День угасал, а с ним постепенно угасали и надежды Керри, ее решимость и энергия. Девушка проявила изумительную настойчивость. Такие ревностные усилия заслуживали лучшей награды. Огромный торговый район города показался ей, утомленной, таким необъятным, таким черствым, таким застывшим в своем равнодушии к людям. Казалось, для нее закрыты все двери, борьба предстоит слишком жестокая и нет никакой надежды, что она добьется здесь чего-нибудь. Мимо бесконечной вереницей спешили мужчины и женщины. Керри чувствовала вокруг себя могучий пульс жизни с ее многообразными интересами и чувствовала свою беспомощность, почти не сознавая, что в этом потоке она была лишь ничтожною соломинкой. Тщетно осматривалась она, ища, куда бы обратиться, но не находила двери, в которую у нее хватило бы духу войти. Ведь то же самое повторится всюду. Те же унизительные просьбы, а в награду — короткий отрицательный ответ. Измученная душевно и физически, Керри повернула на запад, только и думая, как бы добраться до дома Минни; уныние и безнадежность овладели ею, подобные чувства так часто охватывают в сумерках человека, весь день тщетно искавшего работу. Проходя по Пятой авеню, на пути к Ван-Бьюрен-стрит, где она намеревалась сесть в конку, Керри очутилась перед большой обувной фабрикой; в одном из ее зеркальных окон она увидела джентльмена средних лет, сидевшего за небольшим столом. Повинуясь некоему внезапному импульсу, какие подчас появляются у человека, осознавшего свое поражение, Керри решительно вошла и направилась к джентльмену. Тот посмотрел на нее — усталое лицо девушки явно пробудило в нем интерес. — В чем дело? — Не можете ли вы дать мне какую-нибудь работу? — спросила Керри. — Я, право, не знаю, — довольно любезно отозвался он. — Какую именно работу вы ищете? Вы случайно не переписчица? — Нет, — ответила Керри. — Вот видите, а нам нужны только счетоводы и переписчицы. Но попробуйте обойти кругом, подняться наверх и справиться там. Несколько дней назад наверху нужны были люди. Спросите мистера Брауна. Керри поспешила обойти кругом и в лифте поднялась на четвертый этаж. — Доложи мистеру Брауну, Уилли! — сказал лифтер стоявшему поблизости мальчику. Уилли вскоре вернулся и сообщил Керри, что мистер Браун сказал, пусть она посидит, он скоро будет. Комната, в которой находилась Керри, примыкала к складу, так что девушка не могла составить себе представления ни обо всем помещении, ни о том, чем тут занимаются. — Так вы хотите получить у нас какую-нибудь работу? — спросил мистер Браун, узнав о цели ее прихода. — А вы раньше когда-нибудь работали на обувной фабрике? — Нет, сэр, — призналась Керри. — Как вас зовут? — продолжал он и, когда она ответила, сказал: — Право, не знаю, найдется ли у меня что-нибудь для вас. А вы согласитесь работать за четыре с половиной доллара в неделю? Керри была так подавлена неудачами, что предложение показалось ей заманчивым. Правда, она ожидала, что ей дадут не меньше шести долларов в неделю. И все же она согласилась. Мистер Браун записал ее адрес и на прощанье сказал: — Ну, приходите в понедельник, в восемь часов утра. Я думаю, что подыщу что-нибудь для вас. Он ушел, и Керри несколько ожила от сознания, что нашла наконец работу. Кровь горячей волной разлилась по ее телу. Нервное напряжение ослабело. Она вышла на улицу, кишевшую народом, и почувствовала себя в какой-то новой атмосфере. Как, оказывается, легко шагают люди на тротуарах! Она впервые заметила, что на лицах мелькают улыбки. До ее слуха доносились обрывки разговоров и взрывы смеха. Воздух был мягкий. Из огромных зданий уже выходили люди, окончившие дневную работу. Керри видела их довольные лица и, вспомнив, что у сестры ее ждет обед, ускорила шаг. Керри была утомлена, но больше уже не чувствовала боли в ногах. Интересно, что скажет Минни! А впереди зима, долгая зима в Чикаго — огни, веселая толпа, развлечения!.. В конце концов в этом городе-гиганте приятно жить. Фирма, где она будет работать, по-видимому, солидное предприятие. В окнах такие огромные зеркальные стекла! Ей, наверное, будет там неплохо. Девушка вспомнила о Друэ, о том, что он говорил в поезде. Жизнь начала казаться ей лучше, ярче, радостнее. В самом радужном настроении Керри села в вагон конки, чувствуя, как кровь горячей струей бежит по жилам. Она будет жить в Чикаго — не переставало стучать у нее в мозгу. Она будет жить веселее, чем раньше. Она будет счастлива! 