— Но, Джордж, почему же ты не поищешь работы? — воскликнула она. — Ты, наверное, мог бы что-нибудь найти! — Я искал, — ответил он. — Не могу же я заставить людей дать мне работу! Керри некоторое время пристально глядела на него и, наконец, сказала: — Что же ты намерен делать? Ведь ста долларов нам хватит ненадолго. — Не знаю, — ответил он. — Я могу только искать. Другого ничего не остается. От слов Герствуда Керри стало страшно. Что же теперь делать? Она часто вспоминала о театре, как о двери, через которую можно проникнуть в столь прельщавшую ее, сверкающую позолотой жизнь, и теперь, как и в свое время в Чикаго, она ухватилась за эту мысль. Необходимо что-то предпринять, и как можно скорее, если только Герствуд в самое ближайшее время не найдет работы. Ведь очень может быть, что ей опять придется начать борьбу за кусок хлеба, и на сей раз совсем одной. Керри раздумывала о том, как же, собственно, попадают на сцену. Поиски актерской работы в Чикаго убедили ее, что она выбрала тогда неправильный путь. Наверное, есть люди, которые тебя выслушают, испытают и дадут возможность показать свои способности. Как-то за завтраком, два дня спустя, Керри упомянула об афишах, извещающих о приезде в Америку Сары Бернар. Герствуд тоже знал об этом из газет. — Как люди попадают на сцену, Джордж? — самым невинным тоном спросила Керри. — Право, не знаю, — ответил он. — Надо полагать, что для этого существуют специальные театральные агентства. Керри прихлебывала кофе, не поднимая глаз от чашки. — И там подыскивают места желающим? — Да, я так думаю, — ответил он. Тут Герствуд вдруг обратил внимание на какую-то особую нотку в голосе Керри и тотчас спросил: — Неужели ты все еще подумываешь о сцене? — Нет, мне просто любопытно, — ответила она. Не отдавая себе в том ясного отчета, Герствуд был почему-то против подобной затеи. Ему не верилось, что Керри, за которой он имел возможность наблюдать в течение трех лет, способна сделать карьеру на сцене. Слишком уж она простодушна, слишком уступчива по натуре! В его представлении искусство требовало большей помпезности. Если Керри попытается попасть на сцену, она, того и гляди, очутится в лапах какого-нибудь мошенника-антрепренера и станет такой же, как «все они». Герствуд прекрасно знал, что он подразумевает под словами «все они». Керри недурна собой. Что ж, она, пожалуй, неплохо устроится. Но что тогда будет с ним? — На твоем месте я выкинул бы из головы всякую мысль о сцене. Это гораздо труднее, чем ты себе представляешь. Керри усмотрела в его словах пренебрежение к своим артистическим способностям. — Тогда, в Чикаго, ты говорил мне, что я играла очень хорошо, — возразила она. — Это верно, — согласился с ней Герствуд, заметив, что она собирается спорить. — Но Чикаго — это не Нью-Йорк. Керри ничего не ответила. Она была обижена. — Сцена очень хороша для первоклассных актеров, — продолжал Герствуд. — Но не для мелких сошек. А для того, чтобы пробиться и приобрести известность, нужно много времени. — Не знаю, не знаю… — задумчиво произнесла Керри, которую этот разговор немного взволновал. А Герствуду с внезапной ясностью представилось, что из всего этого может выйти. Теперь, когда его положение стало критическим и близится катастрофа, Керри всеми правдами и неправдами проберется на сцену, а его бросит на произвол судьбы. У Герствуда было ложное представление о моральных качествах Керри. И все потому, что он не понимал величия чувств. Он никогда не знал, что великим человек может быть и благодаря своим чувствам — не только уму. Что же касается любительского спектакля в масонской ложе, то он был слишком давно, и воспоминание об этом спектакле уже значительно поблекло. Герствуд слишком долго жил с этой женщиной, чтобы преклоняться перед нею. — А я знаю, — настаивал он. — На твоем месте я и думать не стал бы об этом. Да и вообще это не профессия для женщины. — Во всяком случае это лучше голода, — сказала Керри. — Если ты не хочешь, чтобы я пошла на сцену, почему ты не подыщешь себе какой-нибудь работы? На это у Герствуда не было ответа. Но к таким напоминаниям он уже привык. — Ах, оставь! — отмахнулся он. После этого разговора Керри все же втайне решила осуществить свою мечту. Герствуду до этого нет дела. Она не позволит ему вовлечь ее в нищету лишь потому, что ему так нравится. У нее, несомненно, есть талант. Она поступит в какой-нибудь театр и постепенно добьется успеха. Что он тогда скажет? Она уже вообразила, что выступает в каком-нибудь замечательном спектакле на Бродвее. Каждый вечер она входит в свою артистическую уборную и гримируется. По окончании спектакля, покидая