Шокированная признанием Селия уставилась на меня. – Вижу. – Ты спишь с другими женщинами? – спросила я. Она закрыла за собой дверь. – Ты о чем говоришь? – Руби сказала, что ты лесбиянка. Селия оглянулась. – Кого интересует, что говорит Руби? – Так спишь? – Ты теперь перестанешь со мной дружить? В этом все дело? – Нет. – Я покачала головой. – Конечно нет. Я… никогда… – Тогда в чем дело? – Я просто хочу знать. – Зачем? – Ты не думаешь, что у меня есть на это право? – Ну, это как посмотреть. – Так спишь? Селия взялась за дверную ручку, но я инстинктивно наклонилась и схватила ее за запястье. – Что ты делаешь? Я держала ее за руку, и мне нравилось чувствовать под пальцами ее кожу. Мне нравился аромат ее парфюма, уже распространившийся по прачечной. Я наклонилась и поцеловала ее. Я не знала, что делаю. В том смысле, что я не в полной мере контролировала свои движения и не вполне понимала, как это делается физически. Целуют ли женщин так же, как и мужчин, или как-то по-другому? И еще я не представляла эмоциональный масштаб моих действий, их реальное значение и возможный риск. Одна знаменитая женщина целовала другую знаменитую женщину в доме директора крупнейшей голливудской студии, в окружении продюсеров, звезд и, возможно, доброй дюжины тех, кто крысятничал на журнал «Sub Rosa». Но в тот момент мне нужны были только ее губы, такие мягкие. Ее кожа, такая гладкая, без малейшей шероховатости. Я хотела только одного: чтобы она поцеловала меня в ответ, чтобы убрала руку с дверной ручки и обняла меня. От нее пахло чем-то цветочным, вроде сиреневой пудры. У нее были влажные губы и приятное, сладкое дыхание с привкусом сигарет и мятного ликера. Когда она прижалась ко мне, когда наши груди соприкоснулись, и ее бедра потерлись о мои… Все было так и совершенно не так. Все было знакомо и совершенно не знакомо. Там, где у Дона были холмы, у Селии были впадины, и наоборот. Но ощущение бьющегося в груди сердца, желание получить больше и еще больше, ощущение, что ты растворяешься в запахе, вкусе, прикосновениях другого человека, – оно было тем же. Селия отстранилась первой. – Нам нельзя здесь оставаться. – Она вытерла губы тыльной стороной ладони. – Подожди. – Я попыталась ее остановить. Но она вышла из прачечной и закрыла за собой дверь. Я зажмурилась, потому что не знала, как справиться с собой, как унять растревоженные мысли. Сделала глубокий вдох, открыла дверь, вышла и быстро поднялась по ступенькам. Я прошла по коридору, открывая каждую дверь на втором этаже, пока не нашла ту, которую искала. Дон одевался, засовывал рубашку в брюки, а женщина в золотистом, украшенном бисером платье надевала туфли. Я повернулась и побежала. Дон бросился за мной. – Поговорим дома, – сказал он, хватая меня за локоть. Я вырвала руку и оглянулась, но Селии видно не было. Через переднюю дверь вошел Гарри. Выглядел он трезвым и бодрым. Я подбежала к нему, а Дон остался на лестнице, где его загнал в угол подвыпивший продюсер, пожелавший поговорить о мелодраме. – Где ты был весь вечер? – спросила я. Гарри улыбнулся. – Предпочитаю оставить это при себе. – Можешь отвезти меня домой? Гарри посмотрел на меня, потом на Дона на лестнице. – С мужем поехать не хочешь? Я покачала головой. – Он это знает? – Если не знает, то недоумок. – Ладно, – покорно кивнул он, как всегда выполняя то, что я хотела. Я села на переднее сиденье «Шевроле», и Гарри уже начал выезжать, когда из дома вышел Дон. Увидев меня, он подбежал к машине, но я подняла стекло. – Эвелин! К счастью, стекло смягчило резкие нотки и приглушило голос, так что доносился он как будто издалека. Мне нравилось, что могу контролировать его и решать, на какой громкости слушать. – Извини. Это не то, что ты думаешь. Я смотрела прямо перед собой. – Поехали. Я понимала, что загоняю Гарри в угол, ставлю его перед необходимостью выбора. Но, надо отдать должное, он и бровью не повел. – Кэмерон, не смей увозить мою жену! – Дон, давай обсудим это утром, – бросил в окно Гарри и повернул на дорогу в каньон. К тому времени, когда мы доехали до бульвара Сансет, пульс наконец унялся, я повернулась к Гарри и заговорила. Услышав, что Дон был наверху с женщиной, он кивнул, как будто ничего другого и не ожидал. – Ты, кажется, не удивлен? – спросила я, когда мы проезжали перекресток Доэни и Сансет, то место, с которого и начинает открываться красота Беверли-Хиллз: широкие, обсаженные деревьями улицы, идеально постриженные лужайки, чистые тротуары. – Дона всегда тянуло к женщинам, с которыми он только что познакомился. Я не был уверен, знаешь ли ты об этом. И, вообще, трогает тебя это или нет. – Я не знала. И да, трогает. – Что ж, тогда извини. – Он взглянул на меня, на мгновение оторвав взгляд от дороги. – Надо было тебе рассказать. – Есть много такого, о чем мы не рассказываем друг другу. – Я отвернулась к окну. По тротуару шел мужчина с собачкой. Мне нужен был кто-то. Мне нужен был друг. Тот, кому я могла рассказать правду, кто мог бы принять меня и успокоить, сказать, что все будет хорошо. – А если так и сделать? – Рассказать друг другу правду? – Рассказать друг другу все. Гарри снова взглянул на меня. – Мне не хотелось бы возлагать свое бремя на твои плечи. – Тебе тоже пришлось бы нелегко. У меня достаточно своих скелетов.