– Мария, будь добра, приготовь мистеру Адлеру что-нибудь на завтрак, – сказала я в трубку и, повернувшись к Дону, спросила: – Что ты хочешь? Кофе и яичницу? Наша служанка в Лос-Анджелесе Пола готовила ему завтрак каждое утро и прекрасно знала, что ему нравится. Я же вдруг поняла, что не имею представления о его вкусах и никогда не обращала на это внимания. Дон выхватил из-под головы подушку и, прижав к лицу, что-то закричал в нее. – Что на тебя нашло? – спросила я. – Если уж не можешь сама приготовить завтрак, постаралась бы, по крайней мере, уяснить, что мне нравится. – С этими словами он направился в ванную. Было неприятно, но не скажу, что я сильно удивилась. Я уже успела понять, что Дон добр, только когда доволен, а доволен он только тогда, когда выигрывает. Я познакомилась с ним в тот период, когда он выигрывал, вышла замуж на его подъеме. Теперь же приходило понимание, что милый Дон – это еще не весь Дон. После завтрака мы сели во взятый напрокат «Корвет» и отправились на съемочную площадку, находившуюся в десяти кварталах от дома. – Ты готов? – спросила я, рассчитывая поднять ему настроение. Дон остановился посередине дороги и повернулся ко мне. – Я работаю профессиональным актером дольше, чем ты живешь. – С чисто формальной точки зрения он был прав, потому что еще ребенком появился в одном из немых фильмов с участием Мэри. Сниматься всерьез он начал в двадцать один год. За нами следовало еще несколько машин; мы задерживали движение. – Дон… – Я надеялась, что муж опомнится и двинется дальше, но он меня не слушал. Стоявший за нами белый грузовик попытался протиснуться мимо. – Знаешь, что сказал мне вчера Алан Томас? Алан был новым агентом Дона и советовал ему уйти из «Сансета» на вольные хлеба. В то время все больше актеров решались сами управлять своей судьбой. Дон нервничал, дергался и не знал, что делать. Он постоянно твердил, что одной картиной заработал больше, чем его родители всей своей карьерой. Берегись мужчин, которым есть что доказывать. – В городе все спрашивают, почему ты осталась Эвелин Хьюго. – Я сменила имя совершенно законно. Что ты имеешь в виду? – На афише. Там должно быть «Дон и Эвелин Адлеры». Так все говорят. – Кто говорит? – Люди. – Какие люди? – Они думают, что хозяин в доме ты. Я покачала головой. – Не говори глупости. Объехать нас попыталась еще одна машина, и я уже представляла, что вот сейчас нас с Доном узнают, а потом в журнале «Sub Rosa» целая страница будет посвящена любимой паре Голливуда, на которой нас изобразят вцепившимися друг другу в горло под язвительным заголовком. Наверное, что-то такое мелькнуло в голове у Дона, потому что он повернул ключ, и мы тронулись. Когда мы въехали на автостоянку, я посмотрела на часы и сказала: – Поверить не могу, мы опоздали на сорок пять минут. А Дон добавил: – Ну, мы же Адлеры, нам можно. Мне это совершенно не понравилось. Дождавшись, когда мы остались в трейлере вдвоем, я сказала: – Когда ты так говоришь, дерьмом начинает попахивать. Иногда, если рядом люди и тебя могут услышать, бывает лучше помолчать. Он как раз снимал пиджак. В любой момент могли прийти костюмеры. Мне надо было просто уйти в свой трейлер и оставить его в покое. – Думаю, у тебя сложилось неверное впечатление, – возразил Дон. – Это как же так? – Мы не равны, любимая, – заявил он мне в лицо. – И мне жаль, что я позволил тебе забыть это. Я не нашлась, что ответить. – Думаю, это твой последний фильм. Тебе пора подумать о детях. Карьера складывалась не так, как хотелось бы, и Дон решил, что если ему не суждено стать самой большой знаменитостью в семье, то он не позволит сделать это мне. Я посмотрела на него. – Нет. И заруби это себе на носу. И тогда он ударил меня по лицу. Резко, сильно, больно. Я даже не поняла, как это случилось. Щека полыхнула от удара, а я не могла поверить, что меня ударили. Если вас никогда не били по лицу, то позвольте сказать вам кое-что – это унизительно. Прежде всего потому, что к глазам подступают слезы, независимо от того, плачете вы или нет. Шок и сила удара стимулируют слезные протоки. Получить оплеуху и выглядеть при этом стоиком – невозможно. В ваших силах только сохранить достоинство, не сдвинуться с места, и пусть лицо горит, а под глазом расцветает синяк. Это я и сделала. Ведь меня уже бил отец. Я потрогала скулу и почувствовала, как горит под ладонью кожа. В дверь постучал помощник режиссера. – Мистер Адлер, мисс Хьюго с вами? Дон ответить не смог. – Одну минутку, Бобби, – сказала я и с гордостью обнаружила, что голос звучит естественно, без малейшего напряжения и уверенно. Как у женщины, на которую никто и никогда не поднимал руку. Я не могла посмотреться в зеркало. Дон стоял спиной к нему и загораживал собой. – Заметно? – спросила я. Дон едва смог взглянуть на меня, после чего молча кивнул. Он походил на оробевшего мальчишку, который только и ждет, что я сейчас спрошу, не он ли разбил у соседей окно. – Выйди и скажи, что у меня женские проблемы. Он смутится и расспрашивать не станет. Потом скажи своей костюмерше, чтобы ждала тебя в моей комнате. И пусть Бобби скажет моей, чтобы пришла сюда через полчаса. – О’кей. – Дон схватил свой пиджак и вышел. Я тут же заперла дверь и привалилась к стене. Теперь, когда он не мог их видеть, слезы хлынули сами собой. От того места, где родилась, я уехала за три тысячи миль. Мне удалось оказаться в нужном месте в нужное время. Я сменила имя. Перекрасила волосы и сделала стрижку. Я поставила новые зубы и научилась играть. Обзавелась друзьями. Вышла замуж и вошла в знаменитую семью. Мое имя знали во всей Америке. И все же… И все же… Я выпрямилась, отступила от стены и вытерла глаза. Собралась с силами и взяла себя в руки. Потом села за туалетный столик, перед тремя зеркалами с подсветкой. Какой же глупой я была, думая, что вот стану кинозвездой, попаду в положенную мне по статусу гримерную, и все проблемы развеются сами собой. Через пару минут в дверь постучала Гвендолин – пора заняться волосами. – Одну секунду! – крикнула я. – Эвелин, надо поторопиться. Вы уже опаздываете по расписанию. – Одну секунду! Я посмотрела на себя в зеркало и поняла, что быстро красноту не убрать. Вопрос заключался в том, можно ли довериться Гвен. Похоже, ничего другого мне не оставалось. Я встала и открыла дверь. – Ох милая, ты ужасно выглядишь, – сказала она. – Знаю. Она присмотрелась внимательнее и все поняла. – Ты упала?