Социально-правовые вопросы Судебный процесс. Все случаи убийства подразумевают те или иные полицейские и судебные процедуры. Все это оказывает серьезное влияние на процессы переживания горя и преодоления кризиса и порождает целую гамму чувств, но самые тяжелые эмоции вызывает безразличие судебной системы и участников судебного процесса. Один человек красноречиво выразился по этому поводу следующим образом: «Вот был один доктор… его убили, а всем наплевать… Подумаешь, мол, бывает… Люди забывают… Время-то течет». Вымещение чувств. Убийство подрывает веру человека в мир как в место, где царят покой и порядок. Исследования показывают, что преждевременная смерть от естественных причин также способна подорвать это ощущение безопасности. Обвинить в трагедии кого-то проще, чем признать факт неопределенности жизни. Это позволяет человеку продолжать считать себя хозяином положения, а ответственность за случившееся переложить на других. Неспособность разобраться в ситуации заставляет его почувствовать себя беспомощным. Родственники жертвы еще долго переживают последствия психологической травмы. Не в последнюю очередь это связано с тем, что обычно им приходится участвовать в длительных процессах расследования и суда. Люди ищут мишень, на которую можно выплеснуть свои чувства. Как правило, главной мишенью становится убийца. Родственники жертвы жаждут справедливости, они хотят, чтобы убийца понес наказание. Некоторые желают увидеть смертную казнь, другие считают тюрьму подходящим наказанием за противоправные действия. Некоторые заявляют, что убийца — больной человек и должен быть отправлен на психиатрическое лечение, поскольку они не хотят, чтобы он причинил вред кому-то еще. Еще одним объектом вымещения эмоций является система правосудия. Некоторые могут обозлиться на полицию за безуспешные поиски убийцы. Другие сосредотачивают внимание на судебном процессе и злятся на судей за то, что «преступников выпускают на волю сразу после ареста». Адресатом обвинений является также и общество в целом. Как сказал один вдовец: «Я по натуре консерватор, но это сделало меня отчасти радикалом… Подумать только, общество, в котором ты живешь, породило такого вот типа». Нередко можно услышать обвинения и в адрес самой жертвы. Существует мнение, что ни одна жертва не бывает полностью невинной и в той или иной степени соучаствует в преступлении (Amir, 1967). «Родители убитых детей» Последствия утраты ребенка для членов семей были практически не изучены до появления исследования Айлин Райнир, в ходе которого были опрошены активисты общественного движения «Родители убитых детей» из тринадцати местных отделений в одиннадцати штатах страны. Исследование поставило перед собой цель изучить состояние и типичные реакции родителей, лишившихся детей. Термин «ребенок» использовался применительно к отношению родства, а не к возрасту жертвы на момент смерти (Rinear, 1984). В исследовании приняли участие 237 человек, среди которых преобладали женщины (67, 9 %) белой расы (92,8 %). Средний возраст участников составил 51,5 года. Представленные в исследовании жертвы были в основном лицами мужского пола (61,6 %), жившими отдельно от родителей (63,7 %); средний возраст составил 22,1 года. Основная симптоматика, выявленная у респондентов, начиналась в первые недели после убийства ребенка и сохранялась в разных сочетаниях и степени тяжести на протяжении одного-двух лет. Вызванные психологической травмой стрессовые симптомы соответствовали посттравматическому стрессовому расстройству и приведены ниже в порядке наблюдаемой частоты: 1. Нарушение сна. За редким исключением, родители убитых сообщали о нарушениях сна. Они проявлялись в раннем пробуждении по утрам, бессоннице и более частом, чем обычно, сне. Все это могло происходить по отдельности или в различных сочетаниях. 2. Притупленный аффект. Почти все родители признавались в чувстве оцепенения или эмоциональной блокаде после смерти ребенка. Подавляющее большинство этих людей сообщали о неспособности испытывать эмоции любого рода, особенно связанные с близостью, нежностью и сексуальностью, а также о длительных периодах притупленного аффекта, часто переходящих в депрессию. Родители убитых отзывались об этих трудностях так: «Я не испытываю глубоких чувств с тех пор, как его убили»; «Я ничего не чувствую, как будто внутри меня все умерло»; «В этом году мои защитные механизмы рухнули, я в глубокой депрессии»; «Я изменилась эмоционально: стала неспособна любить и быть отзывчивой к другим моим детям». 