребятам стоит напомнить, что им здесь не Норк. И мне далеко с протоколами не бегать. — Арестовывайте, — махнул рукой Живко. — Я, может, хоть высплюсь на трезвую голову. У вас же там заключенным выпивка не полагается? — Не полагается, — усмехнулся Шешель. — Ну и хорошо. А вообще, знаете, если вдруг решите на меня Павле повесить — вешайте! Может, поживу подольше. Тюрьма — не тюрьма, а все лучше, чем сидеть и трястись над бутылкой. Или хоть сдохну быстро, если меня… — Он жестом очень выразительно изобразил петлю повешенного на шее. Напоминать, что вообще-то Живко причастен к краже ценного артефакта и является соучастником в измене, Стеван не стал. Меру виновности в каждом из таких преступлений определял владыка лично, вот пусть Тихомир и решает своей монаршей волей, куда этого орла переводить из изолятора. Пристроив фигуранта в уютную камеру, Шешель направился в контору «Северной короны», чтобы найти секретаря Ралевича. Конечно, последний умер, но вряд ли из-за этого работник прогуливает. В здании, которое занимал ювелирный дом, царила сдержанная, обреченная паника. То есть никто не бегал с выпученными глазами и не кричал, но общее тревожное настроение буквально пропитывало воздух. Узнав, что к ним принесло следователя, сотрудники напрягались, подбирались и глядели на него с суеверным ужасом. Кажется, ждали, что он сейчас начнет все обыскивать и арестовывать списком. В сторону нужного кабинета указывали с таким видом, словно травили бедного секретаря собаками, а не травить — не могли. К облегчению Стевана, должность помощника Ралевича занимала не томная девица в слезах, а очень выдержанный мужчина в возрасте. В отличие от большинства работников он был собран, сосредоточен и деловит. Хотя явно переживал, что будет с «Северной короной»: он, вслед за своим начальником, полагал, что держалось здесь все на Ралевиче. Шешель как раз беседовал с секретарем, когда кошмар остальных сотрудников все же сбылся: прибыли коллеги Стевана из смежных подразделений, которым предстояло проводить свои проверки, по экономической и юридической части. Увы, ничего конкретного секретарь сказать не мог. Да, билеты заказывал он. Да, Ралевич попросил не афишировать, но строжайшей секретности никто не соблюдал, секретарь заказывал билет по телефону и созванивался с транспортными компаниями несколько раз, потому что найти приличную каюту на ближайший рейс очень непросто даже за большие деньги. В кабинет к начальнику постоянно кто-то заходил, в том числе во время этих разговоров, и никакого учета посетителей секретарь не вел. Гожкович в тот день тоже был, он наведывался часто и вообще больше времени проводил в конторе, чем остальные партнеры, особенно в последнее время. Но в какой именно момент заходил и слышал ли разговор с транспортными компаниями — этого секретарь не помнил. И не вспомнил, как Шешель ни пытался навести его на нужные мысли. А вот собственную причастность к грязным делам Ралевича секретарь предсказуемо полностью отрицал, как и осведомленность в них. В Регидон начальник летал часто, по нескольку раз в год, но перед помощником не отчитывался. А тот и не лез, просто старался выполнять свою работу. Верить ему или нет — Стеван так и не определился и только порадовался, что ловить его на лжи предстоит другим людям. К убийству Ралевича секретарь явно непричастен, про «Щит» не знал, это уже проверили, а все остальное Шешеля не касалось. Так и пришлось оставить «Северную корону» на разорение коллегам, а самому вернуться в родной кабинет с единственной новостью: Гожкович теоретически мог знать, что партнер улетает с молодой женой в Регидон. Оформив протокол допроса и сходив с ним в изолятор к Живко, Шешель обнаружил появившийся в его отсутствие отчет экспертов и ворох бумаги от разных транспортных компаний о перемещениях трех известных личностей Кокетки. Как и предполагалось, подлинным оказался только паспорт Янич, а вот второй — очень качественной подделкой. Пришлось поворошить картотеку и перебрать работающих с паспортами фальсификаторов: при всех талантах этой женщины документы она наверняка делала не сама, слишком уж профессиональной оказалась подделка. Чувствовался большой опыт и знание предмета. После отсева недостаточно профессиональных и до сих пор сидящих, а также более тонкой фильтрации и оценки особенностей стиля, которые у таких людей вырабатывались, как у художников, осталось пять человек со всего Ольбада. Сравнительно близко находился только тот, что жил в Беряне, и еще один — из соседней Мадиры, в которую Биляна Белич моталась как на работу и проводила там много времени, четыре-пять месяцев в году. То есть мать она, похоже, все-таки навещала. Или просто жила там параллельно со столицей? Будет забавно, если там у нее отыщется семья из законного мужа и выводка детей… Впрочем, такой вариант Шешель рассматривал разве что в шутку, на мать семейства Чарген не походила совершенно. Цветана Лилич засветилась в справках перевозчиков всего один раз, при перелете из того городка, в котором находился пансион, — отрабатывала легенду. Городок тоже, к слову, располагался в Мадире. А вот под собственным именем Чарген Янич никуда не летала и вообще, кажется, им не пользовалась, предпочитая удобную маску мышки. Благоразумно не хотела светить настоящее лицо? Волевым усилием в очередной раз заставив себя отложить возню с делом мошенницы, Шешель решил остаток приличного для визитов времени суток посвятить партнерам покойного Ралевича, которых имелось четверо. Двое выглядели совершенно растерянными и деморализованными после разговора с коллегами Стевана о финансовых махинациях покойного, поэтому следователю достались тепленькими и готовыми сотрудничать. Только рассказать они ничего не могли, потому что рассматривали «Северную корону» как место вложения средств и даже не интересовались, как продвигается работа.