– Из Америки. Понимаешь, если бы я могла уговорить ее уехать в Америку, никаких проблем не было бы. Но она не хочет уезжать. Лиза ни за что и никогда не покинет Бомбей. Она пристрастилась к наркотикам. Но основная причина не в этом – причина в ее прошлом, из-за которого она не может вернуться. Я пыталась уговорить ее, но без толку. Она не поедет – и все тут. И знаешь, я ее отчасти понимаю. У меня тоже остались в прошлом вещи, с которыми я не хотела бы сталкиваться снова, к которым я ни за что не вернусь. – У тебя есть план, как вытащить ее оттуда? – Да. Я хочу, чтобы ты притворился сотрудником американского посольства. Я уже продумала все детали. Тебе почти ничего не надо будет делать. Говорить буду я. Мы скажем ей, что отец Лизы – большая шишка в Штатах и имеет связи в правительстве, а тебе поручили взять ее из этого заведения и присматривать за ней. Я передам это мадам Жу еще до того, как ты появишься у нее. – Все это выглядит довольно сомнительно. Думаешь, план сработает? Прежде чем ответить, она вытащила из кармана несколько сигарет «биди», подожгла две из них с одного конца с помощью зажигалки и дала мне одну, а сама глубоко затянулась другой. – Думаю, да. Ничего лучшего мне не пришло в голову. Я обсудила этот план с Лизой, и ей тоже кажется, что он удастся. Если мадам Жу получит свои деньги, а главное, поверит, что ты из посольства и у нее будут неприятности, если она заупрямится, то, я думаю, она оставит Лизу в покое. Я понимаю, тут слишком много «если». Многое зависит от тебя. – А также от того, легко ли обмануть эту мадам. Думаешь, мне она поверит? – Надо действовать очень аккуратно. Она не столько умна, сколько хитра, но вовсе не дура. – И ты считаешь, что у меня это получится? – Ты сможешь изобразить американский акцент? – спросила она, усмехнувшись. – Ну, когда-то я выступал на сцене. В прошлой жизни. – Так это здорово! – воскликнула она, прикоснувшись к моей руке. Моя нагретая солнцем кожа почувствовала прохладу ее длинных тонких пальцев. – Не знаю… – пробормотал я. – Слишком большая ответственность. Если наша авантюра сорвется и что-нибудь случится с этой девушкой или с тобой… – Это моя подруга и моя идея, так что и ответственность вся на мне. – Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы можно было просто вломиться туда силой. В этой затее с посольством столько подводных камней… – Я не просила бы тебя помочь, Лин, если бы не была уверена в своем плане и в том, что ты способен его осуществить. Она замолчала, ожидая моего ответа. Я с ним не торопился, хотя сразу знал, какой он будет. Она, очевидно, думала, что я размышляю над ее планом, взвешивая все «за» и «против», я же на самом деле пытался понять, почему я соглашаюсь на это. Ради нее? Всерьез ли я увлечен или просто заинтересован? Почему я обнимался с медведем? Я улыбнулся: – И когда мы это проделаем? Она улыбнулась в ответ: – Дня через два. Мне надо подготовить почву. Она отбросила окурок и сделала шаг ко мне. Я приготовился к поцелую, но в это время вся толпа со встревоженными криками подбежала к окнам, окружив нас. Прабакер был позади меня и просунул голову мне под мышку, оказавшись между мной и Карлой. – Муниципалитет! – воскликнул он. – Смотрите! – Что случилось? – недоумевала Карла. Голос ее потонул в общем шуме. – Люди, присланные муниципалитетом, собираются снести часть хижин! – прокричал я ей в ухо. – Они делают это примерно раз в месяц. Так они пытаются бороться с ростом трущоб. Мы увидели, как с улицы на участок земли перед нашими трущобами заезжают шесть больших полицейских грузовиков. Кузова их были затянуты брезентом, но мы знали, что под ним в каждой машине скрываются по двадцать или больше полицейских. Вслед за шестью машинами подъехала грузовая платформа с рабочими и оборудованием, которая остановилась возле самых хижин. Из грузовиков посыпались полицейские, построившиеся в две шеренги. Муниципальные рабочие, жившие по большей части также в трущобах, спрыгнули с платформы и приступили к своему разрушительному труду. У каждого из них была веревка с кошкой на конце. Рабочий забрасывал кошку на крышу хижины и, зацепившись крюком за какой-нибудь выступ, тянул веревку на себя, пока крыша не съезжала на землю. Обитатели хижины едва успевали схватить самое важное: детей, деньги, документы. Все остальное обрушивалось и