3. Пониженный интерес к прежде любимым занятиям. Большинство родителей сообщали о выраженном снижении интереса к ранее значимым для них занятиям. Об этом виде трудностей они отзывались так: «Раньше я была истовой прихожанкой, а теперь бываю в церкви лишь от случая к случаю»; «После убийства я полностью утратил интерес к своей работе»; «После убийства я перестал общаться со своими друзьями». 4. Навязчивые мысли об убийстве. Большинство родителей сообщали о зацикленности на мыслях о жестокости убийства и страданиях своего ребенка. В частности, они говорили следующее: «Мне лучше, если я не один и чем-то занят, а иначе просто не могу выбросить эти мысли из головы»; «Со времени ее убийства не было ни дня, чтобы я не думала о ней и о том, как и почему она умерла». Одна из матерей сказала: Я все думаю о своем сыне, как он лежит там, посреди улицы, с окровавленной головой. Мне сказали, что смерть была мгновенной, а я все боюсь, что он мучился, когда умирал. Уже почти год прошел, а эти мысли продолжают меня преследовать. 5. Ощущение отчужденности. Большинство родителей сообщали о чувствах оторванности, отчужденности или отдаления от окружающих: «Я постоянно чувствую, будто смотрю на происходящее со стороны»; «Я чувствую отчужденность от друзей и коллег, поскольку они понятия не имеют, какой это ужасный опыт»; «В ситуации с убийством все стараются держаться от тебя подальше. Мы прочувствовали это на себе». 6. Избегание занятий, вызывающих болезненные воспоминания. Многие родители сообщали об избегании ситуаций, которые каким-либо образом ассоциируются у них с убийством ребенка. Они высказывались по этому поводу так: «Теперь я почти не захожу в церковь, потому что, стоит зайти и взглянуть на алтарь, как я вижу там только гроб с телом сына»; «Почти целый год после ее убийства я не мог проехать по улице, где это случилось»; «Я больше не могу заниматься сексом с мужем, потому что всякий раз, когда он ко мне притрагивается, я думаю о дочери и о том, что с ней сделал насильник». 7. Усиление симптомов. Родители сообщали об усилении симптоматики под влиянием событий, напоминавших им об убийстве ребенка. Они высказывались по этому поводу так: «Я переживаю это вновь каждое воскресное утро. Просыпаюсь и сразу вспоминаю, как была потрясена, не обнаружив ее в кровати»; «Чей-то случайный взгляд, какие-то слова, передача по телевизору — и ты сразу же об этом вспоминаешь». Одна из матерей высказалась особенно красноречиво: Ненавижу Хэллоуин. Полуразложившийся труп моего сына нашли на каком-то пустыре спустя неделю после того, как его убили. Каждый год, когда на Хэллоуин я вижу скелеты, они напоминают мне о сыне и о том, как он выглядел. Это заново бередит мои раны. 8. Повторяющиеся сны об убийстве. Родители сообщали о повторяющихся снах на какую-либо из следующих тем: (1) исполнение желаний, когда ребенок снится живым и здоровым; (2) «отмена» случившегося, когда родитель пытается защитить своего ребенка или по меньшей мере предостеречь его о надвигающейся опасности; (3) какая-либо особенно болезненная или сложная деталь убийства, когда родитель вновь и вновь переживает травмирующее событие (например, обнаружение тела, известие о смерти, опознание тела). 9. Расстройство памяти и невозможность сосредоточиться. После убийства многим родителям было трудно сосредоточиться на чем-либо. Они высказывались по этому поводу так: «Работодатель мужа уволил его без выплаты выходного пособия. Сказал, что он „зациклен на этом убийстве“»; «После ее убийства мне стало трудно сосредотачиваться на работе, и из-за этого сейчас я взял отпуск по болезни на месяц». Ввиду многочисленных симптомов и сильнейшего жизненного разлада родителям очень помогают активисты общественных организаций, например, таких, как «Родители убитых детей». Особые случаи кризисного вмешательства У травмированного человека имеется осознанная потребность преодолеть случившееся, разобраться в том, что произошло, объяснить это самому себе, поставить в ряд других жизненных событий и как-то вписать их в свой новый образ жизни. Семьи, пользующиеся эмоциональной поддержкой своего социального окружения или психолога-консультанта, обычно лучше преодолевают острую фазу кризиса и справляются с долгосрочными последствиями. Однако некоторым людям трудно преодолеть травматический синдром из-за того, как на эту ситуацию реагируют другие люди. Некоторые сознательно избегают пострадавшую семью, тем самым лишая ее поддержки. В других случаях люди сторонятся членов семьи и не оказывают им поддержки непреднамеренно. Сознательное избегание социального окружения Для того чтобы человек считался жертвой, необходимо, чтобы окружающие признали данное преступление настоящим. В некоторых случаях люди могут воспринимать случившееся весьма неоднозначно и не рассматривать его в качестве