Грейс отступает в сторону и кивком приглашает меня войти. Я кладу сумочку и снимаю пальто. – Можете оставить здесь. – Она открывает гардероб и протягивает мне деревянную вешалку. Гардероб примерно одного размера с ванной в моей квартире. Ни для кого не секрет, что денег у Эвелин куры не клюют. Что мне сейчас нужно, это не позволить запугать меня. Она красива и богата, влиятельна, сексуальна и мила. А я – самая обычная женщина. И мне нужно каким-то образом убедить себя, что мы с ней на равных, а иначе ничего не получится. – Хорошо. Спасибо, – улыбаюсь я, вешаю пальто и отступаю. Грейс закрывает дверцу. – Эвелин наверху, готовится. Что вам предложить? Воду, кофе, чай? – Я бы выпила кофе. Грейс ведет меня в комнату, яркую и просторную, с высокими, от пола до потолка, книжными шкафами и двумя мягкими креслами кремового цвета. – Садитесь. Вы какой предпочитаете? – Кофе? – растерянно уточняю я. – Со сливками, но можно и с молоком. Но сливки – в самый раз. Да что угодно. – Я беру себя в руки. – То есть я хочу сказать, что меня бы устроила ложечка сливок, если у вас есть. Скажите, я нервничаю? Грейс улыбается. – Немного. Но вы не беспокойтесь. Эвелин – добрейшая душа. Она особенная, к этому нужно привыкнуть. Но я работала со многими и могу вас уверить – Эвелин лучше всех. – Она платит вам, чтобы вы так говорили? – спрашиваю я как будто в шутку, но получается несколько язвительно. К счастью, Грейс смеется. – В прошлом году она отправила нас с мужем в Лондон и Париж – это был мой рождественский бонус. Так что – да, пожалуй, платит, хотя и не в прямом смысле. Господи. – Что ж, тогда понятно. Хотела бы получить вашу работу, когда вы уволитесь. Грейс снова смеется. – Договорились. А прямо сейчас вы получите чашечку кофе с ложечкой сливок. Я сажусь и проверяю телефон. Сообщение от мамы с пожеланием удачи. Тапаю по буковкам и сбиваюсь, не могу правильно набрать рано – автокорректор меняет его на рана. Пытаюсь исправить, но слышу шаги на лестнице, оборачиваюсь и вижу направляющуюся ко мне Эвелин Хьюго. У меня захватывает дух. У нее осанка балерины. На ней облегающие черные брюки-стретч и длинный, в серо-голубую полоску, свитер. Худая, как всегда, и если я знаю, что она сделала что-то со своим лицом, то лишь потому, что в ее возрасте выглядеть так без помощи доктора невозможно. Сияющая кожа слегка покраснела, словно ее терли под душем губкой. Ресницы то ли накладные, то ли наращенные. Щеки слегка впалые, но с мягким розоватым оттенком, губы темные, без помады. Волосы ниже плеч – тут и светлые, и седые, и блондинистые – обрамляют лицо светлыми прядями, создавая эффект элегантно стареющей женщины, которая любит загорать. А вот брови – темные, густые, прямые линии, ее фирменная черта – с годами поредели. И теперь они того же цвета, что и волосы. Пока она идет ко мне, я успеваю заметить, что обуви на ней нет, но надеты большие толстые вязаные носки. – Привет, Моник. Меня немного удивляет небрежность и уверенность, с которыми она произносит мое имя, как будто мы давние знакомые. – Привет. – Я – Эвелин. – Она протягивает руку, пожимает мою. Какой же нужно обладать уверенностью, чтобы назвать свое имя, когда знаешь, что оно известно всем в комнате – да что там, во всем мире. Грейс входит с белой чашечкой на белом блюдце. – Пожалуйста, ваш кофе. И совсем немного сливок. – Большое спасибо. – Я тоже такой люблю, – говорит Эвелин, и, смешно признаться, мне приятно это слышать, как будто я угодила ей чем-то. – Кому-то из вас что-нибудь еще