Ползти на животе больно, сломанная рука скребет по полу, и Саша с трудом сдерживает шипение. Она прогибается в пояснице, приподнимает безвольную руку, похожую на культю, изо всех сил толкается ногами и тянет за собой рюкзак, который вот-вот застрянет, вот-вот… Мысли в бешеной пляске скачут от толстых личинок к сломанной руке, от пульсирующих стен до застрявшего в тоннеле тела. Сзади хнычет Валя. Мила пытается успокоить ее, но раздражение просачивается в усталый голос. Ладно, они хотя бы ползут следом за Сашей. Уже хорошо. Дышим. Толкаемся ногами. Тянем рюкзак. Юра обещал, что тоннель не слишком длинный. Так почему же Саше все чаще и чаще кажется, будто она попала на бесконечный адов круг, и теперь идет по нему, плывет и ползет, но никогда уже не выберется отсюда? Ее раздавят толстые стены, над которыми тонны и тонны жирной земли, как над гробом, как… Паника топит Сашу с головой. Стены становятся все ближе, их скрежет ощущается кожей. Все меньше воздуха, меньше свободного места. Голоса доносятся, словно через вату. В горле скребет сухостью. Дыхание рвет легкие, будто Саша медленно уходит на дно. Рюкзак застывает впереди, и Саша утыкается в него разгоряченным лбом. Недоуменно моргает. А потом слышит удар. Это Костя бьет в пол. Один-единственный раз. Затаиться и молчать. Движение прекращается, словно его никогда и не было. Кажется, даже личинки (которые, слава всем богам, до Вали точно доходят лишь теплым месивом) замирают и вслушиваются. Саша ложится на пол и тяжело дышит, пытаясь не шуметь. Слабость растекается по мышцам волной, и кажется, что все – пришли. Она не выберется. Она умрет. Впереди опасность, и Костя подал им знак, а это значит, что все кончено. У них не хватит сил выползти из жерла – ладно, это у нее не хватит сил. Она лучше умрет здесь, в бетонном мешке, чем еще хотя бы… Хватит. То, что происходит в Сашиной голове, гораздо страшнее, чем смыкающиеся стены и копошащиеся жирные личинки. Саша почти готова сдаться. Замереть здесь, в узком тоннеле, уснуть вечным сном. Она почти смирилась. Открыть глаза физически тяжело – безвольно лежать и думать о смерти сейчас гораздо приятней, но мысли о папе копошатся в голове, заставляют делать хоть что-то. Саша напрягает тело, готовая двигаться дальше. Ждет. Ждет. И снова ждет. Два удара. Поползли. Беда миновала. И Саша ползет вместе со всеми, изо всех сил толкается ногами и тащит единственной целой рукой свое тело вперед. Сдаваться легко и приятно, но взять себя в руки и попробовать – вот, ради чего она карабкается всю жизнь. – Держись, – шепчет Костя впереди. – Слышишь? Будет мерзко, но… Я не могу собрать всё. Саша молчит. Упрямо ползет дальше. – Слышишь? – повторяет Костя. – Слышу, – отвечает Саша. Что он не смог собрать?.. Под рукой скрипят и ломаются хрупкие кости. Черная шерсть воняет гнилью так, что рот наполняется желчью. Это крысы. Дохлые, разорванные крысы. И Саша растирает собой их гниющую кровь. Затолкав брезгливость в глотку, Саша сметает тельца и ползет вперед. Главное, чтобы весь этот ужас не видела Валя. А они уж справятся как-нибудь. Когда Костин рюкзак исчезает из тоннеля, а перед глазами вспыхивает едва различимый свет, Саша щурится, не веря, что они выбрались. И вправду выбрались. Никто не забился умирающей рыбиной в тоннеле, никто не застрял и не напоролся на голодную химеру… – Саш, – зовет Костя и помогает ей спуститься, поддерживает за целую руку. Крысиные тельца валятся вниз, словно черные сосульки с крыши. Костя торопливо сгребает облезлые трупики и отшвыривает их прочь, в темноту, подальше от Валюшки. Лицо его прорезают бугры – Костя изо всех сил борется с тошнотой. А Саша, отойдя чуть в сторону, сгибается и исторгает из себя воду. Это даже хорошо, что она почти не ела. Горло прожигает горечью и слизью, но теперь хотя бы можно дышать. Ноги не держат, и Саша присаживается напротив черного лаза с распахнутой дверцей – будь эта дверца закрыта, они ни за что в жизни не выбрались бы оттуда. Но Костя подхватывает на руки Валю, пока его фонарик чертит светом безумные фигуры на потолке, и кажется, что всем им, бродягам, наконец-то повезло. Валя, едва оказавшись внизу, сразу бежит к Саше. Порывисто обнимает ее за шею, жмется, словно замерзшая. У нее исчерченные камешками и зазубринами ладони, у нее чахоточно румяные щеки и затравленные глаза. Она обнимает Сашу, и той чудится, будто так и должно