— Вот как! — Квинсел весьма был удивлен подобной исполнительностью молодого коммивояжера. — Чудесно! Дайте-ка мне ее адрес. Он достал из кармана записную книжку и карандаш, чтобы, не мешкая, отправить по адресу роль. — Вы хотите послать ей роль? — спросил Друэ. — Разумеется. — А вы дайте роль мне. Я прохожу каждое утро мимо дома этой дамы. — Хорошо, но вы все-таки сообщите мне ее адрес. Нам необходимо знать его на случай, если бы понадобилось послать ей какое-либо уведомление. — Огден-сквер, двадцать девять. — А как зовут даму? — допытывался Квинсел. — Керри Маденда, — наобум ответил Друэ. Это имя случайно пришло ему в голову. Следует заметить, что в ложе он был известен как холостяк. — Керри Маденда? — повторил Квинсел. — Имя прямо как с театральной афиши. — Совершенно верно! — согласился Друэ. Он захватил роль с собою и по возвращении домой вручил ее Керри с таким видом, словно оказывал ей большую услугу. — Мистер Квинсел сказал, что это самая лучшая роль. Как думаешь, справишься ты с нею? — Я ничего не могу сказать, пока не просмотрю ее, — ответила Керри. — Знаешь, теперь, когда я согласилась на эту затею, она начинает меня пугать. — Полно! Ну чего тебе бояться? Вся труппа ничего в общем не стоит. Остальные, я уверен, будут играть куда хуже! — Хорошо, посмотрим, — сказала Керри. Несмотря на пугавшие ее предчувствия, она была рада, что роль у нее в руках. Друэ начал одеваться и долго возился, пока наконец не высказал то, что его беспокоило. — Видишь ли, Керри, они собирались печатать программу, и я сказал, что тебя зовут Керри Маденда. Ты ничего не имеешь против? — Нет, почему же, — ответила она, подняв на него глаза. Тем не менее у нее мелькнула мысль, что это несколько странно. — Это на всякий случай… если у тебя не выйдет, — добавил Друэ. — Конечно, конечно, — согласилась Керри, очень довольная такой предусмотрительностью. — Это очень умно с твоей стороны. — Я не хотел выдавать тебя за жену, тебе было бы неловко, если бы роль не удалась. Меня там все хорошо знают. Но я уверен, что ты великолепно сыграешь. Так или иначе, ты, возможно, больше никогда и не встретишься ни с кем из этих людей. — О, мне все равно! — храбро сказала Керри. Она теперь твердо решила попробовать свои силы на этом заманчивом поприще. Друэ облегченно вздохнул. Он опасался, что ему снова грозит разговор о браке. Роль Лауры, как, едва познакомившись с ней, убедилась Керри, состояла сплошь из страданий и слез. Автор, Августин Дэйли, написал ее в духе священных традиций мелодрамы, еще властвовавших в ту пору, когда он начинал свою карьеру. Тут было все: и позы, проникнутые грустью, и тремоло[3] в музыке, и длинные пояснительные монологи. «Бедняга! — читала Керри, заглядывая в текст и с чувством растягивая слова. — Мартин, непременно дай ему стакан вина перед уходом». Керри была изумлена краткостью роли. Она не знала, что должна оставаться на сцене, пока говорят другие, и не просто оставаться, но играть соответственно происходящему на сцене и игре других артистов. «Я, кажется, справлюсь!» — в конце концов решила она. На следующий вечер, когда Друэ пришел к ней, он обнаружил, что Керри чрезвычайно довольна проделанной за день работой. — Ну, как у тебя продвигается дело, Кэд? — спросил он. — Очень хорошо! — смеясь, ответила она. — Мне кажется, что я уже знаю все наизусть. — Вот славно! — сказал Друэ. — Ну-ка, я послушаю что-нибудь, — предложил он. — О, я право, не знаю… Сумею ли я так вдруг встать и начать? — застенчиво спросила она. — А почему же нет? — удивился Друэ. — Ведь здесь тебе будет легче, чем там. — Я в этом не уверена. Кончилось тем, что она выбрала эпизод в бальном зале и начала читать свой текст с большим чувством. Чем больше Керри входила в роль, тем меньше помнила она о присутствии Друэ. — Хорошо! — воскликнул тот. — Великолепно! Блистательно! Ну и молодец же ты, Керри, скажу я тебе! Он был растроган ее превосходной игрой и всей ее трогательной фигуркой, особенно в последний момент, когда героиня ее едва держится на ногах и потом, согласно роли, падает в обмороке на пол. Тут Друэ подскочил, поднял Керри и, смеясь, заключил в объятия. — А ты не боишься разбиться? — спросил он. — О, нисколько! — Ты настоящее чудо! Вот уж не знал, что ты сумеешь так играть! — Я и сама не знала! — весело отозвалась Керри и покраснела от удовольствия. — Ну, теперь можешь не сомневаться, что все сойдет великолепно! — сказал Друэ. — Верь моему слову. Ты не провалишься. 