нужно? – спрашивает Грейс. Я качаю головой, Эвелин не отвечает, и Грейс уходит. – Идемте в гостиную, устроимся поудобнее. Я беру сумочку, Эвелин забирает у меня кофе, и мне на память приходит вычитанная где-то фраза насчет того, что харизма – это «обаяние, которое вдохновляет привязанность». И какое прелестное сочетание – могущественная женщина и такой простой, скромный жест. Мы входим в большую, светлую комнату с высокими окнами. Два серовато-белых кресла, напротив – серо-голубая софа. Под ногами толстый ковер цвета слоновой кости. В глаза бросается открытое черное фортепьяно под окном. Над софой увеличенная черно-белая фотография – Гарри Кэмерон на съемочной площадке. Над камином афиша – Эвелин в фильме 1959 года «Маленькие женщины». Вместе с Эвелин Селия Сент-Джеймс и еще две актрисы. В 50-х этих четырех женщин знали все, но испытание временем выдержали только Эвелин и Селия. Смотрю на них сейчас – они как будто и сияют ярче. Но это, конечно, всего лишь предвзятость ретроспективного взгляда. Я вижу то, что хочу видеть, уже зная, как все обернется. Эвелин ставит чашку с блюдцем на покрытый черным лаком кофейный столик. – Садитесь, – приглашает она и сама опускается в мягкое кресло, подтягивая ноги. – Куда хотите. Я киваю, кладу сумочку, усаживаюсь на софу и достаю блокнот. – Так вы выставляете на аукцион платья. – Щелкаю ручкой, показывая, что готова слушать. И тут она говорит: – Вообще-то, я пригласила вас сюда под ложным предлогом. – Извините? – Я почти уверена, что ослышалась. Эвелин устраивается поудобнее и смотрит на меня. – О продаже через «Кристис» кучки платьев и говорить-то особенно нечего. – Но тогда… – Я пригласила вас обсудить кое-что еще. – И что же? – Историю моей жизни. – Историю вашей жизни? – Я совершенно обескуражена и изо всех сил стараюсь понять, о чем речь. – Да, откровенно обо всем. Откровения Эвелин Хьюго… это… это… Даже не знаю. Что-то вроде истории года. – Вы хотите рассказать вашу историю через «Виван»? – Нет. – Вы не хотите… – Я не хочу делать это через «Виван». – Тогда зачем я здесь? – в полном недоумении спрашиваю я. – Я собираюсь отдать свою историю вам. Смотрю на нее и не могу понять, что именно она хочет сказать. – Вы хотите рассказать вашу историю всему миру и сделать это через меня, но не через «Виван»? Эвелин кивает. – Ну вот, вы начинаете понимать. – И что именно вы предлагаете? – Ситуация невозможная: одна из самых загадочных и знаменитых женщин во всем мире предлагает мне историю своей жизни – без всяких на то причин. Должно быть, я что-то упустила. – Я расскажу вам свою историю так, что это пойдет на пользу нам обеим. Хотя, если уж начистоту, главным образом вам. – И о какой же степени откровенности мы говорим? – Может быть, речь идет о каких-то ничего не значащих, отобранных ею эпизодах? – О полной. Я расскажу вам всю историю, без купюр. Хорошее, плохое, злое – все. Можете выбрать любое клише, какое только пожелаете и которое означает «я расскажу вам абсолютно обо всем». Стоп. Мне уже не по себе, ведь я пришла всего лишь задать несколько вопросов о платьях. Я кладу блокнот на столик, на него – ручку. Все нужно сделать идеально. Роскошная, хрупкая птичка прилетела и села мне на плечо, и если я допущу хоть одно неловкое движение, она может взмахнуть крылышками и улететь. – О’кей. Если я правильно вас поняла, вы хотели бы исповедаться во всевозможных грехах… Что-то в ее позе, казавшейся до этого момента расслабленной и довольно-таки отстраненной, меняется. Эвелин наклоняется ко мне.