– Да, да, все готово, – сказал Гипнос, хватая Энрике под руку и направляясь к деревянному ящику, набитому сеном. Северин поймал на себе взгляд Лайлы и медленно перевел глаза на кукол у нее за спиной. Она поспешила присоединиться к Зофье, которая сидела за низким столом и играла со своей коробкой спичек. – Шоты? – спросил Гипнос, доставая из ящика бутылку водки. – Очки, – сказала Зофья. – Никогда не слышал о такой игре с выпивкой. – Я думал, мы соберем Тескат-очки, – сказал Энрике. – Не здесь, – Северин посмотрел на дверь. – Слишком опасно. Возможно, люди Васильева все еще ищут нас. Сначала нам нужно попасть в Москву. – А начинать путешествие трезвым – это плохая примета, – добавил Гипнос, поднимая бутылку. – Выпьем за Госпожу Удачу? – Не вижу смысла поднимать тост за антропоморфный образ случайной вероятности, – вмешалась Зофья. – Это никак не влияет на частоту счастливых или несчастных случаев. – Именно потому ты должна выпить две рюмки, – сказал Гипнос. – И будьте осторожны с этими ящиками. Они довольно старые, можно получить занозу. Лайла осторожно села на ящик. Она заставила себя натянуто улыбнуться, но эти куклы выбили ее из равновесия. Девушка покрутила гранатовое кольцо: 18 дней. Она напомнила себе, что теперь у них есть Тескат-очки, но зародившуюся надежду отравляли сомнения: что, если они не сработают? Откуда ей знать, что Божественная Лирика действительно поможет ей выжить? Что, если книги уже нет в Спящем Чертоге? – Лайла? – позвал Гипнос. Она подняла взгляд. Все это время она не слушала. – Мы решили идти в порядке дней рождений. Когда твой? – Через восемнадцать дней, – ответила она, чувствуя, как ее желудок завязывается узлом. – Так скоро, ma chère! Ты должна была сказать раньше! Устроишь грандиозную вечеринку? Или похороны? Она покачала головой, и Гипнос сунул ей в руку холодную рюмку. Затем он проделал то же самое с Энрике и Зофьей, которая явно не одобряла происходящее. Северин отказался. Он стоял у камина, в стороне от остальных. Тени и огненные блики придавали ему почти нечеловеческий вид. По ее шее побежали мурашки, стоило ей вспомнить, как его губы почти коснулись ее кожи. Ты переигрываешь. Северин резко поднял взгляд на нее. Она не успела отвернуться. – Пусть наши цели оправдают наши средства, – нараспев произнес Гипнос. Каждый раз, когда Лайла вспоминала о целях, в ее голове вспыхивало воспоминание о яркой улыбке Тристана. Она пробормотала его имя себе под нос и одним глотком осушила рюмку с ледяной водкой. Этот напиток можно было назвать призрачным, потому что он тоже оставлял после себя горький привкус на языке. – L’Chaim, – сказала Зофья, последовав ее примеру. Энрике выпил свою порцию и зашипел, хватаясь за горло. – Это отвратительно. – Давай налью еще, – сказал Гипнос, протягивая ему бутылку. – Еще несколько рюмок, и ты вообще перестанешь что-либо чувствовать. – Я бы хотел поговорить со своей командой, – тихо сказал Северин. – Иди проверь портал, Гипнос. Гипнос медленно поставил бутылку на землю. Улыбка исчезла с его лица. – Конечно, – сказал он. Когда он поднялся с места, Энрике поймал руку Гипноса и на мгновение сжал его ладонь. Лайла узнала этот тоскливый взгляд и замерла на месте… То же самое выражение появлялось на лице Энрике, когда он был очарован какой-то идеей. Как его игра на пианино или короткое увлечение деревьями бонсай, которое ужасно раздражало Тристана. Лайла смотрела, как Гипнос отрешенно улыбается в ответ, прежде чем повернуться к своим охранникам и направиться к порталу. Конечно, она была рада за них, но ничего не могла поделать со своими опасениями. Гипносу нравилось влюбляться и быстро охладевать, как будто это было его хобби. Лайла сомневалась, что он стал бы терзаться угрызениями совести, если бы кому-то не повезло влюбиться в него слишком сильно. Энрике холодно посмотрел на Северина. – Думаю, он уже заслужил свое место в команде. – Он заслужил место в твоей постели, – ответил Северин. – Но не за моим столом. На щеках Энрике вспыхнули красные пятна. Если Северин и обратил на это внимание, то не подал виду. – Кроме того, он все еще часть Ордена. Лайла подумала о том, как Гипнос предусмотрительно подготовил для них угощения в астрономической комнате, как его глаза горели в предвкушении сюрприза и как опустились его плечи, когда все пошло не так, как он планировал. Она с раздражением посмотрела на Северина. – Гипнос достоин доверия не меньше любого из нас, – сказала она, ударив по ящику, на котором сидела. Она всего лишь хотела донести до него свою мысль. Вместо этого ее охватила жгучая боль, а ведь Гипнос предупреждал насчет этих старых ящиков. Из раны, оставленной расшатавшимся гвоздем, на ладонь хлынула кровь. – Боже, Лайла, ты в порядке? – спросил Энрике, подбегая к ней. Лайла прижала пульсирующую ладонь к платью, не заботясь о том, что это испортит золотую ткань. Она была так осторожна, стараясь не порезаться. В последний раз это произошло, когда ей было двенадцать. В их деревне шел сезон дождей, и ветви