Селия кивнула. – Он приехал сюда несколько лет назад, занялся бизнесом. Мы сблизились. Он… он знает, кто я, и поддерживает меня. – Что это за болезнь, хроническая… как ее там? – Что-то вроде эмфиземы. От курения. Ты еще куришь? Надо прекратить. Немедленно. Я покачала головой – с курением было покончено уже давно. – Процесс можно замедлить при соответствующем лечении. Какое-то время я еще могу вести нормальный образ жизни. – А что потом? – Потом – снижение активности, затруднения с дыханием. Когда это случится, останется уже недолго. В общем, у нас примерно десять лет… если повезет. – Десять лет? Тебе же только сорок восемь. – Да. Я расплакалась. Ничего не могла с собой поделать. – Ты устраиваешь сцену. Прекрати. – Не могу. – Ладно. Хорошо. Селия взяла сумочку, положила на стол сто долларов и стащила меня со стула. Мы подошли к швейцару, и она протянула ему свой парковочный талон. Потом усадила меня на переднее сиденье и повезла к себе домой. Я опустилась на софу. – Справишься? – Ты о чем? Конечно, не справлюсь. – Ты сможешь, а потом мы все это сделаем. Мы будем вместе. Думаю, у нас получится – провести остаток жизни вместе. Если только ты справишься. Но, положа руку на сердце, я не смогу поступить так с тобой, если ты не уверена, что сможешь пережить. – Что именно пережить? – Еще одну потерю. Я не хочу, чтобы ты любила меня, если ты не уверена, что переживешь это во второй раз. – Я не переживу. Конечно, не переживу. Но хочу пережить. – Я помолчала. – Да. Хочу и смогу. Лучше так, чем никак. – Уверена? – Да. Да, уверена. Так уверена, как ни в чем другом. Я люблю тебя. Всегда любила. И мы должны провести остаток жизни вместе. Она обняла меня и поцеловала. А я снова расплакалась. Селия тоже заплакала, и наши слезы смешались, так что было уже не разобрать, где мои, а где ее. Я знала только одно: что снова обнимаю женщину, подаренную мне судьбой. В конце концов ее блузка оказалась на полу, и мое платье обвилось вокруг бедер. Я чувствовала ее губы на моей груди и ее руки на животе. Я сбросила платье. Простыни на постели были ослепительно-белые и мягкие. От нее уже не пахло ни сигаретами, ни спиртным – только лимоном. Проснувшись утром, я убрала с лица ее разметавшиеся волосы, повернулась на бок и прижалась к ее спине. – Вот что мы сделаем, – сказала Селия. – Ты уйдешь от Макса. Я позвоню одному другу в конгрессе. Он представитель от Вермонта. Ему нужно засветиться в прессе. Надо, чтобы тебя увидели с ним. Запустим слух, что ты уходишь от Макса ради мужчины помоложе. – Сколько ему? – Двадцать девять. – Господи, он же ребенок. – Именно так люди и скажут. Все будут в шоке от того, что ты встречаешься с ним. – А если Макс попытается меня опорочить? – Пусть говорит что угодно, это будет уже неважно. Люди подумают, что он просто бесится от досады. – А потом? – спросила я. – А потом ты выйдешь за моего брата. – Зачем мне выходить за твоего брата? – Затем, что, когда я умру, все, чем я владею, достанется тебе. Ты будешь контролировать все мое наследство. – Ты можешь просто передать его мне. – Чтобы кто-нибудь попытался забрать у тебя все под тем предлогом, что была моей любовницей? Нет. Так лучше. Умнее. – Но выходить замуж за Роберта! Ты с ума сошла? – Он сделает это. Ради меня. Потому что он распутник, и ему нравится укладывать в постель едва ли не каждую женщину, которая попадается на глаза. Для его репутации это именно то, что надо. Обе стороны в выигрыше. – И это все вместо того, чтобы просто сказать правду? Я почувствовала, как она вздохнула. – Мы не можем сказать правду. Разве ты не видела, что сделали с Роком Хадсоном?[32] Если бы он умирал от рака, они устроили бы телемарафон. – Люди не понимают, что такое СПИД. – Они прекрасно все понимают. Только думают, что он это заслужил. С тяжелым сердцем я откинулась на подушку. Конечно, Селия была права. На глазах у меня в последние годы Гарри вот так же терял друзей, бывших любовников, становившихся жертвой СПИДа. Я видела его красные от слез глаза, когда он боялся, что заразился, когда не знал, как помочь любимым. И видела Рональда Рейгана, который так и не признал то, что происходило у него на глазах. – Да, знаю, с шестидесятых кое-что изменилось, – сказала Селия. – Но не так уж много. Еще относительно недавно Рейган заявил, что права геев – это не гражданские права. Тебе нельзя рисковать, ты не можешь потерять Коннор. Так что я позвоню Джеку, моему другу в палате представителей. Мы запустим нашу историю. Ты снимешься в кино. Выйдешь замуж за моего брата. И мы все перебираемся в Испанию. – Мне нужно поговорить с Гарри. – Конечно, поговори с Гарри. Если ему не нравится Испания, можно поехать в Германию. Или в Скандинавию. Или в Азию. Мне все равно. Куда угодно, где никому нет до нас никакого дела, где нас оставят в покое, и Коннор проживет нормальное детство. – Тебе понадобится медицинский уход. – Я смогу полететь в любое место, куда будет нужно. Или нужные люди прилетят к нам. Я ненадолго задумалась. – Хороший план. – Правда? – Я видела, ей было приятно. – Студентка стала магистром. Селия рассмеялась, и я поцеловала ее. – Мы дома. Мой дом был не здесь. Никогда раньше мы не жили вместе. Но она поняла, что я имела в виду. – Да. Мы дома. «ТЕПЕРЬ ЭТО» 1 июля 1988 РАЗВОД ЭВЕЛИН ХЬЮГО И МАКСА ЖИРАРА ОБОРАЧИВАЕТСЯ СКАНДАЛОМ НА ФОНЕ СООБЩЕНИЙ О НЕВЕРНОСТИ ХЬЮГО Эвелин Хьюго снова подает на развод. На этой неделе она представила необходимые бумаги, указывая на «непримиримые разногласия». И поскольку в этом деле она не новичок, речь идет о чем-то сногсшибательном. Как утверждают источники, Макс Жирар добивается алиментов и обливает Хьюго грязью везде, где только можно. «Он так зол, что готов опорочить ее как угодно, лишь бы только отомстить, – сообщил нам человек, близко знающий бывшую пару. – Чего он только не говорит. Она и обманщица, и лесбиянка, и «Оскаром» обязана ему. Очевидно, что он несчастен». Саму же Хьюго видели на прошлой неделе с мужчиной намного моложе. Джеку Истону, конгрессмену-демократу от Вермонта, едва исполнилось двадцать девять. Он на два десятка лет моложе Хьюго. И если фотографии пары за обедом в Лос-Анджелесе на что-то указывают, то все это похоже на начинающийся роман.