И именно Рестон в одно дождливое воскресное утро, сидя в квартире Логана, заговорил об этом. — Послушайте, — сказал он, — надо постараться начать с кого-то другого. — Нет. — Сабрина тяжело опустила руку на стекло, покрывавшее стол. — Это неприлично! Об этом не может быть и речи! — Почему? — Рестон повернулся к ней. — Мы можем делать все, что хотим. Это наш протокол. И к тому же это наша судьба. Мы должны об этом думать. — Эту женщину надо лечить. Она рассчитывает на это. — Но начать с Новик — пустить под откос всю программу. — Джон, — парировал Логан. — не преувеличивай. — Новик была уже на слишком серьезной стадии, когда ее брали, — сказал Рестон. — А с тех пор ее состояние ухудшилось. Мы не можем привязываться к какому-то пациенту. Сабрина бросила на него убийственный взгляд. — Мы заключили контракт с Джуди Новик. И ничего нельзя поменять. — Честно говоря, я никогда не горел желанием ставить ее в списке первой. — Это ложь. Она была нашей первой пациенткой. И мы были счастливы, когда нашли ее. — Сабрина посмотрела на Логана. — Во всяком случае, какое имеет значение, кто сильнее болен, кто слабее? Наша главная задача — уровень токсичности. Соединение Q может быть одинаково токсично как для человека с незначительной опухолью, так и с огромной. В этом был смысл. По крайней мере, на первой стадии их главной задачей являлось доказательство того, что это лекарство не приближает смерть больного. Если рак убивает пациента, особенно на такой запущенной стадии, как у Новик, вряд ли летальный исход станет убедительным аргументом против самого лекарства. — Во всяком случае, — произнесла Сабрина на полтона ниже, — если у Джуди все будет хорошо, для нас это шанс. Так ведь? — Сабрина… — Рестон снисходительно улыбнулся, — послушай, я, конечно, восхищен твоим состраданием к больному. Вероятно, я тоже мог бы отдаться такому чувству, но я вижу только одно — когда Джуди Новик умрет, мы лишимся одного из объектов эксперимента. И ты, черт побери, знаешь это не хуже меня. Она слаба. И токсичность будет действовать на нее сильнее, чем на других. Он ждал ответа, но его не было, и Рестон осмелел, полагая, что выиграл. Повернувшись к Логану, он широко развел руками, будто его аргументы были неотразимо разумны. — Слушай, Дэн, почему мы не можем переставить ее в списке? Какая разница? Заменим ее одной из стойких старых дамочек. Кобер. Или Берн. — Джон, миссис Кобер в списке под номером пять. А Берн — восьмая. Рестон пожал плечами. — Прекрасно. Готов уважать ваши сомнения. Давайте начнем с номера второго. С миссис Саттон. Логан посмотрел на Сабрину, потом снова на Рестона. — Итак, я должен решать? Правильно? Никто не ответил на его вопрос. — Ну что ж, начнем, как и запланировали. Рестон вскочил. Деревянный стул грохнулся на пол. — Дерьмо! Что за власть у нее над тобой, в конце концов? — В твоих словах, конечно, есть смысл, — спокойно ответил Логан. — Я просто боюсь, что, если мы сейчас внесем изменения в список, это привлечет внимание ко всем нам. Нельзя допустить, чтобы мы показались им сомневающимися в соединении Q. Рестон схватил пальто и кинулся к двери. — Катитесь вы оба ко всем чертям вместе с вашим проектом! Логан и Сабрина долго сидели молча. — Он вернется, — наконец сказала она. — Ублюдок. — И почему ты его так ненавидишь? Она внимательно посмотрела на Логана. — Просто, с моей точки зрения, он не слишком хороший ученый, Логан. Ты и сам увидишь. Через две недели, утром, Джуди Новик давали первую дозу лекарства. Рестон вместе со всеми стоял возле ее койки. И если он еще не слишком смирился с происходящим, то держал это при себе. Все были напряженные, серьезные, важность момента обязывала. Технически это была простая процедура, но по сути — их дебют. Выход на Бродвей. И они должны были забыть обо всех своих разногласиях. Пациентка сидела в кровати, обложенная подушками, бледная, а раздутый живот казался еще больше под тонкой тканью больничной рубашки. Сканер определил размеры опухоли, и потом, в процессе лечения, они будут сравнивать ее параметры. На вид опухоль казалась гораздо больше, чем десять на десять