лаймовых деревьев, на которые она все время забиралась, были мокрыми. Когда Лайла упала и порезалась, она побежала к папе с задетым самолюбием и окровавленной рукой. Ей всего лишь хотелось, чтобы он о ней позаботился и сказал, что все будет хорошо. Но вместо этого он отшатнулся с отвращением. Не подходи ко мне. Я не хочу смотреть на кровь, которой тебя наполнил колдун. Чья кровь текла из ее раны? От этих мыслей ее начинало тошнить. – Извините, – сказала она, отталкивая руку Энрике. – Мне нужно на воздух. Чувствуя, как сжимаются ее легкие, она выбежала на улицу. Сфинкс еле заметно повернул голову, но в остальном не обратил на нее никакого внимания. Было уже слишком поздно, когда Лайла осознала, что оставила пальто на деревянном ящике. Ей казалось, что она уже видела зиму, но российский холод казался… мстительным. – Лайла? Обернувшись, она увидела Энрике и Зофью, стоящих в дверях. Энрике протягивал ей забытое пальто, а Зофья держала в руках зажженную спичку. – Можно прижечь рану. От такого предложения Энрике пришел в ужас. – Это всего лишь маленькая царапина! Погаси спичку! С недовольным выражением лица Зофья все-таки задула пламя. Во второй руке Энрике с трудом удерживал бинт и рюмку с водкой. Он вылил напиток на ее ладонь, и спирт больно обжег открытую рану. Зофья забрала у него бинты и начала обматывать руку Лайлы. Это была такая мелочь. Ощущение, что за тобой есть кому приглядеть. Что к тебе относятся с теплотой. Когда Лайла порезалась в прошлый раз, она просто стояла под дождем с болью в руке, пока вода не смыла все следы чужой крови с ее кожи. По ее щекам потекли слезы. – Лайла… что случилось? – спросил Энрике, и его глаза широко распахнулись от волнения. – Расскажи нам. Расскажи нам. Может, дело было в боли, а может, в обеспокоенном тоне его голоса, но Лайла почувствовала, что больше не может сдерживать свой секрет. – Я умираю, – тихо сказала она. Она посмотрела в глаза Энрике, но он лишь покачал головой и тепло улыбнулся. Зофья, напротив, выглядела совершенно пораженной. – Это всего лишь порез, Лайла… – начал Энрике. – Нет, – резко сказала она и посмотрела на своих друзей, пытаясь запомнить каждую мельчайшую черту. Быть может, это был последний раз, когда они смотрели на нее с заботой в глазах. – Вы кое-что обо мне не знаете. Будет легче, если я покажу. Сердце Лайлы учащенно забилось, когда она протянула руку и коснулась четок на шее Энрике. – Твой отец подарил их тебе, когда ты покинул Филиппины, – сказала она. – Это ни для кого не секрет, – мягко ответил Энрике. – Он сказал тебе, что когда-то тоже мечтал сбежать… накануне свадьбы с твоей матерью. Он хотел бросить семейный бизнес Меркадо-Лопесов, бросить все… ради женщины из Кавите. Но в итоге он выбрал свой долг и с тех пор не жалел о своем выборе… Он дал тебе эти четки с надеждой, что они направят тебя на верный путь… Энрике замер от удивления. Он открыл рот, но тут же его закрыл. – Я могу читать воспоминания вещей, – сказала Лайла, убирая руку. – Не все, только недавние события или очень сильные эмоции. Это потому, что я… в своем роде, я тоже Сотворенный предмет. Не решаясь смотреть им в глаза, она рассказала историю своего создания. Не рождения. Потому что на самом деле она никогда не рождалась. Она умерла еще в утробе своей матери, и колдун собрал ее по частям. – Вот зачем мне нужна Божественная Лирика, – сказала она. – Jaadugar, который меня создал, сказал, что я не проживу дольше девятнадцати лет, если не найду эту книгу. Секунды молчания растянулись до минуты. Лайла ждала, что они отвернутся, или отойдут подальше, или сделают хоть что-то, но они просто смотрели на нее, а ей хотелось убежать прочь. Что-то вспыхнуло в синих глазах Зофьи, и Лайла чуть не поежилась от того, сколько в них было решимости. – Я не дам тебе умереть, – сказала Зофья. Энрике схватил ее за руку, и в этом прикосновении Лайла ощутила всю его теплоту и заботу. – Мы не допустим, чтобы с тобой что-то случилось. Никаких условий. Никакой перемены в их отношении. Они смотрели на нее точно так же, как и прежде. Лайла не могла пошевелиться и не сразу осознала, что все ее тело напряглось, приготовившись отдернуть руку. Скрыться ото всех. Впервые в жизни ей не нужно было убегать, и она лишь растерянно смотрела на свои руки, ошарашенная этой мыслью. Словно прочитав мысли девушки, Энрике сжал ее руку. Импульс чужого прикосновения прошел через все ее тело, как электрический разряд, и уже через секунду она крепко обняла Зофью и Энрике. Чудесным образом – еще более чудесным, чем оживление мертвой девочки и ужасное волшебство парижских катакомб – они обняли ее в ответ. Когда она отстранилась, в глазах Энрике читалась сотня вопросов. – …Так ты могла читать предметы все это время? – спросил он, немного покраснев. – Если так, тебе могло показаться, что я украл то перьевое боа из кабаре, но я клянусь… – Мне не нужно об этом знать, Энрике, – смеясь ответила Лайла. – Твои секреты все еще принадлежат только тебе. Я никогда не читаю вещи своих друзей.