4. Мечты утрачены, действительность глумится В продолжение двух дней Керри предавалась необузданным мечтаниям. В воображении она окунулась во все те удовольствия и развлечения, которые были бы ей доступны, случись ей родиться богатой. Быстро и не задумываясь, она уже во все стороны разбросала щедрою рукой свои скудные четыре с половиной доллара в неделю. Керри не жалела денег и быстро делала свой выбор. В те часы перед сном, когда она сидела в качалке у окна, любуясь освещенными улицами, будущий заработок прокладывал своей обладательнице дорогу ко всем утехам и безделушкам, какие только может пожелать женское сердце. «И начнется чудесная жизнь», — мечтала Керри. Ее сестра Минни была далека от этих неукротимых полетов фантазии, которой доступны все возможные радости жизни. Жена Гансона была слишком занята мытьем пола в кухне и размышлениями над тем, что можно купить на восемьдесят центов, которые она могла истратить на воскресный обед. Когда Керри вернулась домой, возбужденная первой своей удачей и готовая, несмотря на усталость, без конца обсуждать интересные подробности своих скитаний, завершившихся таким успехом, Минни лишь одобрительно улыбнулась и спросила, сколько из ее заработка уйдет на проезд. Хотя Керри упустила из виду это соображение, оно не могло надолго охладить ее пыл. Девушка была счастлива; она находилась в том настроении, которое позволяет вычитать одну сумму из другой без заметного ущерба для последней. Гансон вернулся домой в семь часов вечера. Он был немного не в духе, как всегда перед обедом. Это обычно проявлялось не столько в его тоне или словах, сколько в его манере безмолвно, с хмурым видом ходить из комнаты в комнату. У него были желтые войлочные туфли, и, вернувшись домой, он тотчас же с наслаждением надевал их вместо тяжелых башмаков, затем мыл лицо куском простого стирального мыла и так тер кожу, что она становилась пунцовой и лоснящейся, — в этом и заключались все его приготовления к вечерней трапезе. А потом он брал газету и в глубоком молчании принимался читать. Мрачное настроение у человека еще молодого неприятно подействовало на Керри. Оно действовало, как водится, и на всю домашнюю атмосферу, и угнетало жену, которая не решалась сказать ему ни слова, боясь, что ответом будет молчание. Когда Гансон узнал об удаче Керри, лицо его несколько прояснилось. — Однако ты не теряла времени зря! — заметил он и при этом даже слегка улыбнулся. — Конечно! — с оттенком гордости отозвалась Керри. Гансон задал еще один-два вопроса, а потом стал играть с ребенком и не возвращался к этой теме до тех пор, пока она вновь не была затронута за столом его женой. Но не так-то просто было заставить Керри проникнуться настроением, которое царило в семье. — Кажется, это очень крупная фирма, — сказала она. — Огромные зеркальные стекла и уйма служащих! Джентльмен, с которым я говорила, сказал, что они нанимают очень много народу. — Теперь не так уж трудно получить работу, если только у человека приличный вид, — вставил Гансон. Минни тоже несколько оттаяла, согретая радостным настроением Керри и, необычной разговорчивостью мужа, и начала рассказывать сестре о достопримечательностях Чикаго, вернее, о том, что может видеть каждый без всяких затрат. — Тебе интересно будет посмотреть Мичиган-авеню. Там такие красивые дома. И вся улица такая красивая! — А где находится театр Джейкобса? — прервала ее Керри. Это был один из театров, в котором ставились мелодрамы. — Не очень далеко отсюда, — ответила ей сестра. — Вернее, даже совсем