Его коллекция красовалась за стеклом, в элегантном книжном шкафу викторианской эпохи, резко выделявшемся на фоне стального лекарственного стеллажа и небольшого холодильника, где мы держали вакцины. Среди изящной мебели из дерева и кожи эта утилитарно-уродливая пара казалась совсем не к месту, несмотря на безуспешные попытки Генри закамуфлировать ее фотографиями в рамочках. На одной из них, сделанной год назад, мы с ним вдвоем сидим в шлюпке. Впрочем, снимки по большей части рассказывали о Генри и его жене Диане. На самом почетном месте, на вершине стеллажа, стояла их свадебная фотография. Камере улыбались привлекательные юные супруги, пребывающие в блаженном неведении о том жребии, что выпадет на их долю. Пара костылей пылилась в углу возле письменного стола. Когда я только-только приехал, Генри еще пытался на них ходить. Частенько доводилось слышать стоны и кряхтенье, когда он пробовал сделать пару-тройку шагов. «Я им еще докажу», — говаривал он в ту пору. Увы, этого так и не случилось, и потихоньку Генри забросил попытки. Я отвернулся от напоминания о бренности человеческой судьбы и открыл стеллаж. Из-за склонности Генри к накопительству пришлось довольно долго копаться среди коробок, пока не отыскался парацетамол. Заперев дверцу, я вернулся на кухню. — Наконец-то, — проворчал он при моем появлении. — И поторопитесь-ка с этим чертовым вином. От такой работы жажда разбирает будь здоров. — Генри принялся обмахиваться, подъехав к распахнутой двери. — Пойдемте на улицу и там немножко остынем. — Есть будем снаружи? — Откуда такие варварские замашки? Или я похож на австралийца? Да, и захватите бутылку. Бордо, а не ту дешевую ерунду. Запив парацетамол водой, я сделал как приказано. Садик выглядел опрятным, но без лишних красивостей. Генри всегда ревностно относился к садоводству, и теперь его неспособность приглядывать за всем самому обернулась еще одним источником разочарований. Мы устроились за старинным кованым столиком, стоявшим в тени ракитника. Озеро, поблескивавшее из-за плетеной ивняковой изгороди, создавало иллюзорное ощущение прохлады. Я разлил вино на двоих. — Ну… — сказал я, приподнимая бокал. — За здоровье, — подхватил Генри и, взболтнув рубиновую жидкость, критически принюхался. Немного отпив, он добавил: — Хм-м… неплохо. — Из местного супермаркета? — Эх вы, деревенщина! — насмешливо отозвался он, смакуя очередной глоток. Поставив бокал, Генри посерьезнел: — Итак, выкладывайте. Как прошел ужин с дамами? — Скорее не ужин, а барбекю. На воздухе. Вам бы понравилось. — Пирушка допускается пятничным вечером. Воскресный же ленч — это искусство, и он требует к себе уважения. Кстати, вы не ответили на мой вопрос. — Все прошло нормально, спасибо. Генри вздернул бровь. — Нормально? Всего-то? — Ну что я могу добавить?.. Приятно провел время. — О, не слышу ли я нотки смущения? — Он хитро прищурил глаз. — Похоже, придется выдирать слова клещами. А знаете что? Давайте-ка после обеда пройдемся на шлюпке, а? И вы мне все расскажете. Настоящего ветра нет, зато сможем сбросить калории на веслах. От замешательства у меня запылало лицо. — Конечно, если не хотите, то ничего страшного… — добавил он, теряя веселость. — Не в этом дело. Просто… В общем, я сказал Дженни, что прокачу ее по озеру. На вашей шлюпке. — Ого!.. — Генри не смог скрыть изумления. — Простите меня, я должен быть сказать об этом раньше… Впрочем, Генри уже взял себя в руки, спрятав разочарование под улыбкой. — Бросьте, что за извинения? Вы молодец! — Мы всегда смо… Не дав закончить, он отмахнулся от моего предложения. — В такой славный воскресный денек? Нет, вам действительно лучше взять на прогулку хорошенькую барышню, а не старомодного чудака вроде меня. — Вы правда не сердитесь? — У нас с вами еще будет время. И я очень, очень рад, что вы встретили симпатичную девушку. — Да здесь ничего серьезного… — Ой, Дэвид, ей-богу! Вам уже давно пора развеяться! Зачем искать какие-то оправдания? — Да я не ищу, просто… — промямлил