Или она уже знает? Я стояла с суровым видом, давая ей возможность совладать с собой. – Полагаю, мне надо сообщить в полицию, – повторила она, будто размышляя вслух, будто ее заставляют. Возможно, она думала о репутации своей академии. Мне уже мерещились заголовки: Жареный труп в камине Тело в академии мисс Бодикот Женская академия объята ужасом! Если канадские газеты хоть немного напоминают английские, нас ждут веселые деньки. – Но ты, должно быть, совершенно без сил! – сказала она. До этого момента я ничего такого не чувствовала. Шесть суток в океане и целый день в поезде – не говоря уже о том, что сейчас глухая ночь… Слова мисс Фолторн оказали на меня гипнотическое воздействие. Внезапно я начала зевать, чуть не сворачивая челюсть, и в глаза словно песка насыпали. – Разумеется, ты не можешь спать здесь, – добавила она, махнув рукой в сторону прикрытого простыней трупа на полу. – Я устрою тебя в своей гостиной. На миг мне привиделось, как мисс Фолторн приколачивает мою отрубленную голову к стене, словно я трофей – дикий зверь, подстреленный ею в Африке или на просторах Арктики. – Что ж, пойдем, – сказала она, освещая дорогу свечой. Электрические лампочки остались выключенными. Я поняла, что в академии мисс Бодикот правила есть правила. Даффи обрадовалась бы моей проницательности. Никогда бы не подумала, но я скучаю по своей сестрице. С неожиданной болью в сердце я осознала, что она была лимоном для моей рыбы, соусом для чипсов и что без нее моя жизнь будет не такой приятной. Странная мысль в странное время, но жизнь вообще странная штука. По крайней мере, моя. «Держись, Флавия, – подумала я. – Держись». Мы шли по обшитому панелями коридору, и мисс Фолторн указывала дорогу. – Это галерея наших выпускниц, – сказала она, поднимая свечу повыше, чтобы я разглядела длинные ряды фотографий в черных рамках, висевшие на стенах. Они возвышались над нами ряд за рядом, поблескивая в свете свечи: самые разные лица, и я снова подумала о мириадах ангелов. Что же, мне говорили, что у мисс Бодикот тесные связи с церковью, не так ли? Но ничто не подготовило меня к зрелищу бесчисленного количества этих заключенных в черные рамки душ, каждая из которых смотрела прямо на меня – и ни одна не улыбалась, как будто все они – торжественный небесный суд, а я – пленница за решеткой. – А вот, конечно же, – добавила мисс Бодикот, – твоя мать. Она могла бы и предупредить меня заранее. Я оказалась не готова. Там была Харриет в своей черной рамке, смотревшая на меня таким взглядом… На этом юном лице – моем лице! – было написано все, что стоило сказать, а ее взгляд говорил то, что никогда не было произнесено. Прямо под фотографией Харриет находился маленький подсвечник, и в нем стоял поразительно свежий букетик цветов. Неожиданно я задрожала. Мисс Фолторн ласково положила руку мне на плечо. – Прости, – промолвила она. – Я не подумала. Мне следовало подготовить тебя. Секунду мы постояли в молчании, как будто мы одни остались в катакомбах, где больше нет живых. – Ее здесь очень уважают, – добавила мисс Фолторн. – Ее везде очень уважают, – сказала я, может быть, слишком резко. И почти сразу же осознала, что в моих словах заключалось некоторое сопротивление. И я сама себе удивилась. – Они все умерли? – спросила я, указывая на портреты, отчасти чтобы сменить тему и отчасти чтобы показать, что не испытываю никаких тяжелых чувств. – Боже мой, нет, – сказала мисс Фолторн. – Эта стала чемпионкой по плаванию… Эта, Нэнси Северанс, кинозвездой… Может, ты о ней слышала. Это жена премьер-министра… а эта… ну… в своем роде она тоже стала знаменитой. – Это то, чего я хочу, – заметила я. – Стать знаменитой в своем роде. Наконец-то я осознала и сформулировала свою цель. Флавия де Люс. И точка. – А кто это? – поинтересовалась я, указывая на необыкновенную девушку, загадочно поглядывающую на нас из-под капюшона. – Миссис Баннерман до сих пор с нами в академии мисс Бодикот, – ответила она. – Ты познакомишься с ней завтра. Она наша преподавательница химии. Милдред Баннерман! Конечно же! Много лет назад ее обвинили в убийстве «заблудшего мужа» и после сенсационного суда оправдали, что было напечатано во «Всемирных новостях». Обвинение заявило, что она покрыла ядом лезвие ножа, которым он разрезал рождественскую индейку. Трюк старый, но действенный: в III веке до Рождества Христова жена персидского царя Дария II Парисатис точно таким же образом отравила свою невестку Статиру. Намазав ядом только наружную сторону ножа и подав Статире первый кусок, она смогла прикончить свою жертву и при этом угоститься сама без всякого риска для себя или с минимальным риском. Вот что значит и птичку съесть, и косточкой не подавиться. Благодаря поразительной удаче и еще более поразительному защитнику Милдред Баннерман избежала виселицы, да еще и явилась суду в образе подлинной жертвы преступления. Только подумать, через несколько часов я с ней познакомлюсь! Мы шли по бесконечному лабиринту темных коридоров целую вечность, но наконец мисс Фолторн остановилась и достала ключи. – Это мои покои, – сказала она, включая свет. Судя по всему, правила к ней не относились. – Ты можешь лечь спать на этом диване, – сказала она, указывая мне на черное чудище, обитое стеганой кожей. – Я принесу тебе подушку и одеяло. С этими словами она ушла, оставив меня посреди гостиной – комнаты, пахнувшей холодным, безмолвным несчастьем. Чувствую ли я флюиды бывших учениц, наказанных здесь за включение электрического света после комендантского часа? Я вспомнила слова из «Николаса Никльби», которые нам вслух зачитывала Даффи, слова школьного учителя Уэкфорда Сквирса: «Пусть только какой-нибудь мальчишка скажет слово без разрешения, и я шкуру с него спущу». Но нет, девочек не били палками, сказала мне Даффи. Для них уготованы намного более изысканные пытки. Вернулась мисс Фолторн с подушкой и шотландским пледом. – Теперь спи, – сказала она. – Постараюсь не беспокоить тебя, когда вернусь. Она выключила свет, и дверь закрылась за ней с леденящим щелчком. Я прислушалась в ожидании звука, когда повернется ключ в замке. Но даже мой острый слух уловил только звук ее удаляющихся шагов. Она направляется в свой кабинет, чтобы вызвать полицию. Это точно. Я напрягла мозг в поисках вариантов, как бы мне оказаться в «Эдит Клейвелл» в момент, когда снимут простыню и откроют тело. Быть может, я могу войти с видом лунатика, потирая глаза и рассказывая историю, что я хожу во сне; или что мне отчаянно нужен стакан холодной воды, потому что у меня некая наследственная тропическая болезнь. Не успев приступить к воплощению какого-либо из этих планов, я уснула. Конечно, мне приснился Букшоу.