перемешивалось, превращаясь в хлам: керосиновые плитки и кухонная посуда, сумки и постели, одежда и детские игрушки. Люди в панике разбегались. Полиция останавливала их и направляла некоторых молодых людей к ожидавшим их грузовикам. Стоявшие рядом с нами наблюдали за этой сценой в молчании. С этой высоты нам было хорошо видно все происходящее, но даже самые громкие звуки не долетали до нас. Это бесшумное методичное уничтожение жилищ действовало на всех особенно угнетающе. Внезапно в этой жуткой тишине меня поразило стонущее завывание ветра, на которое до сих пор я не обращал внимания. И я знал, что на всех этажах здания, выше и ниже нас, у окон также стоят люди в молчаливом созерцании. Хотя рабочие знали, что их дома в легальном поселке никто не тронет, все работы на стройке прекратились. Все понимали, что по завершении строительства наступит очередь и их жилищ. Ежемесячный ритуал будет повторен в последний раз, и тогда уже все хижины до единой будут опустошены и сожжены, а их место займет автостоянка для лимузинов. На лицах окружающих были сочувствие и страх. В глазах некоторых людей читался также стыд за невольные мысли, которые возникают у многих из нас в ответ на притеснения со стороны властей: «Слава богу… Слава богу, это не моя хижина…» – Какая удача, Линбаба! Твоя хижина уцелела, и моя тоже! – вскричал Прабакер, когда полицейские и муниципальные рабочие наконец расселись по своим машинам и уехали. Они пропахали дорожку сто метров длиной и десять шириной в северо-восточном углу нелегального поселка. Было снесено примерно шестьдесят домов, больше двухсот человек лишились крова. Вся операция заняла от силы двадцать минут. – Куда же они теперь денутся? – тихо спросила Карла. – Завтра же возведут новые хижины на прежнем месте. Через месяц муниципалитет опять снесет их дома – или такие же на другом участке, и они будут отстраиваться заново. Но все равно это большая потеря. Все их вещи пропали. Придется покупать новые, а также строительный материал. А человек десять арестовали, и мы не увидим их несколько месяцев. – Даже не знаю, что пугает меня больше, – сказала она. – Бесчинство, которое творят с людьми, или то, что они воспринимают это как должное. Почти все остальные отошли от окна, но мы с Карлой по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу, как и тогда, когда на нас напирала толпа. Моя рука лежала у нее на плечах. Далеко внизу люди копошились среди останков своих жилищ. Уже сооружались из брезента и пластика временные убежища для стариков и детей. Карла повернула голову ко мне, и я поцеловал ее. Упругая арка ее губ размягчилась при соприкосновении с моими – плоть поддалась плоти. И в этом была такая печальная нежность, что секунду или две я парил где-то в воздухе на крыльях невыразимой любви. Я представлял себе Карлу опытной, ожесточенной и чуть ли не холодной женщиной, но в этом поцелуе была неприкрытая беспомощность. Его ласковая мягкость буквально потрясла меня, и я первый отстранился. – Прости… Я не хотел, – пробормотал я. – Все в порядке, – улыбнулась она и откинула голову, упираясь руками мне в грудь. – Но боюсь, что мы заставили ревновать одну из девушек. – Какую из девушек? – Ты хочешь сказать, что у тебя здесь нет девушки? – Нет, конечно, – нахмурился я. – Я же знала, что Дидье нельзя слушать. Это его идея. Он уверен, что у тебя здесь есть подружка и потому-то ты тут и живешь. Он говорит, это единственная причина, по которой иностранец может добровольно поселиться в трущобах. – Нет у меня никакой подружки, Карла, – ни здесь, ни где-нибудь еще. Я тебя люблю. – Нет! – выкрикнула она, словно пощечину влепила. – Я ничего не могу с этим поделать. Уже давно… – Прекрати! – прервала она меня опять. – Ты не можешь! Не можешь! О боже, как я ненавижу любовь! – Любовь нельзя ненавидеть, Карла, – увещевал я ее мягко, пытаясь ослабить напряжение, в котором она пребывала. – Может быть, и нельзя, но осточертеть она абсолютно точно может. Любить кого-нибудь – это такая самонадеянность! Вокруг и так слишком много любви. Мир переполнен ею. Иногда я думаю, что рай – это место, где все счастливы потому, что никто никого не любит. Ветер закинул волосы ей на лицо, она убрала их назад обеими руками и застыла в таком положении, растопырив пальцы надо лбом и глядя в землю. – Куда, на хрен, подевался старый