Лайла шлепнула его по руке, но как только в комнату вошел Гипнос, им пришлось сменить тему. С того момента этот разговор не выходил у Энрике из головы. Лайла нуждалась в Божественной Лирике, потому что хотела выжить. Но, возможно, Божественной Лирике нужна была… Лайла? Его раннее изучение легендарной книги предполагало, что прочесть ее могут только те, кто произошел из рода Забытых Муз. Что, если… Лайла – одна из них? Энрике не собирался делиться этой мыслью с остальными. Еще не время. Если все подсказки Спящего Чертога сложатся в один пазл – он ей расскажет. Пожар в тихом московском переулке выбил его из колеи. Энрике думал, что никто не знает об их передвижениях, но он ошибался. Последнее, чего он хотел, так это привлечь внимание загадочного преследователя к Лайле. К этому времени Энрике уже добрался до восточной комнаты. Толкнув дверь, он непроизвольно поморщился. Восточная комната явно была спроектирована тем, кто никогда не бывал на Востоке. На одной из полок он увидел тибетский молитвенный барабан, а изящные нэцке из слоновой кости и агата, когда-то использовавшиеся в японском мужском костюме, были разбросаны по шахматной доске в качестве фигур. – У вас прекрасные волосы, – произнес незнакомый голос. Энрике вздрогнул и чуть не выронил документы из рук. Высокий светлокожий мужчина поднялся с кресла, стоявшего в темной части комнаты. Он был молод. И лыс. Когда незнакомец вышел на свет, Энрике заметил легкий наклон его глаз, который намекал на восточноазиатское происхождение. – Что вы используете? Яичные маски? Оливковое масло? – спросил молодой мужчина. – Можно потрогать? Энрике уставился на этого странного человека. – Нет. Незнакомец пожал плечами. – Что ж, как скажете. Может, вы родились с такими волосами, – он похлопал себя по лысой голове. – А вот мое наследство немного скуднее, чем мне хотелось бы. Когда он подошел ближе, Энрике увидел, что рука мужчины, скрытая за драпировкой его соболиной шубы, была перевязана бинтами. – Руслан Горюнов Безволосый к вашим услугам, – сказал молодой человек, низко поклонившись. С такого близкого расстояния Энрике смог разглядеть, что его новому знакомому где-то около тридцати лет. – Энрике Меркадо-Лопес. – А! Историк! – воскликнул Руслан. – Приятно с вами познакомиться. Энрике залился краской. – Вы обо мне знаете? Он и подумать не мог, что кто-то о нем слышал. Из-за этого Энрике начал переживать: может, ему стоило надеть что-то более… официальное? Что-то более впечатляющее, чем его обычный черный костюм с жилетом. Но, возможно, ему не стоило делать поспешных выводов, если единственный человек, который его узнал, представился как Руслан Безволосый. – Знаю, – ответил Руслан. – Я вообще много чего знаю. Кроме того, как отрастить волосы, к сожалению. Мне понравилась ваша статья о возвращении предметов искусства колонизированным странам. Как я понимаю, вы долгое время были историком и лингвистом месье Монатанье-Алари и работали в отеле Эдем. Вам нравится это место? Энрике кивнул, мысленно ругая себя за то, что именно в тот момент, когда его узнали в первый – и, скорее всего, в последний раз, – он не мог подобрать слов. Он разволновался, что его голос прозвучит более низким, чем ему бы хотелось. Или что он может неожиданно рыгнуть и навсегда потерять уважение собеседника. Руслан ухмыльнулся и посмотрел за спину Энрике, на часы, висящие над входом. Молодой человек нахмурился. – Я перепутал время, – сказал он. – Уверен, скоро у нас появится еще одна возможность поговорить. – Что вы… – начал Энрике и тут же замолк. Он не хотел показаться грубым. – Здесь делаю? – со смешком закончил Руслан. – Я собирался посетить встречу, но затем отвлекся на жука, потом размечтался и, наконец, засмотрелся на ту картину, – он поклонился. – Рад нашему знакомству, месье Меркадо-Лопес. Руслан быстро направился к выходу, оставив Энрике размышлять над тем, что же именно произошло. Он смущенно протянул руку и коснулся своих волос, мысленно соглашаясь с тем, что они и в самом деле в прекрасном состоянии. Энрике направился в дальний конец комнаты. Фреска, которую упомянул Руслан, была наполовину скрыта в тени. Ее было трудно заметить в загроможденной комнате, где она больше напоминала уродливые обои. Но чем ближе он подходил, тем отчетливее становились образы. На фреске были изображены темнокожие жители деревни, протягивающие корзину с чайными листьями, и бледнолицые солдаты, священники и короли, тянущие руки, чтобы принять подарок. Туземцы и европейцы. Это был привычный сюжет, но, когда Энрике посмотрел на фреску, его захлестнула тихая паника, знакомая ему с детства. Где его место в этой композиции? Он уставился на пустую середину картины, и в его груди разверзлась старая рана. Не принадлежать ни к одной из сторон – очень опасно. Он понял эту истину еще в юном возрасте на филиппинском рыбном рынке. Тогда он потерял мать в огромном море людей. Энрике