Я улыбнулась и поцеловала его. Я чувствовала такое облегчение: меня любили, я тоже любила! Мне было так радостно от того, что я снова хочу быть с кем-то! Я думала, что Селия уже никогда не вернется ко мне. Но Макс-то был здесь, рядом. Он был мой. В коттедж мы вернулись обгоревшими на солнце и изнывающими от ожогов. Я приготовила на обед арахисовое масло и бутерброды с желе, и мы сидели в постели и смотрели новости. Было так классно! Ничего не нужно было доказывать, ничего не нужно было скрывать. Я уснула под убаюкивания Макса, спиной чувствуя его сердцебиение. Но на следующее утро, когда я проснулась с растрепанной головой и неприятным запахом изо рта, я взглянула на Макса, рассчитывая увидеть улыбку на его лице. Но он выглядел бесстрастным, словно уже несколько часов глазел в потолок. – О чем думаешь? – спросила я. – Ни о чем. Волосы на его груди уже поседели, и это придавало ему царственный вид. – Да в чем дело? – переспросила я. – Уж мне-то ты можешь сказать. Макс обернулся и посмотрел на меня. Я поправила прическу, чувствуя себя несколько неловко оттого, что выгляжу не слишком неопрятно. Он снова уставился в потолок. – Я не так представлял себе это. – А что же ты представлял? – Тебя. Я представлял жизнь с тобой как нечто величественное. – И что? Сейчас уже не представляешь? – Нет, это не то, – сказал он, покачав головой. – Можно честно? Думаю, я ненавижу пустыню. Здесь слишком много солнца и нет хорошей еды, да и вообще, зачем мы здесь? Мы – городские люди, любовь моя. Нам нужно вернуться домой. «Слава богу, что дело только в этом», – подумала я и рассмеялась. – Нам осталось провести здесь всего три дня, – заметила я. – Да-да, я знаю, ma belle, но прошу тебя, давай вернемся домой. – Так скоро? – Мы могли бы снять номер в «Уолдорфе» на несколько дней. Вместо вот этого. – Ладно. Раз уж тебе так этого хочется. – Да, мне этого хочется, – ответил он. А потом встал и отправился принимать душ. Позднее, в аэропорту, когда мы ждали посадки, Макс пошел купить газеты и вернулся с журналом «Пипл», в котором подробно рассказывалось о нашей свадьбе. Меня называли «дерзкой секс-бомбой», а Макса – моим «белым рыцарем». – А что, здорово! – заметил он. – Мы с тобой – словно королевская чета. Ты такая красивая на этом фото! Но ты всегда красивая. Ты просто воплощение Красоты. Я улыбнулась, подумав о знаменитых словах Риты Хейворт: «Мужчины засыпают с Гильдой, а просыпаются со мной»[31]. – Думаю, мне не мешало бы сбросить несколько фунтов, – добавил он, похлопав себя по животу. – Хочу выглядеть для тебя привлекательным. – Ты и так привлекательный, – сказала я. – И всегда был таким. Он покачал головой. – Нет. Ты только взгляни, какой я тут на их фото. Можно подумать, что у меня три подбородка. – Неудачный снимок, не более. Вживую ты выглядишь чудесно. Я бы вообще ничего в тебе не меняла, честное слово. Но Макс меня словно и не слышал. – Думаю, нужно завязывать с жареной пищей. А то я стал слишком уж американцем, тебе так не кажется? Хочу быть для тебя привлекательным. Но он имел в виду другое: привлекательным не для меня, а для тех картин, которые он намеревался снять со мной в главной роли. К тому моменту, как мы сели на самолет, мое сердце уже начало разрываться. Во время полета, пока я наблюдала за ним, читающим журнал, оно продолжало разрываться. Уже перед самым заходом на посадку какой-то мужчина, летевший вторым классом, прошел в первый класс, чтобы воспользоваться туалетом, и, казалось, не поверил своим глазам, увидев меня. Едва он прошел мимо, Макс повернулся ко мне и с улыбкой произнес: – Полагаю, эти люди, приехав домой, расскажут всем своим знакомым о том, что летели одним самолетом с Эвелин Хьюго. И как только он произнес это, мое сердце окончательно разорвалось на две половинки. * * * Лишь месяца через четыре я осознала, что Макс даже не намерен хотя бы попытаться полюбить меня – он был способен любить лишь свое представление обо мне. Но и тогда, как бы глупо это ни звучало, я