— Когда? — До войны. Та покачала головой. — Нет-нет, я владею им всего три года. После смерти мужа. — А, понимаю. Извините. А не могли бы вы мне сказать, долго ли ваш муж… — Только с 1969 года. Он купил его, чтобы вложить деньги. — Она улыбнулась. — Не лучшее, может быть, вложение, но я справляюсь. Сабрина поняла — дело безнадежное. — И вы не знаете, у кого он его купил? — У господина Клауса. Он тоже умер, много лет назад. — Ну что ж, большое спасибо, что вы уделили мне время. Та кивнула. — Война давно кончилась, и мы стараемся не думать о тех днях. Ну и что теперь, подумала Сабрина, покидая дом. Она, конечно, не ожидала чего-то сверхъестественного, но считала, что, как только появится здесь, ситуация сама подскажет выход. Она понаблюдала за игрой в футбол, потом невольно обратила внимание на пожилую женщину, толкавшую перед собой детскую коляску. — Извините, мадам. — Она снова отметила про себя — немцы определенного возраста пугаются незнакомцев. Женщина замедлила шаг и ничего не сказала. — Вы не сможете мне помочь? — Сабрина пошла рядом с ней. — Я ищу одного японца, который когда-то жил здесь. В этом доме. — Я не знаю, — последовал ответ, подчеркнуто холодный. И, не замедляя шага, женщина двинулась дальше. У Сабрины не было выбора: она подходила к каждому прохожему, казавшемуся ей не моложе шестидесяти, и задавала свой вопрос. С ее характером это был просто подвиг. Ей приходилось насиловать себя, держась так смело. Ей стало легче, когда она решила притвориться студенткой-выпускницей, изучающей новейшую историю города. Она будто бы слышала, как трудно здесь жили люди во время войны, как наплыв турецких рабочих еще больше осложнил положение. — Посмотрите вокруг, — сказала раздраженно одна женщина. Было восемь вечера, и в надвигающейся темноте Сабрина не могла разглядеть детали дома. — Когда-то все это выглядело очень респектабельно. Но эти люди понятия не имеют, что такое уважение к собственности. И мы за это должны расплачиваться. — Но ведь и раньше здесь жили иностранцы? — заметила Сабрина. Женщина покачала головой. — Нет-нет. Только наши, немцы. — А мне говорили, здесь жил какой-то японец, известный ученый, вот на этой улице. Та смерила Сабрину удивленным и разочарованным взглядом. — Не знаю. — И пошла дальше. — Нечего слушать всякую ерунду. — Простите… — Сабрина обернулась. Рядом стояла девочка, которая только что играла в футбол. Ее хорошенькое личико обрамляли прядки грязноватых светлых волос. — Вы хотите узнать об этом районе? Про тех, кто здесь жил? — Да. Мне это очень интересно. — Пойдемте. Мой дедушка все вам расскажет. Он живет здесь много-много лет. Всю жизнь. В этом доме. Сабрина кивнула. — А где он? — Недалеко. — И она протянула ей маленькую ручку. — Меня зовут Агнета. Сабрина подала свою. — А меня Сабрина. Девочка, ни слова не говоря, повела ее за угол, потом вниз, через несколько улочек, потом они вышли на широкую людную улицу. Скромные коммерческие заведения, все, кроме одного — маленького магазинчика с бамбуковыми шторами, были закрыты. И, только войдя внутрь, Сабрина поняла, что это, скорее, восточная кофейня, которую держали мужчины местной эмигрантской общины. В сигаретном дыму было только одно бесспорно немецкое лицо. К этому мужчине и подошла Агнета. Он встал, чтобы поздороваться с девочкой, и его лицо удивительно помолодело от улыбки. — Что, пришла навестить своего старенького дедушку? Или захотела еще одно пирожное? Его собеседник за столом, турок средних лет, широко улыбнулся, показав несколько золотых зубов. — Дедушка, это Сабрина. Она хочет кое-что узнать об этом районе. — Что ж, ладно. — Широким жестом он пригласил — садитесь. Его руки явно говорили о том, что он рабочий. — Вы пришли как раз к кому надо. — Спасибо, — сказала Сабрина, садясь. — А вы откуда? — спросил он, заметив акцент. — Из Италии. Я итальянка. — О, прекрасная страна. Очень теплый народ. — Он указал на маленькую чашечку черного кофе на столике перед ним. — Пожалуйста, попробуйте турецкий черный кофе. Он для меня уже стал дурной привычкой. Он заказал кофе и пирожное для внучки. — Теперь рассказывайте, зачем пришли. Мне семьдесят один год, а что было до того, найдете в книгах. Он отнесся к Сабрине так доброжелательно, что она решила начать сразу. — Мне говорили, что много лет назад, еще до войны, на вашей улице жил японец. Ученый. Лицо старика сразу смягчилось. — Ах, да. Профессор. — Профессор Накано. — Да, именно. Хороший человек. Конечно, я тогда был мальчишкой. Он жил здесь с семьей своей жены, они были евреи. В подвале он устроил лабораторию. Его тут все знали. Сабрина держалась очень спокойно. — Именно это я и слышала. Вот почему я пытаюсь выяснить, что с ним случилось. С его работой. — А, понятно. — Он помолчал и отпил кофе из чашечки. — Но вы, конечно, знаете, какие это были плохие времена и какие трудные. — Да, знаю. — Мы, дети, очень любили профессора. Он часто угощал нас конфетами. — Он посмотрел на свою внучку. — В этом районе не так уж много национал-социалистов, мои собственные родители, то есть твои прадедушка и прабабушка, были социал-демократами. — А они что-нибудь знали о работе профессора? — спросила Сабрина. — Только то, что она очень важная и имеет очень большое значение. — Насколько я знаю, в 1938 году он пытался уехать. Старик медленно кивнул. — Да, конечно. Они все хотели. Вы слышали о Хрустальной ночи? Когда банды нацистов устроили погром? Все об этом слышали, даже дети. Нам было очень жаль всех его трудов. Вот тогда-то он и отправил свои вещи. — Извините? — Сабрина невольно подалась вперед. — Какие вещи? — Да не только он. Многие евреи из этого квартала. Сразу же после той ночи они стали высылать свои ценности из страны и все, что осталось. Я знаю, потому что мой старший брат помогал перетаскивать чемоданы на пристань. — Он снова повернулся к девочке и добавил: — Это дядя Хельмут, он умер во время войны. Ты его племянница. Профессорские вещи отправили одними из первых, прямо на следующий день. Я прекрасно помню. Мой брат сказал, что японец был просто в бешенстве. А вообще он очень спокойный человек. — На пристань? Он кивнул. — Да, за старым административным зданием. Бедные люди, они сами не могли выбраться, но спасали имущество. — Наверное, сохранился список вещей? Он снисходительно улыбнулся. — Да нет. Центр города был полностью разрушен.