я, не зная, как продолжить. Сейчас Генри выглядел совершенно серьезным. — Попробуем-ка догадаться… Испытываете чувство вины, да? Я кивнул, не доверяя своему голосу. — А сколько прошло времени? Года три? — Около четырех. — А у меня почти пять. И знаете что? Я считаю — хватит. Мертвых не вернешь, так отчего бы не начать снова жить насколько умеешь? Когда умерла Диана… Э-эх, не мне вам рассказывать. — Он горько рассмеялся. — Не понимаю! Как мог я выжить, а она — нет?! Если начистоту, то после катастрофы я еще долго… Генри осекся, уставившись на озеро. Похоже, недосказанная мысль заставила его передумать. — Впрочем, это другая история. — Он потянулся за вином. — Да, кстати, об историях. Такое впечатление, что ночью поднялась какая-то суматоха. Мало что можно было утаить от Генри, когда речь шла о поселке. — Я бы тоже так сказал. Кое-кто из соседей Джеймса Нолана заявился к нему с визитом. — Как он сейчас? — Плоховато. — Перед выходом я звонил в больницу. — Побои очень сильные. Ему придется еще недели две проваляться на койке. — И никто ничего не видел, так? — Похоже, что так. Генри с отвращением насупил густые брови. — Звери, чистые звери. Твари животные. С другой стороны, меня это не удивляет. Между прочим, насколько я слышал, вы тоже попали под жернов местных сплетен, не так ли? Ага, донеслись пересуды и про мою скромную персону… — До сих пор по крайней мере меня никто не избил. — А я бы погодил еще радоваться. Предупреждал ведь я вас, чем все может обернуться. Просто оттого, что вы врач в Манхэме, поблажек не ждите. На моих глазах Мейтландом начало овладевать мрачное настроение. — Бросьте, Генри… — Поверьте, эти места я знаю лучше. Если дойдет до крайностей, людишки накинутся и на вас, как на Нолана. И не важно, что вы могли сделать для них в прошлом. Благодарность? В здешних краях таких чувств не знают и не ведают. — Он отхлебнул вина, от гнева забыв про этикет. — Иногда я спрашиваю себя: «Какого черта вообще ради них напрягаться?» — Ну, это вы сгоряча… — Вот как? — Он угрюмо уставился в свой бокал. Интересно, сколько Генри успел принять до моего прихода? — А впрочем, может, и сгоряча… Бывают, однако, минуты, когда хочется понять, чем же мы тут занимаемся. Вам такой вопрос в голову не приходил? Какой во всем этом смысл? — Мы — врачи. Зачем искать другую причину? — Да-да, это я знаю, — раздраженно откликнулся он. — Но нам-то что за польза? Положа руку на сердце, вам никогда не казалось, будто приходится зря тратить время? Поддерживать жизнь какой-нибудь старой развалины ради… ради чего? Вся наша работа — просто-напросто отсрочка неизбежного. Я обеспокоенно взглянул на Генри. Он, кажется, начинал уставать, и я впервые заметил признаки его пожилого возраста. — Вы в порядке? Он хмыкнул. — Не обращайте внимания, просто сегодня захотелось побыть циником. Или выставить циничные взгляды напоказ, не знаю… — Он потянулся за бутылкой. — Пожалуй, все эти дела начали и меня доставать. Давайте-ка еще по бокальчику, а потом вы расскажете, чем же таким таинственным занимались целую неделю. Подобная перспектива не из приятных, однако на этот раз смена темы порадовала. Генри внимательно слушал: поначалу с лукавым прищуром, пока я рассказывал о своей прежней работе, до приезда в Манхэм, а потом и вовсе недоверчиво, когда я вкратце поведал ему, как именно помогаю Маккензи. По окончании повествования он медленно покрутил головой: — Знаете, на язык так и просятся слова «темная лошадка»… — Не сердитесь… Конечно, надо было раньше сказать, да только еще неделю назад я считал, будто все осталось в прошлом. — Вам не нужно извиняться… И все же я видел, что Генри расстроен. Он принял меня под свое крыло, когда мне было очень плохо, а теперь выясняется, до какой степени я скрытен: ведь раньше он искренне полагал, что антропология в моей жизни носила чисто академический характер. И хоть я не врал явно, за такое доверие можно было бы вести себя и почестнее… — Если хотите, я готов уволиться, — предложил я.