не собиралась уходить от него, потому что совсем не хотела разводиться. Ведь я только-только вышла замуж за мужчину, которого когда-то раньше любила. Всего лишь второй раз в жизни я вступила в брак, веря в то, что он будет длиться вечно. Да и потом, это ведь не я бросила Дона, а Дон бросил меня. В случае с Максом я полагала, что, может быть, что-то изменится, что-то вдруг щелкнет, и он увидит меня настоящей и полюбит меня за это. Я думала, что, возможно, полюблю реального его достаточно сильно для того, чтобы он начал любить реальную меня. Я думала, что в конечном счете у меня сложится во всех смыслах содержательный брак с мужчиной. Увы, этого так и не случилось. Макс лишь возил меня по городу и выставлял напоказ повсюду, где только мог, словно я была каким-то трофеем. Все хотели Эвелин Хьюго, а Эвелин Хьюго хотела его. Та девушка в «Душе общества» очаровывала всех и каждого. Даже того, кто создал ее. И я не знала, как сказать ему, что да, мне она тоже нравится, но все же я – не она. 53 В 1988 году Селия снялась в роли леди Макбет в одноименном фильме. Она могла бы претендовать на приз лучшей актрисе – выразительнее ее из женщин в тот год не отыграл никто, – но, должно быть, решила довольствоваться наградой за лучшую роль второго плана. Увидев результаты голосования, я поняла, что она сама попросила об этом. Селия была умная женщина. Естественно, я проголосовала за нее. В тот день, когда она взяла «Оскара», я была в Нью-Йорке с Коннор и Гарри. Макс в том году улетел на награждение один, из-за чего мы едва не поругались. Он хотел, чтобы я отправилась с ним, я же хотела провести вечер с семьей, не в неудобном платье и на шестидюймовых каблуках. Да и потом, если уж начистоту, мне было за пятьдесят. Подросло целое поколение новых актрис, с которыми приходилось соперничать. Все они были красивые, с гладкой кожей и блестящими волосами. Когда ты запомнилась красивой, нет наказания хуже, чем стоять рядом с кем-то, кто роскошнее тебя. И неважно, какой красавицей я была когда-то. Часы тикали, и все могли это увидеть. Ролей становилось все меньше. Теперь мне предлагали сыграть матерей главных героинь, на роли которых приглашались женщины двое моложе. Жизнь в Голливуде идет по колоколообразной кривой, и я продержалась на вершине так долго, как только могла. Дольше меня держатся наверху лишь единицы. Но теперь я уже скатилась ниже, и меня только что не отправляли на свалку. Вот почему я не захотела ехать на церемонию вручения наград Академии. Вместо того чтобы лететь в Лос-Анджелес и провести день за наведением макияжа, а потом долго стоять навытяжку и с втянутым животом перед сотнями камер и миллионами глаз, я решила побыть с дочерью. У Луизы был отпуск, а поскольку подходящей замены мы не нашли, нам с Коннор в тот день пришлось сыграть в «уборку по дому». Потом мы приготовили обед, а уже вечером поджарили немного попкорна и вместе с Гарри сели смотреть, как Селия возьмет статуэтку. Селия была в желтом шелковом платье с кружевной каймой. Ее рыжие волосы, теперь более короткие, были собраны на затылке. Разумеется, она не помолодела, но выглядела просто потрясающе. Когда назвали ее имя, она поднялась на сцену и приняла награду с той грацией и искренностью, которые принесли ей известность у публики. Перед тем как отойти от микрофона, она сказала: – Просьба к тем, кто захочет сегодня поцеловать телевизор: осторожнее, берегите зубы! – Мамочка, почему ты плачешь? – спросила Коннор. Я поднесла руку к лицу и обнаружила, что оно залито слезами. Гарри улыбнулся и погладил мне спину. – Тебе следовало бы позвонить ей, – сказал он. – Зарыть топор войны – не такая уж и плохая идея. Звонить я не стала – написала письмо. Дорогая Селия! Поздравляю от всей души! Ты заслужила это, как никто другой. Ни секунды не сомневаюсь: ты – самая талантливая актриса нашего поколения. Желаю тебе полного и всеобъемлющего счастья. Телевизор я целовать не стала, но аплодировала не менее громко, чем в прежние времена.