Когда я поступила в институт, мы разменяли квартиру: я оказалась в однокомнатной на Тимирязевской, а мать – в Кузьминках. Учась в институте, я подрабатывала то официанткой в кафе, то уборщицей в маленьких офисах. Мать к тому времени стала работать все меньше и меньше; когда я после института устроилась на постоянную работу, она вовсе осела дома как заправская домохозяйка. При этом я полностью содержала ее, работая за двоих. Она всегда звонила мне перед праздниками, налегая на свое бедственное материальное положение и тем самым выклянчивала дополнительные подношения. Я нажала на кнопку соединения. – Золотце, – прошуршал-прошелестел голос матери. – Ты не забыла обо мне? – Добрый день, мама! – повысила я голос. – Как ты себя чувствуешь? – Как я могу себя чувствовать! – мать мгновенно въехала в привычную колею. – То давление, то сердце. Ты приедешь ко мне? У меня уже пустой холодильник и лекарства кончились. И ни копейки нет. – Я тебе давала в прошлом месяце. Приличные деньги. – Золотце! Разве это деньги, – голос то удалялся, то приближался, словно мы находились в театре, и мать временами подходила к рампе, а потом удалялась в глубь сцены. – Вот и Олимпиада Петровна говорит, что дочка могла бы давать и побольше. – Олимпиада Петровна была соседкой моей мамы – вредная, сухая, как лист из гербария, старушенция, когда-то работавшая в Министерстве печати. – Я не знаю, что говорит Олимпиада Петровна. Деньги были вполне приличные. Если только не тратить их на коньяк, дорогие сигареты и черную икру. – Ах, золотце… Я почувствовала глубокое раздражение и усталость. – Ладно. Я приеду и привезу тебе продукты и деньги. На днях. И дала отбой. Не успела я сесть в машину, позвонил Вадик. – Алло! – я открывала дверцу, прижимая телефон к уху. – Это я. – Голос Вадика звучал очень тихо. – Ты на шпионском задании? Так тихо говоришь! Ты на работе? – Да. То есть нет. – Уже отметили Новый год на корпоративной вечеринке? Забыл, где находишься? – рассмеялась я. – Не забыл. – Голос звучал виновато. – Слушай, я сейчас еду домой. И жду тебя. – Я… я не приеду. – Не поняла. – Я переложила трубку к другому уху. – Вадик! Ты меня слышишь? – Слышу! Мама попросила меня присутствовать в гостях у родственников. Я говорил ей о тебе, но она… плохо себя чувствует, и я не могу ее волновать. Понимаешь, ее сердце… – И Вадик замолчал. Слова застряли где-то посередине горла, и я судорожно сглотнула. – Я правильно тебе понимаю: ты не приедешь ко мне на Новый год, и наши планы летят ко всем собачьим чертям? Ты будешь встречать Новый год с мамой, а я в одиночестве? Больше всего на свете в тот момент мне хотелось услышать, что я ошиблась и что наши планы остаются в силе. Но я услышала совершенно противоположное тому, что хотела. – В общем – да. Но я приеду завтра… – Я нажала на отбой, чувствуя, как злые непрошеные слезы выступают на глазах. Прислонившись к дверце машины, я закрыла рот рукой. Мне хотелось кричать, ругаться и рыдать во весь голос. Мир, который еще несколько минут назад был ярким, переливающимся всеми цветами радуги, как гирлянда на новогодней елке, безнадежно потух. И я ничего не могла с этим поделать. Я ощущала себя полностью обессиленной, как перегоревший мотор; хотелось куда-то спрятаться, зарыться и переждать эту минуту. Конечно, я переживала не из-за Вадика. Нет, я переживала из-за очередного тревожного звоночка, который сигналил мне, что я опять ошиблась, не рассчитала свои силы и с размаха угодила в канаву, без всякой надежды выбраться оттуда в ближайшее время. А я-то еще всерьез рассчитывала на Вадика… Мне нравилось в нем все: застенчивость, внимание и нежность. И я не обращала внимания на… бесхарактерность, слюнтяйство и полное подчинение мамаше, которая вила из него веревки… Я стукнула кулачком по машине и поправила шарфик, который в эту минуту показался мне удавкой. – Маргарита! – услышала я где-то рядом. Я повернула голову. Это был он, бодро-жизнерадостный Эрнст Кляйнц, гражданин Швейцарии, у которого по определению не могло быть никаких проблем. Все четко расписано, и все заранее распланировано. У гражданина Кляйнца не было испорченных праздников и неожиданных предательств. У него все было карамельно-правильно, глянцево-блестяще, как на рождественских открытках с непременным краснощеким Санта-Клаусом, мешком подарков и елочкой с золотыми шарами. – Всье в порьядке? – прокричал он, сложив руки рупором. Я даже не знала, что он говорит по-русски. – О’кей, – мотнула я головой. – Все о’кей. Он смотрел на меня, словно сомневался в моих словах. Я нахмурилась. Не хватало только, чтобы швейцарец бросился меня утешать. Интересно, как он сюда попал? Ехал за мной, что ли? Или просто свернул по пути: этот крупный супермаркет находился недалеко от гостиницы, где проходили переговоры. Я рванула дверцу на себя. В салоне слабо пахло духами – мой запах. Я села за руль и посмотрела прямо перед собой. Эрнст Кляйнц по-прежнему смотрел в мою сторону, и я с силой дернула рычаг передач на себя. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то видел меня в таком состоянии – потерянной и полностью деморализованной, как будто мне дали изо всех сил под дых, и теперь я судорожно пытаюсь прийти в себя. Я выехала со стоянки и направилась к себе домой. Ехала я медленно, аккуратно, стараясь сосредоточиться на дороге, но непрошеные мысли так и лезли в голову помимо моей воли. Похоже, эта ситуация меня здорово зацепила. Гораздо сильнее, чем я думала вначале. Я думала, что Вадик будет моей тихой гаванью, где я в конце концов благополучно поставлю на якорь свой крейсер. Да, Вадик был привязан к своей мамаше, но я думала, что справлюсь и с этим препятствием в наших отношениях. Оказалось, думала я так зря. Злость, досада, раздражение были так велики, что мне хотелось разогнаться и лихой ездой поднять свое плохое настроение. Звонок мобильного застал меня, когда я стояла в пробке. – Слушай! – голос подруги был чуть виноватым. – Ты не могла бы купить мне елку? – Елку? Ты же говорила, что купила ее. – Да. Но Сеня уже успел эту елку опрокинуть. Хорошо, что никто не пострадал, только внизу – две самые крупные ветки обломились и макушка, теперь дерево выглядит как обструганное полено. Если тебе, конечно, не трудно. И по пути. Ну так что? Купишь? Рита, будь человеком, – в голосе подруги послышались слезливые интонации. – Мне же мои шустрики все нервы измотают, если у них елки не будет. Елка была, «конечно, не по пути». Но отказывать подруге не хотелось, для ее пацанов Новый год обязательно должен быть с елкой – пушистой, остро-колючей, с густым хвойным запахом, от которого кружится голова, – непременными блестящими шарами и разноцветными, похожими на туго заплетенные косы, гирляндами. Динка уже вовсю готовится к празднику и стряпает новогодний ужин – вырваться из дома ей трудно. Это я – птица перелетная, никем и ничем не связанная – мне заехать на елочный базар ничего не стоит, тем более, раз подруга просит меня об этом. И купить там лучшую елку. Для Динкиных детей. – Не трудно. Заскочу на елочный базар и куплю. – Он, кстати, недалеко от моего дома. Не доезжая супермаркета. – Ясненько. Пока. Будем на связи. Я сглотнула. Неприятный тягучий осадок от разговора с Вадиком не проходил. Какая-то часть моего сознания не допускала мысли, что я буду на Новый год одна, в то время как вся страна будет чокаться бокалами с шампанским, налегать на салат «Оливье» и дружно веселиться. Это было ужасно несправедливо и неправильно, и поэтому я упорно цеплялась за каждое мгновение настоящего, оттягивая тот момент, который наступит перед самым боем курантов. Тот кошмар, который настигнет меня в те минуты, когда часы пробьют двенадцать и я как Золушка превращусь из принцессы в замарашку, то есть из удачливой бизнесвумен в одинокую несчастную женщину. И этот момент был не за горами. Разговорчивый парень на елочном базаре все пытался всучить мне завалящую елку: то с кривой макушкой, то с голым боком, то со сломанными ветками. Наконец, мое терпение лопнуло. – Ты торгуйся на своем базаре в Караганде, – сказала я. – А мне дай самое лучшее дерево. А то скажу твоему начальнику, что ты плохо работаешь. Упоминание о начальнике оказало магическое действие, продавец засуетился и сказал, что сейчас найдет самую лучшую елочку, сию минуту. Копался он недолго и наконец вынес мне пушистую красавицу с лохматыми ветками, равномерно торчащими в разные стороны. Просто загляденье, а не елка. C этой елкой я ввалилась в Динкину квартиру. – Привет! – бросила мне подруга, втягивая меня в коридор. – Какая красавица! – Мишка дома? – Нет. – И Динка энергично тряханула головой. – У них корпоративная вечеринка. Но к девяти, максимум к десяти он будет дома. – А дети? – Вот-вот придут. – Бери елку, – сказала я. – А то я с ней в обнимку стою. Динка взяла елку и поволокла ее в комнату. – Времени в обрез, – протараторила она. – Еще пирог не готов. Салаты я сделала. А пирог – нет. – Чем тебе помочь? – спросила я, выходя из ванной, где мыла руки. Я твердо решила ничего не говорить Динке о своих неприятностях, о том, что Вадик не будет встречать Новый год со мной. – Давай пожарю мясо. – Маргоша! Это было бы супер, – извиняющимся тоном сказала подруга. – Я, к сожалению, не успела… и Данька с Сеней. – Ты лучше не извиняйся, а мясо достань. А то мы к Новому году не поспеем.