быть. Только вот Саша с ног до головы пропитана запахами раздавленных личинок и гниющих крысиных трупов, но Валя не морщится, будто ничего и не чувствует. – Молодец, – шепчет Саша и прижимает девочку целой рукой. Жмурится, растворяясь в робком детском прикосновении. – Ты молодец, Валенька… Так они и сидят, обнявшись. Рядом снует измученная Мила, помогает всем натягивать на плечи рюкзаки. Костя все еще борется с рвотными позывами, а Женя светит фонарем в недра очередного коридора с кучей дверей. Юра стоит у лаза. И смотрит на Сашу, которая гладит испачканной ладонью светлые кудряшки. – Пойдемте, – говорит Костя, и теперь в его голосе сквозит просьба. – Надо пройти еще хоть немного, а потом найти комнату для ночевки… – И как мы спать будем? – спрашивает Мила. – Одеяло-то всего одно взяли… – На полу, как-как, – бурчит Женя и первой уходит вперед. – Любители валяться на матр-расах, воду чистую пить, кар-рандашики цветные с собой таскаем… Детский сад. Но ни у кого нет сил с ней спорить. Когда перед глазами возникает новая лестница – бетонная, с крутыми ступеньками, – спускающаяся еще ниже, Саша молчит. Новый путь в преисподнюю: скоро по стенам запляшут отблески жаркого пламени, потянет запахом серы (Саша не знает, как пахнет сера, но уверена, что быстро это поймет), а изломанные силуэты выскользнут из-за поворота. Саша молча спускается ниже. Дальше от города. От солнечного света. От папы. – Слушайте, я никак не могу представить себе эту химеру. Как думаете, что это?.. Как оно выглядит? – не выдержав, спрашивает Саша, забивает тишину голосом, когда они пробираются в боковой тоннель. Здесь хотя бы сухо и тепло. Бродяги молчат. – Я серьезно. Это зверь? Привидение? Чудище из ада?.. – кажется, что чем глупее скажешь, тем меньше будет страха. – Ш-ш, – кажется, Костя не настроен на разговоры. – Мы не просто так лежали в тоннеле. Я думал, что… Не надо, в общем. – Чё, и сказать боишься? – подначивает Женя и отвечает Саше, в первый раз спокойно и без ехидства: – Вообще без понятия. Иногда слышим шажочки, словно девчонка бегает. Иногда стоны. Всхлипы. Топот. Р-рев, – она морщится, напоровшись на очередную «р». – Иногда вообще… – Какой бы она ни была, на глаза ей лучше не попадаться, – говорит Юра. Он вновь несет Валюшку на руках, и Мила поглядывает на них виноватым взглядом, но идет еле-еле, будто бы даже собственное тело кажется ей слишком тяжелым. – Все равно бред какой-то. Как она может издавать разные звуки?.. Наверное, это все-таки не одно… существо? – не сдается Саша, и Женя машет рукой: – А мы откуда знаем, а? Но она тут одна, Юр-ра знает, что она меняется. Может вообще тенью стать, ты плечом коснешься, и все… Валя хнычет, и Юра гладит ее по плечам. – Ты все сказала? – спрашивает он у Жени таким тоном, что даже Саше становится не по себе. – Да. Все сказала. Пусть лучше боятся, а то… – Хватит, – Костя оборачивается, щурит глаза. – Давайте искать место для ночлега. Нужен отдых. Но прежде чем они находят хорошую комнату, где свободно могут лечь на голом полу, проходит немало времени – Саше порой кажется, что они идут по одному и тому же коридору раз за разом, одни и те же двери сменяют друг друга, редкие чахлые лампочки мигают над головой, всегда одинаковые. Будто это временная петля, в которую они провалились. Заколоченных дверей почти не осталось, но и те, что встречаются, Саше больше не хочется открывать. Они вновь заваливают дверь в узкой комнате, выбранной для ночлега – столы, стулья, этажерки, что насобирали по всему коридору. – Можно подумать, что это склад, а не чертова канализация… – кряхтит Костя, втаскивая бледный металлический ящик. – Тут раньше хранили рухлядь из закрытых садиков, гостиниц и столовых, – Юрин безжизненный голос заставляет Сашу поежиться. – А зачем?.. – Слушай, какая разница? Радуйся, что есть чем дверь прижать. И на чем спать. Да, они даже нашли затхлый матрас, наверняка полный клопов, но на него Мила уже укладывает закутанную в одеяло Валю. Девочка спит. Бродяги развешивают влажную одежду, переодеваются в сухое. Жадно пьют воду и молчат. – Ужин отменяется, – бурчит Костя, подкладывая под голову рюкзак. – Утром поедим. Саше не хочется спорить – ей хочется спать, хоть желудок и ноет от голода. Сейчас она готова съесть и невкусный сырный суп, который так часто готовит мать, и даже биточки из моркови, сливовый кисель с соплями, тушеную капусту или…