— Ужас… куда катится бедная Земля… Им даже гинекологические осмотры устраивают? — Вряд ли. — Ну да. Понимаю. Физиология не та. Но раз тебе сегодня устроили самый омерзительный в жизни, с грязными руками, похотливыми зрителями и скабрезным хохотом, то становится понятно, что были в твоей жизни и не такие омерзительные. — Да уж… действительно прокол. — Не прокол: множество проколов. Но, если честно, все они ничего не стоят против самого главного, в чем ты ну никак не могла скрывать своей истинной сущности. — Да в чем же еще я прокололась, да еще так сильно?! — По сути, ни в чем. Просто, знаешь ли, чуть ли не с первой секунды нашего знакомства я испытывал к тебе… Ну, скажем так, некие эмоции, или называй это чувствами. То, что испытываешь при виде особы противоположного пола, которая тебе симпатична. Учитывая то, что я закоренелый натурал и все толерантное мне глубоко чуждо, чувства мне несвойственные. Должно быть, есть в нас нечто, чего, как ни маскируй, все равно не спрячешь от наблюдательного человека. А я как раз наблюдательный. Коллекционировать твои проколы начал уже потом, выискивая подтверждения своей уверенности. Кстати, у тебя лицо не болит? — Что? — Ну после переноса какие-то неприятные ощущения не наблюдались? Не ныли мышцы лица, кости? У меня вот скулы давило первую пару недель и в висках тикало. — Ну… На лбу кожу стягивало, и сильно болел подбородок. И нос побаливал. Но я думала, что это тело ударилось еще до меня, во время крушения. — В зеркало на себя не смотрела? У тебя же было. — И что? — Тебе не показалось, что ты похожа на себя прежнюю? — Ну да. Волосы не того цвета и глаза, а так очень похоже. — Вот и подтверждение моей гипотезе… Я вот в зеркало не любовался, но в спокойную воду часто. Интересно ведь было, куда меня занесло. И заметил, что внешность вроде бы изменилась. В пользу той версии, которая была на Земле. А неприятные ощущения с лицом, да и не только лицом, прошли через две-три недели. Похоже, наши матрицы по мере возможностей подстраивают новые тела под старые варианты. Если так, то ты уже здесь месяц, и в твоем облике должно проявиться что-то мужиковатое. Но этого и близко нет. Ты стопроцентно женственна. — Ну спасибо… Над головой загрохотали шаги. Деревянные подошвы по дощатой палубе — убойная вещь: глухой услышит. Мы замолчали, ожидая, что будет дальше. Некто неизвестный постоял наверху и пошел дальше. Шаги еще не затихли, когда я спросил: — Зачем это было скрывать? Невелика тайна. — Ну не знаю. Я тогда растерялась. Ты был первый, кого увидела здесь. Реакция, наверное, защитная. Ты мужчина, непонятный совсем, а я женщина, гораздо слабее тебя. Как-то случайно получилось. Специально не собиралась такое о себе говорить. — За маньяка приняла? Психопата? — Ну мало ли… Выходит, ты все это время знал, кто я? Тогда ты ведешь: два-один. — Получается, что так. Но с другой стороны, не так: кто ты, я до сих пор понятия не имею. Пол — это ведь еще не все. — Тогда два-два. Потому что я знаю, кто ты. Я, конечно, такому заявлению должен был неслыханно удивиться. Но этого не произошло. Жаль, что темно: Нью, или как там ее, не видит моего прямо-таки сияющего от злорадного торжества лица. Но в голос свой попытался этих эмоций вместить не меньше килограмма: — Коллега, в этом как раз ничего удивительного не вижу. Под словом «коллега» в данном случае подразумеваю работников одного проекта. Одной страны. — С чего ты это решил? — А с того, что с того самого мига, как пришел в себя, мы общаемся на родном нам языке. У тебя такой стресс, что даже не обратила внимания. То, что он для меня родной, — без сомнения. У тебя акцента тоже не заметно, разве что некоторые странности проскакивают, но