– А почему её убили, если она… почтенная? – Дак не знает никто! – Бабка аккуратно положила свёрток и побрякала штырьком рукомойника – ополоснула руки. – И вот что я тебе скажу – не наши это, не сокольничьи! Приезжие её убили. – Как – не ваши? Арестовали же какого-то вашего алкоголика! – Витьку-то? – И бабка махнула рукой. – Да ну его! Он небось шлялся возле Зойкиного магазина, хотел сотенную на поллитру стрельнуть, а покойница-то там где-то платок обронила, или из кармана он у ней вывалился. Его ведь почему арестовали? Потому что платок у него нашли, а платок с покойницы, и вся недолга. …Случайный дедок в электричке тоже утверждал, что арестовали ни в чём не повинного человека. А Зоя Семёновна – Зойка! – кричала, что он убил. Он убил и сидит! И водитель, который вёз Илью со станции, говорил, что убил Петрович. …Сплетни и слухи. Олег Павлович, директор, запрещает своим разговаривать об убийстве. Но он зачем-то разыскал Илью Субботина и умолял приехать. Именно так – умолял. – Только Зойка чего-то знает, – заговорщицким тоном продолжала бабка, – и молчит. Может, она сама Витьку и оговорила, и платок ему подкинула, чтоб его под замок замкнули. – Зачем это ей? – А чужая душа потёмки. Она от него тоже, знаешь, натерпелась! Как аборт в Ярославле сделала, с той поры ведь и нет деток. Ребёночка Витька не схотел. Куда нам, говорит, мы молодые, для себя пожить должны. Нынче всякий для себя живёт, а не для Бога и не для общества. Вот и Витька так. Чего положить-то? Вилок или крошева? – А? Вилок. Бабка отвалила камень, прижимавший деревянный круг, и запустила руку в бочку. – Ещё, может, какой хахаль у ней завёлся из приезжих, у Зойки-то. Она всё время с ними крутится, с вами, то есть. Поэтесса по имени Ангел громко захохотала. Бабка вынырнула из бочки и посмотрела на неё неодобрительно. – Хахаль! – с нажимом хохотала поэтесса. – У Зои Семённы! – Ну, доподлинно я не знаю, – бабка поджала губы, – а только живёт у ней кто-то, вот те крест. И никто его не видал. – Секундочку, – встрепенулся профессор Субботин. – Кто живёт? Где? – А у Зойки в магазине! На втором этаже! Сама-то она за плотинкой квартирует, а второй этаж в магазине у ней под мастерскую приспособлен, там всякие решёта, коклюшки, машинка швейная, ло́скут, стол огроменный!.. От это я своими глазами видала. Она, когда открытие сделала, всех односельчан звала посмотреть, как всё устроено. Ну, мы и ходили. А нынче у ней в мастерской живёт кто-то. И давно живёт-то! – Что вы видели? – Свет я видала, хоть и зашторено всё, как в бункере! – Илье показалось, что бабка сейчас покажет поэтессе узловатую фигу. – Чего это Зойка просто так свет станет жечь, когда за него такие деньги дерут! Да и магазин на замке был, и ещё на поперечину заложен!.. А сама она дома была, мне отсюда видать, как народ по плотинке шастает, и Зойку я видала!.. – Да она старая, Зоя Семённа! Какие у неё кавалеры? – влезла деваха. – По-вашему, по-городскому, может, и старая, – отчеканила бабка, – а по-нашему – ишшо не очень. Ну? Всё? Заговорилась я с вами! На ярком солнце после полутьмы лабаза да в непривычной обуви Илья оступился и чуть не упал с крыльца. – А ты чего? Тайный следователь? Чего ты всё спрашиваешь? – Мне нужно, я и спрашиваю. – А зачем тебе нужно? Он не ответил. …Слухи, сплетни. Кто-то что-то видел. Кто-то что-то сопоставил, и ответ в уравнении не сошёлся. – Ты писатель? – не отставала Ангел. – Роман пишешь? – Я поэму пишу, – рассеянно сказал Илья. – Ты чего, поэт?! – Я в прозе. Они дошли до берега речушки, заросшего облетевшими ивами. Какие-то до странности одинаковые домики из почерневших