добрый бессмысленный секс без всяких побочных эффектов? – прошелестела она плотно сжатыми губами. Это был, собственно говоря, не вопрос, но я все равно ответил: – Я не исключаю этого – как запасной вариант, так сказать. – Послушай, я не хочу никого любить, – не успокаивалась она, хотя говорила уже мягче. Глаза ее встретились с моими. – И не хочу, чтобы кто-нибудь любил меня. Для меня эти романтические истории плохо заканчиваются. – Вряд ли найдется человек, для кого любовь – одно лишь безоблачное счастье. – Вот-вот, и я о том же. – Но когда это случается, у тебя нет выбора. Не думаю, чтобы кто-нибудь влюблялся по собственному желанию. И я не хочу принуждать тебя к чему-либо. Я просто люблю тебя, и все. Давно уже. И надо было наконец об этом сказать. Это не значит, что ты должна что-нибудь делать в связи с этим, да и я тоже. – И все равно я… Не знаю. Просто я… Господи! Но ты мне ужасно нравишься, и я счастлива из-за этого. Я буду по уши полна этим чувством к тебе, Лин, если этого достаточно. Взгляд ее был честен, но я знал, что она о многом умалчивает. Взгляд был храбр, и все же она боялась. Когда я расслабился и улыбнулся ей, она рассмеялась. Я засмеялся тоже. – Тебе достаточно этого на данный момент? – Да, – соврал я. – Конечно. Но, подобно людям в сотнях футов под нами, я уже собирал обломки в своем сердце и возводил новый дом на руинах. Глава 13 Хотя лишь немногие могли похвастаться тем, что видели мадам Жу собственными глазами, именно она, уверяла меня Карла, служила главной приманкой для всех, кто посещал ее так называемый Дворец. Клиентами ее были богатые люди: крупные бизнесмены, политики, гангстеры. Дворец предлагал им девушек-иностранок – индийские девушки никогда не работали здесь, – а также разнообразные хитроумные средства удовлетворения их самых необузданных сексуальных фантазий. Дикие и невообразимые развлечения, изобретенные самой мадам Жу, обсуждались шепотом по всему городу, но благодаря влиятельным покровителям и крупным взяткам Дворец мог не бояться ни облав, ни даже сколько-нибудь пристального внимания со стороны полиции. В Бомбее было немало надежных заведений, предоставлявших аналогичные услуги, но ни одно из них не пользовалось такой популярностью, как Дворец, потому что в нем находилась мадам Жу. Мужчин влекли сюда не столько профессиональное мастерство и привлекательность девушек, сколько недоступная тайна – невидимая красота самой мадам. Говорили, что она русская, но этот факт, как и все остальные подробности личной жизни мадам Жу, проверить было невозможно. Все считали ее русской, потому что это был самый упорный из слухов. Точно известно было лишь то, что она появилась в Нью-Дели в шестидесятые годы, которые в этом городе были не менее бурными, чем в большинстве западных столиц. Новая половина города праздновала свое тридцатилетие, а старая – трехсотлетие. Большинство источников сходилось на том, что мадам Жу в то время было двадцать девять лет. Существовала легенда, согласно которой она была любовницей одного из офицеров КГБ, решившего использовать ее редкую красоту для вербовки крупных деятелей Индийского национального конгресса. Партия конгресса руководила Индией в те годы и не имела соперников ни в одном из избирательных округов. Многие преданные сторонники партии – и даже ее враги – полагали, что конгресс будет править Индией не меньше сотни лет. Поэтому прибрать к рукам партийных деятелей значило прибрать к рукам Индию. В слухах, касавшихся пребывания мадам Жу в Дели, фигурировали скандалы, самоубийства и устранение политических противников. По словам Карлы, ей приходилось слышать уйму противоречивых версий одного и того же события от разных людей, и в результате она стала подозревать, что правда, какой бы она ни была, их не интересует. Мадам Жу превратилась в некий собирательный образ – ее жизнь и ее личность обросли всевозможными измышлениями сплетников и их собственными навязчивыми идеями. Одни говорили о колоссальном состоянии, вложенном в драгоценности, которые она держит в пыльном мешке, другие авторитетно заявляли о ее пристрастии к наркотикам, третьи шушукались о сатанинских обрядах и каннибализме. – О ней говорят самые невероятные вещи, и многие из них, я думаю, просто выдумки, но в итоге остается главное: она опасна, – поделилась со мной Карла. – Хитра и опасна.