– Угу. – Я не шучу. Ты не должен ее недооценивать. Когда она переехала шесть лет назад из Дели в Бомбей, за ней потянулся шлейф трупов. В ее Дворце в Дели были обнаружены два человека с перерезанным горлом – инспектор полиции и другая, не менее важная персона. Следствие зашло в тупик, когда один из свидетелей обвинения бесследно исчез, а другой был найден повесившимся на пороге своего дома. Не прошло и полугода после открытия ее заведения в Бомбее, как неподалеку от него произошло еще одно убийство, и очень многие связывали его с мадам Жу. Но она насобирала столько компрометирующего материала на самых разных людей – включая тех, что на самом верху, – что ее предпочитают не трогать. Она может делать почти все, что ей вздумается, потому что знает: ей все сойдет с рук. Так что если ты не хочешь с ней связываться, то у тебя еще есть время отказаться. Мы сидели в одном из летающих по всему Бомбею «шмелей» – желтом с черным такси-«фиате» – и пробивались в южном направлении сквозь транспортный затор на Стальном базаре. Между автомобилями и автобусами лавировали сотни деревянных повозок, в загруженном виде превосходящих по своим габаритам любой автомобиль. В каждую из них было впряжено по шесть босоногих индийцев. На центральных улицах Стального базара было сосредоточено бесчисленное множество маленьких и не очень маленьких магазинов, торговавших разнообразной металлической утварью – от керосиновых плиток до кухонных раковин, – а также всевозможной продукцией из чугуна и листового металла, необходимой строителям и декораторам. Магазины выставляли на обозрение множество отполированных до блеска изделий, расположив их так искусно и оригинально, что туристы, как правило, не могли удержаться от того, чтобы не запечатлеть их на фотопленке. Позади этого гламурного коммерческого фасада прятались закоулки, где рабочие производили всю эту заманчивую красоту в черных от копоти печах, получая за это не доллары, а центы. Окна машины были открыты, но мы не ощущали никакого ветерка, медленно продвигаясь по закупоренной транспортом и пышущей жаром городской артерии. По дороге мы заехали к Карле домой, где я сменил свои джинсы и футболку на черные брюки строгого покроя, накрахмаленную белую рубашку и выходные туфли. Вдобавок и галстук повязал. – Больше всего в данный момент мне хочется скинуть с себя эти тряпки, – проворчал я. – Они тебе не нравятся? – спросила Карла со зловредным блеском в глазах. – Ужасное ощущение. Все чешется сверху донизу. – Ты привыкнешь к ним. – Надеюсь, мы не разобьемся. Страшно даже представить, как будет выглядеть мой труп в этом облачении. – Одежда смотрится на тебе очень хорошо. – Поскорей бы уж все это закончилось. – Сколько капризов из-за костюма! – промурлыкала она, изогнув губы в ухмылке. Ее акцент ужасно мне нравился и казался самым интересным в мире, он придавал каждому ее слову какую-то закругленную звонкость, от которой меня прямо в дрожь бросало. Речь ее была по-итальянски музыкальной, пронизанной американским юмором и мироощущением, по форме немецкой, а по окраске индийской. – Такая разборчивость говорит о суетности и чрезмерном тщеславии, знаешь ли. – Я не разборчив, я просто терпеть не могу любые тряпки. – Наоборот, ты очень любишь их, придаешь одежде слишком большое значение. – Здрасте! У меня всей одежды-то – одна пара джинсов, пара ботинок, одна рубашка, две футболки и две набедренные повязки. Весь мой гардероб умещается на одном гвозде в моей хижине. – Вот-вот. Ты придаешь одежде такое большое значение, что не можешь носить ничего, кроме нескольких вещей, которые кажутся тебе единственно достойными. Я поворочал шеей в тесном неудобном воротнике. – Вряд ли можно назвать эти вещи достойными, Карла. Кстати, почему это у тебя дома столько мужской одежды? Гораздо больше, чем у меня. – Два последних парня, жившие со мной, позабыли в спешке. – Так спешили, что даже одежду оставили? – Да. – Куда же, интересно, они так торопились? – Один из них скрывался от полиции. Он нарушил столько законов, что вряд ли хочет, чтобы я рассказывала об этом. – Ты его выгнала? – Нет, – ответила она ровным тоном, в котором, однако, сквозило такое сожаление, что я не стал больше расспрашивать ее о нем. – А другой? – спросил я. – Тебе незачем это знать. Мне очень хотелось это знать, но она решительно отвернулась, уставившись в окно, и было ясно, что настаивать бесполезно. Я слышал, что Карла жила когда-то с неким Ахмедом, афганцем. Подробностей мне не рассказывали, и я решил, что Карла рассталась с ним несколько лет назад. Весь последний год, с тех пор как мы познакомились, она жила одна, и только сейчас я понял, что мое впечатление о ней сложилось под влиянием этого факта. Вопреки ее заявлению, что она не любит одиночества, я считал ее одной из тех женщин, кто никогда не живет вместе с другими людьми – самое большее, позволяет остаться у нее на ночь. Я смотрел на ее повернутый ко мне затылок, на кусочек профиля, на едва заметную грудь под зеленой шалью и на длинные тонкие пальцы, молитвенно сложенные на коленях, и не мог вообразить ее живущей с кем-либо. Завтрак вдвоем, голые спины, ванно-туалетные шумы, дрязги, домашние хлопоты полусемейной жизни – все это было не для нее. Мне легче было представить в такой обстановке ее приятеля Ахмеда, которого я в жизни не видел, а она в моем воображении всегда была одна и самодостаточна. Минут пять мы сидели в молчании, только счетчик водителя отбивал свой