17. Дверь приоткрылась. Во взоре загорается надежда К спектаклю, так много значившему для Керри, решено было привлечь гораздо больше внимания, чем предполагалось вначале. Юная дебютантка написала Герствуду об этом событии на другое же утро после того, как получила роль. «Право, я говорю серьезно, — писала она, опасаясь, что он примет это за шутку. — Честное слово! У меня даже роль есть!» Герствуд снисходительно улыбнулся, прочтя эти строки. «Интересно знать, что из этого выйдет! Обязательно надо будет посмотреть!» — решил он и тотчас же ответил, что нисколько не сомневается в ее успехе. «Непременно приходите завтра утром в парк и расскажите мне обо всем», — писал он. Керри охотно согласилась и сообщила ему все, что знала сама. — Ну, что ж, хорошо! — сказал Герствуд. — Я очень рад. Я уверен, что вы прекрасно сыграете. Вы же умница! Никогда раньше он не видел Керри такой воодушевленной. Ее обычная меланхоличность сейчас исчезла. Когда она говорила, щеки ее разгорелись, глаза блестели. Она вся сияла от предвкушаемого удовольствия. Несмотря на все страхи — а их было достаточно, — она чувствовала себя счастливой. Она не могла подавить в себе восторга, который вызывало в ней это маленькое событие, столь незначительное в глазах всякого другого. Герствуд пришел в восхищение, обнаружив в Керри такие качества. Нет ничего отраднее, чем наблюдать в человеке пробуждение честолюбивых желаний, стремления достичь более высокого духовного уровня. От этого человек делается сильнее, ярче и даже красивее. Керри радовалась похвалам обоих своих поклонников, хотя, в сущности, ничем этих похвал не заслужила. Они были влюблены, и потому все, что она делала или собиралась делать, естественно, казалось им прекраснее, чем на самом деле. Неопытность позволила ей сохранить пылкую фантазию, готовую ухватиться за первую подвернувшуюся соломинку и превратить ее в магический золотой жезл, помогающий находить клады в жизни. — Позвольте, — сказал Герствуд, — мне кажется, я кое-кого знаю в этой ложе. Ведь я сам масон. — О, вы не должны говорить ему, что я вам все рассказала! — Ну разумеется, — успокоил ее Герствуд. — Мне было бы приятно, если б вы пришли на спектакль, при условии, конечно, что вы сами этого хотите. Но я не знаю, как это сделать, разве что Чарли пригласит вас. — Я буду там, — нежно заверил ее Герствуд. — Я устрою так, что он и не догадается, от кого я узнал об этом. Предоставьте все мне. Интерес, вызванный в Герствуде сообщением Керри, сам по себе имел большое значение для предстоящего спектакля, так как управляющий баром занимал среди Лосей видное положение. Он уже строил планы, как бы совместно с несколькими друзьями приобрести ложу и послать Керри цветы. Уж он постарается превратить этот спектакль в настоящее торжество и обеспечить девочке успех. Дня через два Друэ заглянул в бар, и Герствуд тотчас же заметил его. Было часов пять вечера, в баре собралось много коммерсантов, актеров, управляющих всевозможными предприятиями, политических деятелей — уйма круглолицых джентльменов в цилиндрах, в крахмальных сорочках, с кольцами на руках, с бриллиантовыми булавками в галстуках. У одного конца сверкающей стойки стоял в группе франтовато одетых спортсменов знаменитый боксер Джон Салливен; компания вела оживленную беседу. Друэ в новых желтых ботинках, скрипевших при каждом шаге, беспечной, праздничной походкой прошел через бар.