брёвен стояли на этом и том берегу. И крупная мохнатая лошадь глядела себе под ноги. Илья Субботин дошёл до лавочки – два пенька и доска между ними, – плюхнулся и подтянул рыжее жёсткое голенище. Его невообразимая спутница пристроилась рядом. – Зачем ты врёшь? – спросила она, вытянула ноги и стала качаться туда-сюда. – Боже, какая скука – это постоянное враньё. Все врут. Бабка врёт про сапоги, что они хорошие, ты делаешь вид, что веришь, следовательно, тоже врёшь. Потом она врёт про Зою и её кавалеров, а ты врёшь, что поэт. Зачем всё это? Почему нельзя просто нормально говорить друг другу правду? – Хочешь огурец? Она взглянула на него. У неё были очень светлые, как будто волчьи, глаза, густо и неряшливо подведённые. Илья полез в пакет и выудил четвертинку капустного вилка, холодного и влажного, в крошках моркови и зёрнышках тмина. Отделил несколько пластинок и стал хрустко жевать. – Вот эта лошадь, – сказал он и показал капустой, какая именно лошадь, – не врёт. Она просто стоит и отдыхает от работы. – А люди все врут. – А зачем тебе правда? – Как зачем? Чтобы жить по-человечески! – Секундочку, – сказал профессор Субботин и отделил себе ещё кусок капусты. – Здесь логический сбой. Если лошадь не врёт, а люди поголовно врут, значит, мы, добиваясь правды во всём, хотим жить по-лошадиному. Вот так логично. Ангел рассердилась. – Люди должны быть честными! Для начала просто честными! Если они научатся не врать, человечество выживет. А если будут продолжать… Илья перебил, она ему надоела: – Всё это очень остроумно, но ты, например, ещё утром объявила во всеуслышание, что никому и никогда не врёшь. – И чего? Я решила не врать и не вру, оказалось, что это просто: нужно только… Он опять её перебил: – Ты сейчас изо всех сил пытаешься меня обмануть. Тебе кажется, что окружающих ты уже обманула, но они просто заняты своими делами и не слишком внимательны. Со мной этот номер не пройдёт. Он дожевал капусту и вздохнул: – И я спрашиваю себя – зачем ты обманываешь? Что тебе нужно? От меня и вообще. Тебе ведь явно что-то здесь нужно! – Мне… ничего, – пробормотала она и вскочила. – Кто ты такой?! Он вверх посмотрел на неё: – А ты кто такая? Что ты должна делать? Следить за мной?.. – Ещё не хватает! Ни за кем я не слежу! – Ты была здесь, когда убили женщину? – Ну, была, и что?! – Ты разговаривала с ней? – Нет! Я её увидела, только когда Зоя Семёновна завопила, что человека убили, и все побежали, и я побежала тоже!.. – Где ты была, когда завопила Зоя Семёновна? – Я… просто гуляла. Вон там. Илья полюбовался на свои необыкновенные сапоги. В разные стороны покрутил подошвами. – Ну, как хочешь. Она смотрела на него. …Нужно время. Время пройдёт, она всё обдумает, изобретёт какую-нибудь более или менее безопасную для себя версию и выдаст её за правду. Подождём, послушаем. А можно попытаться ускорить события. Почему нет?.. Илья вытер влажные от рассола пальцы о джинсы, откинувшись назад, достал из кармана куртки записную книжку и карандаш – поэтесса следила за ним насторожёнными белыми глазами. Он перелистнул жёлтую упругую страницу, подумал и записал: «Зоя Семёновна и Витька. Дочь убитой и её кавалер. Свет из мастерской. Человек в парке. Клавдия и грибы». – Какой человек в парке? – живо спросила поэтесса. Она читала за его рукой. – И что за дочь убитой? – Лилечка, которая живёт с нами в гостинице, дочь убитой Лилии Петровны. Она подходит по возрасту. И ещё ты. – Да ну-у-у!.. Говорю же, ты ничего не знаешь о людях! Лилечка! Быть не может, что у неё маму… мама умерла! Да ещё совсем недавно! Она селфи делает и хохочет. – Вот именно.