ритм. Оранжевый флажок на приборной доске говорил о том, что водитель, подобно многим в Бомбее, родом из Уттар-Прадеша, большого густонаселенного штата на северо-востоке Индии. Мы медленно ползли в потоке транспорта, что позволяло ему сколько угодно разглядывать нас в зеркальце заднего вида. Он был явно заинтригован. Карла дала ему указания на беглом хинди, в подробностях объяснив, как подъехать ко Дворцу. Мы были иностранцами, но вели себя как местные. Он решил испытать нас. – Гребаная толкучка! – пробормотал он на уличном хинди под нос себе самому, но глаза его при этом внимательно следили за нами. – У этого сраного города сегодня настоящий запор! – Может, двадцать рупий послужат хорошим слабительным? – откликнулась Карла на таком же хинди. – У тебя что, почасовая оплата, приятель? Ты не можешь двигаться поживее? – Слушаюсь, мисс! – в восторге откликнулся водитель по-английски и стал энергично протискиваться сквозь скопление транспорта. – Так что же все-таки случилось с ним? – спросил я. – С кем? – С парнем, с которым ты жила и который не нарушал законов. – Он умер, если тебе так уж надо это знать, – процедила сквозь зубы. – А… от чего? – Говорят, что отравился. – Говорят? – Да, говорят, – вздохнула она и принялась разглядывать толпу на улице. Мы помолчали несколько секунд, на большее меня не хватило. – А… кому из них принадлежал прикид, что на мне? Нарушителю законов или умершему? – Умершему. – Ясно… – Я купила костюм, чтобы похоронить его в нем. – Вот блин! – В чем дело? – резко повернулась она ко мне, нахмурившись. – Да ни в чем, только не забудь потом дать мне адрес твоей химчистки. – Я не хоронила приятеля в нем. Он не понадобился. – Понятно… – Я же сказала, тут нет ничего интересного для тебя. – Да-да, конечно, – пробормотал я, чувствуя в глубине души эгоистическое облегчение оттого, что ее бывшего любовника больше не существует и он мне не помеха. Я был тогда еще молод и не понимал, что умершие любовники как раз и являются самыми опасными соперниками. – Не хочу показаться слишком капризным, Карла, но согласись, когда едешь на довольно опасное дело в похоронном одеянии умершего человека, то невольно начинаешь мандражировать. – Ты слишком суеверен. – Да нет. – Да да. – Я не суеверен! – Разумеется, ты суеверен! – сказала она, впервые улыбнувшись мне с тех пор, как мы взяли такси. – Все люди суеверны. – Не хочу спорить с тобой. Это может принести неудачу. – Вот-вот, – засмеялась она. – Не волнуйся, все пройдет как надо. Смотри, вот твои визитные карточки. Мадам Жу коллекционирует их и обязательно попросит карточку у тебя. И будет хранить ее на тот случай, если ты ей вдруг понадобишься. Но если до этого дойдет, то выяснится, что ты давно уже вернулся в Америку. Карточки были изготовлены из жемчужно-белой бумаги на тканевой основе, на них плавным курсивом была сделана черная выпуклая надпись. Она гласила, что Гилберт Паркер служит вторым секретарем посольства Соединенных Штатов Америки. – Гилберт! – пробурчал я. – Да, а что? – Мало того что в случае аварии я погибну в этом идиотском костюме, так люди к тому же будут думать, что меня звали Гилберт! Это уж совсем ни в какие ворота не лезет. – Что поделать, некоторое время тебе придется побыть Гилбертом. Кстати, в посольстве действительно работает некий Гилберт Паркер, но его командировка в Бомбей заканчивается как раз сегодня. Именно поэтому мы его и выбрали. Так что тут комар носа не подточит. Но не думаю, что мадам Жу будет проверять твою личность. В крайнем случае позвонит в посольство по телефону, да и то вряд ли. Если она захочет связаться с тобой впоследствии, то сделает это через меня. В прошлом году у нее были неприятности с британским посольством, и это обошлось ей в круглую сумму. А несколько месяцев назад был скандал с одним немецким дипломатом. Ей пришлось подмазывать очень многих, чтобы замять это дело. Сотрудники посольств – единственные, кто может крупно насолить ей, так что она не будет слишком настырной. Просто держись с ней вежливо и твердо. И скажи пару фраз на хинди. Это будет выглядеть естественно и предупредит возможные подозрения по поводу твоего акцента. Кстати, это одна из причин, почему я выбрала для этой роли именно тебя. Ты очень неплохо поднатыркался говорить на хинди, прожив здесь всего год. – Четырнадцать месяцев, – поправил я ее ревниво. – Два месяца после приезда, шесть месяцев в Прабакеровой деревне и почти шесть месяцев в трущобах. Всего четырнадцать. – О, прошу прощения. Четырнадцать. – Я думал, что мадам Жу ни с кем не встречается, – продолжал я болтать, надеясь прогнать какое-то растерянное, страдальческое выражение с ее лица. – Ты говорила, что она живет затворницей. – Да, в целом так и есть, но тут все не так просто, – мягко объяснила Карла. Глаза ее затуманили какие-то воспоминания, и она с видимым усилием вернулась в наше такси. – Она живет на верхнем этаже, и там у нее есть все, что может ей понадобиться. Мадам Жу никогда не выходит из дому. Двое слуг покупают ей еду, одежду и все прочее. Во Дворце целый лабиринт скрытых коридоров и лестниц, и она может перемещаться по всему зданию, не попадаясь посетителям на глаза. А сама при этом имеет возможность наблюдать за ними через двусторонние зеркала и решетки вентиляционных отверстий. Она любит делать это. Иногда она даже разговаривает с людьми через эти экраны. Она видит собеседника, а он ее – нет. – Так видел ее хоть один человек своими глазами?