театр, она видит множество экипажей, дожидающихся на улице. Ей, в сущности, сейчас было совершенно безразлично, станет она знаменитостью или нет. Только бы проникнуть на сцену, зарабатывать достаточно на жизнь, одеваться по своему вкусу, идти, куда хочешь, и делать, что хочешь, — о, как это было бы прекрасно! Весь день она не переставала думать об этом, и еще ярче казалась Керри красота этой жизни, когда она видела опустившегося Герствуда. Как ни странно, ее идея стала постепенно укореняться и в сознании Герствуда. Быстро таявшие деньги напоминали о том, что в скором времени он будет нуждаться в поддержке. Почему бы Керри и не помочь ему, пока он не найдет работы? Однажды он вернулся домой, поглощенный этой мыслью. — Я встретил сегодня Джона Дрэйка, — начал Герствуд. — Он осенью открывает здесь отель и обещает дать мне какое-нибудь место. — А кто это такой? — Он владелец отеля «Грэнд Пасифик» в Чикаго. — Вот как! — Я получал бы у него тысячи полторы в год. — Что ж, это было бы очень недурно, — сочувственно отозвалась Керри. — Только бы продержаться до осени, и опять все будет хорошо, — продолжал Герствуд. — Я снова установил связь с некоторыми старыми друзьями. Керри доверчиво проглотила эту басню. Ей искренне хотелось помочь Герствуду как-то пережить лето. Он стал таким растерянным и беспомощным. — Сколько у тебя осталось денег? — спросила она. — Всего пятьдесят долларов. — О боже! — вырвалось у Керри. — Что же мы будем делать? Через три недели снова надо будет платить за квартиру. Герствуд опустил голову на руки и тупо уставился в пол. — Может быть, ты поищешь что-нибудь в театрах? — мягко произнес он наконец. — Да, пожалуй, — согласилась Керри, обрадовавшись, что хоть кто-то одобрил ее идею. — А я возьмусь за любую работу, какая попадется, — добавил Герствуд, заметив, что Керри просияла от его слов. — Я наверняка что-нибудь найду. В один из ближайших дней Керри, после ухода Герствуда, убрала квартиру, принарядилась, насколько позволял ее скудный гардероб, и направилась к Бродвею. Она была еще плохо знакома с этой улицей, которая представлялась ей средоточием всего грандиозного и чудесного. Если здесь, на Бродвее, расположены театры, то где-нибудь поблизости должны быть и театральные агентства. Она решила зайти в театр на Медисон-сквер и узнать там, где находятся агентства. Это казалось ей наиболее разумным. Войдя в вестибюль, Керри обратилась к сидевшему за окошком кассиру. — Что? Театральные агентства? — повторил он, выглядывая из окошечка. — Право, не знаю. Но, может быть, вы найдете нужные вам сведения в «Рекламе». Там публикуются адреса подобных учреждений. — А что это такое? — спросила Керри. — Газета, журнал? — Газета, — ответил кассир, дивясь такому невежеству. — Вы достанете ее в любом киоске, — вежливо добавил он, разглядев, что перед ним хорошенькая женщина. Керри купила «Рекламу» и тут же у киоска принялась искать в ней адреса агентств. Это оказалось не так-то легко. До Тринадцатой улицы было далеко, но Керри все-таки отправилась домой, крепко зажав в руке драгоценную газету и жалея о потерянном времени. Герствуд уже успел вернуться и сидел на своем обычном месте. — Где ты была? — спросил он. — Я пыталась найти какое-нибудь театральное агентство. Он не решился расспрашивать, чем кончились ее поиски, но газета у нее в руках привлекла его внимание. — Что это у тебя? — «Реклама», — ответила Керри. — Мне сказали, что в этой газете я найду адреса театральных агентств. — И только ради этого ты ходила на Бродвей? Я и сам мог бы тебе сказать это. — Почему же ты не сказал? — спросила Керри, не поднимая глаз от газеты. — Ты меня не спрашивала, — ответил Герствуд. Взгляд Керри бесцельно скользил по мелкому шрифту. Сейчас она думала лишь о том, как равнодушен к ней этот человек. Все, что он делал и говорил, еще больше огорчало ее. В душе Керри росла жалость к себе. Слезы задрожали у нее на ресницах. Герствуд что-то почувствовал. — Дай-ка я посмотрю, — предложил он. Чтобы немного успокоиться, Керри ушла в другую комнату и не выходила, пока Герствуд просматривал объявления. Вскоре она вернулась в столовую. Герствуд что-то писал карандашом на старом конверте. — Вот тебе три адреса, — сказал он. Керри взяла у него конверт, на котором значились: миссис Бермудес, мистер Маркус Дженкс и третий — Перси Уэйл. Подумав, она тотчас же направилась к двери. — Пойду по адресам, — на ходу бросила она, даже не оглянувшись на Герствуда. А тот смотрел ей вслед со смутным ощущением стыда, в нем пробудились остатки мужской гордости, но тотчас исчезли. Посидев немного, Герствуд не вытерпел, встал и надел шляпу.