вспомнил, как бегал туда-сюда по рыночному проходу, как от запаха рыбы и уксуса щипало глаза. Наконец он заметил ее в ярко-розовом платье, мечущуюся из стороны в сторону, с корзинкой, болтающейся у нее на руке. Она выкрикивала его имя. – Мама! – закричал он, указывая на нее пальчиком. Незнакомая женщина схватила его за руку, проследила за его взглядом и засмеялась. – Эта женщина не может быть твоей мамой, вы же ни капли не похожи! Пойдем, я отведу тебя в отделение Гражданской гвардии… Маленький Энрике взвыл от ужаса, и только тогда, заметив мальчика, мать схватила его и прижала к себе. Он разрыдался и еще долго не мог успокоиться. Позже она смеялась над этим случаем, но он видел лишь ее смуглое лицо и что ее руки намного темнее его собственных. Ему досталась форма ее глаз, ясная улыбка и привычка нагромождать подушки… но этого было недостаточно. Энрике все еще смотрел на картину, когда снова услышал, как открылась дверь. Гипнос ухмыльнулся ему, быстро оглядывая комнату. – Здесь есть еще кто-нибудь? – Нет, – ответил Энрике. – Хорошо. Гипнос быстро пересек комнату и поцеловал его. По телу Энрике пробежала искра, и он наслаждался тем, как она медленно затухает. Радуясь этому неожиданному развлечению, он отдался поцелую с жадностью изголодавшегося человека. Гипнос отстранился первым, но его большой палец все еще покоился на затылке Энрике, выводя маленькие круги на его коже. Энрике не знал, что на него нашло. Возможно, он все еще не отошел от пожара или его настолько обеспокоила фреска на стене… а может быть, его раздразнило чарующее прикосновение Гипноса. – Я не хочу ограничиваться тайными поцелуями и случайными встречами, – выпалил он. – О нас уже все знают, так почему не сделать наши отношения более публичными? Пальцы Гипноса на его затылке замерли. – Зачем? – А почему нет? – спросил Энрике, и отчего-то почувствовал себя глупо. – Если мы найдем то, что ищем, все вернется в норму. Северин придет в себя. Ты официально станешь частью команды, и мы сможем быть вместе. Он замолк, уставившись в пол, пока Гипнос не приподнял его подбородок. – Ты и сам знаешь, я не привык к серьезным отношениям, – мягко сказал Гипнос. – Но твое предложение звучит заманчиво. Давай сначала закончим это задание, ладно? Энрике решил, что так будет честно, но его беспокоило виноватое выражение в глазах Гипноса. К чему бы это? – Чтобы стать частью команды, мне надо будет переехать в Эдем? – спросил Гипнос. – Потому что меня вполне устраивает мой дом. Энрике рассмеялся и покачал головой, а Гипнос еще крепче сжал его в руках. Энрике крепко зажмурился, представив себе, каково это – не чувствовать постоянную боль от невыносимого желания быть кому-то нужным. Когда он поднял голову, в дверном проеме мелькнули золотистые волосы. – Зофья? Гипнос отпустил его, и Зофья вошла внутрь, напряженно глядя на них обоих. – Я пришла на собрание, – коротко ответила она. Улыбнувшись, Гипнос плюхнулся в одно из обитых шелком кресел и рассеянно поднял один из предметов с ближайшей полки, позвякивая ею как игрушкой. – Это тибетский молитвенный барабан! – воскликнул Энрике, выхватывая реликвию у него из рук. – И, судя по всему, очень старый. – Я всего лишь молился об избавлении от надвигающейся скуки, – сказал Гипнос. – Как тебе может быть скучно? – спросил Энрике. – Вчера мы чуть не сгорели в огне. – Это неправда, – сказала Зофья. – Не все такие оптимисты… – Ты бы умер от асфиксии, – объяснила она. – Не от ожогов. Гипнос прыснул. – Никогда не меняйся, ma chère. Зофья примостилась на соседнем табурете, напоминая воздушного акробата. – Не говори так, – мрачно сказала она. – Перемены – это единственная постоянная величина. – Что ж… – начал Гипнос, но вдруг замолчал и резко поднялся с кресла. – Мадам Дерозье. В дверях стояла матриарх Дома Ко́ры, закутанная в дорогие меха. Даже выражение ее лица казалось высоким. Как ни странно, оно напомнило Энрике о матери. Его отец шутливо называл ее «донной», потому что она могла надеть на себя рисовый мешок и все равно выглядеть как аристократка. Даже в своих письмах мать умудрялась звучать повелительно и устрашающе, всегда разглагольствуя о том, как он бегает по Парижу безо всякой причины, когда дома его ждут такие красивые девушки, и как она разочарована его поведением, а также о том, чтобы он не забывал есть и читать вечерние молитвы, с любовью, Ма. – Думаю, формально мы еще не встречались, – сказал Энрике. – Я… – Юноша, который притворился экспертом по ботанике и устроил пожар в моем саду прошлой весной? Энрике тяжело сглотнул и сел на место. – И баронесса София Осокина? – спросила матриарх, с осуждением глядя на Зофью. Зофья задула спичку, даже не утруждаясь отозваться на фальшивое имя, которое она использовала во время задания в Лунном Замке. – Меня окружают обманщики, – сказала матриарх. – И стулья, – заметила Зофья. – Кстати об этом, не желаете ли присесть? – спросил Гипнос.