это, думаю, результат неприспособленности речевого аппарата тела к чуждым созвучиям. Предположение, что в англоязычной державе к подобному проекту привлекли русскую, отброшу как малоправдоподобное. Все же секретность и всякое такое. — А вдруг я делом доказала свою преданность этой державе? — Доказательство делами подразумевает долгую карьеру, коей у тебя быть не может, потому как поведение выдает особу весьма юную. Сорокалетняя стерва-карьеристка не будет с радостными воплями носиться по пляжу с красивой ракушкой. Так что три-два. — Так сразу и три-два? Это нечестно! — Ну не все же время подыгрывать только тебе? Итак: ты хотела рассказать, кто я такой. — Хотела?! — Ну раз уж сказала «а», то должно следовать «б». — С тобой трудно торговаться. — Мне это уже говорили. — Ты — Девятый. — Ага. Признаюсь. — Это был не вопрос, а утверждение. Самый успешный запуск за всю историю проекта. С твоим делом знакомят всех добровольцев. Это для того, чтобы в точности соблюдали программу, по которой тебя готовили. — Вот как? Я там теперь вроде Гагарина? — Не так громко, но знают тебя все. Я говорю о добровольцах. — Это понятно. Как определили, что я был настолько успешен? — Операторы вели тебя несколько часов. И потом, когда их группа тебя потеряла, одна несколько раз засекала контакт. — Дай, угадаю: Одиннадцатая? — Ага. Она. Откуда знаешь? — Эту нимфоманку все знают. — Я не о том. Откуда знаешь, что именно она тебя засекала уже потом? — Догадался… — Ну как знаешь… — Не обижайся. Трудно объяснить. Я просто человек догадливый. Жаль, не всегда… — Там, на Земле, трудно судить, что с тобой происходило, но был сделан вывод, что ты первые часы пребывал на одном месте или не совершал серьезных передвижений. Но потом покинул район. Поэтому связь становилась хуже и хуже, в итоге вообще пропала, даже у Одиннадцатой. Но все это время ты жил. Такого долгого периода еще ни разу не наблюдалось. Отсюда и внимание к твоему делу. Я видела фотографии. И записи занятий. Внешне у твоего тела много общего со старым. Манера общения вообще одинаковая. Ну и себя ты здесь назвал Даном. — То есть ты сразу поняла, кто я такой, но помалкивала, прикидываясь Крюгером?! — Я не могла быть полностью уверенной. Ты назвался шотландцем, и надпись оставил лишь частично на русском. А вдруг в их проекте о тебе тоже знали, твое дело также изучали? Их человек мог выдавать себя за тебя. — Зачем ему это надо? — Дан, откуда мне знать? Сам ведь знаешь, что мы опасаемся людей из других проектов. Может, и они так же нас боятся. — Неужели я похож на такого хитроумного? Да и смысл?! — Вспомни себя в первые дни здесь. Ты бы мог быть полностью уверен в первом встреченном человеке? — Да я и в себе-то уверен не был. Все ждал, когда прежний хозяин начнет вытеснять мой разум. — И что? Были признаки прежнего хозяина? — Не считая языка — никаких. К тому же у меня есть основания подозревать, что подселение таких, как мы, возможно лишь в тела, разума в которых не осталось. Так… может, кусочек памяти. Тот же язык. Иногда мне кажется, что узнаю местность. Хотя это, скорее всего, де-жавю.[5] Как тебя зовут? Звали? Там? — Это важно? — Нет, просто я… — Считай, что та умерла, — резко перебила Нью. — Неужели ты от нее сильно отличаешься? — Очень. — А я вот не вижу разницы с собою прежним. Если, конечно, не считать того, что из меня сделала здешняя жизнь. Странно, что ты за какой-то месяц от себя старой отказываешься. — Тебе больше повезло с прежним телом. — Ну если ты нынешняя похожа на ту, прошлую, то в чем невезение? Очень даже ничего. — Будь это четыре года назад — я бы, наверное, согласилась. Но только не сейчас. — Извини за любопытство, но почему именно четыре года?