сантиметров. Накануне Новик не разрешили есть твердую пищу, и, похоже, она не спала ночь. — А вы уверены, что не будет больно? — спросила женщина, глядя на Сабрину. — Сама процедура? Обещаю, что нет. — Она взяла пациентку за руку. — Мы очень волнуемся, вот почему мы все здесь. — Мой муж спрашивал, нельзя ли ему присутствовать на процедуре. — Она кивнула. — Он внизу, в приемной. — Дорогая, я думаю, это не самая блестящая идея, — сказала Седи Маккорвей, медсестра-ирландка, которой предстояло вводить лекарство. — Вы же прекрасно знаете, как мужчины могут на все это реагировать. — Я возмущен! — засмеялся Логан. — Доктор, в данном случае вы мой гость и возмущайтесь сколько хотите. Но отойдите от меня подальше. Логан еще не знал, что это за птица — Маккорвей. Ее приставил к бригаде Шейн. Она новая сотрудница в институте, двадцать лет проработала в эндокринологии в больнице Джорджа Вашингтона, что неподалеку, и он все думал — годится ли она им. С другой стороны, ее серьезность и несколько саркастический юмор ему импонировали. Он чувствовал себя уверенно при ней. И, очевидно, она хорошо умела обращаться с пациентами. — Не беспокойтесь, моя дорогая, — сказала она Новик, наклоняясь к ней, — все закончится скорее, чем вы думаете. — Быстрыми движениями она вставила трубочку в руку пациентки, закрепила в нужном месте. — Вот. И через несколько минут будем вводить лекарство. Сперва очень маленькую дозу — чтобы убедиться, что у вас нет на него аллергии. Но вся медицинская аппаратура в комнате отнюдь не вызывала положительных эмоций. Это был аппарат ЭКГ с мерцающими лампочками и прибор на случай остановки сердца, передвижной центр — «аварийная тележка» с ящичками, заполненными разными лекарствами для подкожного впрыскивания. Изопретеренол для гипотензии. Атропин для стимуляции сердца. Эпинефрин, синтетический адреналин. Новик так сосредоточилась на всех предметах, что не заметила, как Маккорвей передвинула зажим на трубке. Команда стояла молча, не отрывая глаз от жидкости в бутылочке над головой пациентки. Потом все внимание было переведено на Джуди — если бы у больной была негативная реакция, она дала бы себя знать в первые пять минут. Прошло уже восемь. — Ну что ж? — наконец спросила Джуди Новик. — Когда начнете вводить? Сабрина рассмеялась и указала на бутылочку, из которой вытекала жидкость в трубочку. — Видите, как все просто. Ну, теперь, я думаю, и ее мужу можно прийти. Правда? — спросила Сабрина. Маккорвей пожала плечами. — Я не возражаю. — Давайте еще подождем минут десять, чтобы совсем увериться, — сказал Логан. — А готом пустим лекарство поскорее. Если бы не эта чопорная профессиональная обстановка, он бы обнял Сабрину и поцеловал ее в губы. Но вместо этого он оглядел всех и сказал: — И тогда уж позволим себе расслабиться. Правильно? * * * Сто раз за день, занимаясь повседневными привычными делами, он возвращался к мысли: неужели мы наконец это делаем? И совсем скоро узнаем ответ! Раза три он заходил к Новик. Сабрина четыре раза. Даже Рестон забежал раза два. И всякий раз они видели — больная спокойно отдыхает, смотрит телевизор или читает, но к концу дня эти визиты врачей смутили ее, хотя внимание было приятно. — Вы чего-то ожидаете? — наконец спросила она Логана, когда тот склонился над ней со стетоскопом. — Что-то не так? — Да вовсе нет! — воскликнул он, чувствуя себя несколько глуповато. — Просто хотим еще раз убедиться, что все в порядке. А вообще-то на самом деле все они хотели обнаружить одно и то же: свершившееся чудо. Однако даже при самом прекрасном стечении обстоятельств проходит несколько недель, прежде чем лекарство проявит свою эффективность. Очень редко, но случалось, что оно действовало на опухоль почти сразу. Логан зашел на следующее утро, потом — в середине дня. Как и другие, он пытался убедить себя, что нечего быть таким назойливым, и они решили заглядывать к Новик по очереди — раз в два часа. На третий день Джуди могла отправиться домой, и не было даже предлога, чтобы держать ее дольше. — Прекрасно, — сказал Логан. — Передайте мужу, чтобы он завтра утром приехал за вами. — Здорово. Я готова.