близко: на Холстед-стрит: — Вот бы пойти в этот театр! Я ведь, кажется, проходила сегодня по Холстед-стрит? Вместо ответа на самый, казалось бы, естественный вопрос последовала маленькая заминка. Мысли человека удивительно окрашивают все его действия. Стоило упомянуть о театре, как настроение за столом тотчас омрачилось. В этом сказалось безмолвное неодобрение всего, что влечет за собою трату денег. И Гансон и Минни оба одновременно подумали об этом. Последняя ответила: «Да», — но Керри сразу почувствовала, что посещение театров здесь не поощряется. Разговор на эту тему не возобновлялся до тех пор, пока Гансон, покончив с едой, не ушел в другую комнату, захватив с собою газету. Сестры принялись мыть посуду. Оставшись одни, они заговорили свободнее, и Керри, то и дело прерывая беседу, начинала тихонько напевать. — Хорошо бы сейчас пройтись немного по городу и взглянуть на Холстед-стрит, если это не очень далеко, — вскоре сказала она. — Давайте сходим сегодня в театр! — Ну, вряд ли Свен захочет куда-нибудь идти, — возразила Минни. — Ему нужно рано вставать. — Но он едва ли будет против. Ведь это доставит ему удовольствие! — Нет, он не очень любит ходить по театрам. — А мне хотелось бы пойти, — сказала Керри. — Давай пойдем вдвоем! Минни задумалась: не о том, пойдет ли она, — на этот вопрос у нее уже был готов отрицательный ответ, — а о том, как бы направить мысли сестры по другому руслу. — Как-нибудь в другой раз, — сказала она наконец, не придумав ничего лучшего. Керри сразу догадалась, в чем тут загвоздка. — У меня есть немного денег, — сказала она. — Пойдем со мною, Минни! Минни покачала головой. — Возьмем и его с собой, — предложила Керри. — Нет, — тихо ответила Минни и загромыхала посудой, чтобы прекратить разговор, — он не пойдет. Сестры не виделись несколько лет, и за это время в характере Керри обнаружилось нечто новое. Она обладала врожденной робостью, которая проявлялась всякий раз, как ей приходилось бороться за свое благополучие, а тем более в тех случаях, когда у нее было недостаточно сил или средств для этой борьбы, но она страстно тянулась ко всяким развлечениям и удовольствиям, и это было одной из основных черт ее характера. Она могла уступить в чем угодно, только не в этом. — Ну, спроси его! — умоляюще прошептала она. А Минни думала о той прибавке к бюджету, которую даст им заработок сестры. Эти деньги пойдут на оплату квартиры, и ей не так тяжело будет каждый раз заводить с мужем разговор о расходах. Но раз Керри уже сейчас начинает гнаться за развлечениями, то, пожалуй, пустит на ветер все свои денежки. Если сестра не захочет подчиняться раз и навсегда установленному распорядку их повседневной жизни, если она не поймет, что нужно усердно работать, не помышляя ни о каких забавах, — тогда какой же прок от того, что она приехала в город? Несмотря на такие мысли, Минни вовсе не была расчетлива и черства по натуре. Это были серьезные раздумья женщины, которая, даже не слишком сетуя на судьбу, всегда приспособлялась к тем жизненным условиям, какие мог обеспечить ей беспрерывный труд. Наконец Минни уступила и решилась спросить Гансона. Но сделала она это скрепя сердце и ничуть не разделяя желания сестры. — Керри предлагает нам сходить в театр, — сказала она, заглядывая в комнату, где сидел муж. Оторвавшись от газеты, Гансон обменялся с Минни взглядом, яснее слов говорившим: «Это вовсе не то, чего мы ожидали». — Мне неохота, — отозвался он. — А что она хочет посмотреть? — Ей хочется побывать в театре Джейкобса. Гансон снова уткнулся в газету и отрицательно покачал головой. Увидя, как супруги отнеслись к ее предложению, Керри отчетливо поняла, как живут эти люди. Это произвело на нее гнетущее впечатление, но не вызвало решительного протеста. — Я спущусь вниз и постою у подъезда, — сказала она. Минни не стала возражать, и Керри, надев шляпу, вышла из квартиры. — Куда ушла Керри? — спросил Гансон, который вернулся в столовую, услышав, как хлопнула дверь.