реального преступления (с наличием жертвы) из-за характера нападения или знакомства с убийцей. Если у жертвы были давние отношения или контакты с убийцей, очень просто переложить часть вины на нее. Пример из практики. В данном случае убитый принадлежал к группе наркодельцов. Из-за того, что он «стучал» федеральному агенту, знавшие его люди были не слишком склонны считать его жертвой. Его девушка испытывала трудности с переживанием горя, поскольку никто не считал, что ее молодой человек этого заслуживает. Незадолго до его гибели пара консультировалась у психолога, и ниже приводится описание его работы с девушкой после убийства. Лори, 17 лет, и ее молодой человек, Марк, 22 года, обратились в местный центр психического здоровья за консультацией. На одном из сеансов Марк попросил медработника об индивидуальном приеме «для обсуждения некоторых вещей». До убийства медработник успел принять его дважды. Марк активно «торговал», то есть занимался сбытом наркотиков, в первую очередь амфетаминов, а также употреблял сам — внутривенно. Он сказал психологу, что чувствует, что запутался, и сомневается в правильности своего образа жизни. Марк очень хотел поговорить о том, что он может в себе изменить. Когда он не явился на последний сеанс, медработник позвонил ему домой. Он ответил: «Тут у меня кое-какие напряги, я перезвоню». Но он не перезвонил. Один из подельников убил его выстрелом в сердце вечером того же дня. Лори связалась с психологом после убийства и выразила желание обсудить произошедшее. Медработник провел с Лори несколько сеансов терапии. Ниже приведены некоторые ее реакции и жалобы. «Не могу поверить, что его больше нет». Лори была особенно зла на его подельников и сказала: «Эти нарики меня бесят». Это резко отличалось от ее прошлых высказываний о том, что их образ жизни ее устраивает. Теперь Лори говорила, что не хочет иметь с ними ничего общего. Лори сказала, что ей не с кем поговорить; ее мать вообще ею не интересовалась. Ее подружки были назойливо любопытны, но не оказывали поддержки. Им хотелось поговорить об убийстве, а не о том, каково ей в связи с утратой. Она также опасалась, что до нее доберутся его подельники. Девушка сказала, что очень боялась поговорить с кем-либо на эту тему, но все же решила, что ей это необходимо. Также подельники Марка предупредили ее, что ей не стоит общаться с полицией. Результаты кризисного вмешательства. Лори обратилась за психологической помощью, поскольку была намеренно отвергнута своим социальным окружением. Лори была решительно настроена узнать всю правду о причинах гибели Марка, даже если для этого потребовалось бы пойти в отдел по борьбе с наркотиками. Она обсудила этот шаг со своим терапевтом и все же решилась на него. Ей стало легче оттого, что она смогла кому-то довериться. Ее ознакомили с фактурой дела. Марк получал наркотики из Канады и распространял их в Америке. Его арестовали федеральные агенты, и ему было сказано, что если он даст показания против своих подельников, закоренелых наркоторговцев, то получит меньший срок. Марк согласился. Однако об этом стало известно одному из его подельников, который его и убил. Лори согласилась дать показания в суде, хотя и очень боялась. Она тяготилась своими чувствами, поскольку, по ее словам, больше боялась за себя, чем расстраивалась из-за Марка. Ей было трудно смириться с тем, что люди будут считать ее «крысой». Когда все, кто имел отношение к убийству, оказались в тюрьме, Лори зашла в дом, где это случилось. «Там я как будто своими глазами увидела, как все было… Это было страшно, но необходимо», — описала она свои чувства. Лори мучилась двумя мыслями: если бы только Марк зашел к ней тем вечером и если бы только он не пропустил свой прием у психотерапевта. После убийства Лори внесла некоторые изменения в свой образ жизни. Она на несколько месяцев переехала жить к матери. Она перестала общаться со своими знакомыми. «Меня достало отвечать на их назойливые вопросы, на самом-то деле им никогда до меня дела не было. Им нужен был только товар», — сетовала она. Поминальной службы по Марку не было, но Лори регулярно ходила на его могилу. «Приношу цветы, говорю с Марком и плачу», — сказала она. Выход своему горю она находила у могилы и на приемах у терапевта. Этот случай служит примером благотворного воздействия, которое оказывает кризисное вмешательство в ситуации, когда жертва принадлежит к маргинальным слоям общества. В социальном окружении девушки убитого не оказалось никого, кто поддержал бы ее в горе и помог преодолеть кризис. Она разыскала психотерапевта, помогавшего ей ранее. Они приступили к терапии, и спустя несколько месяцев Лори смогла реорганизовать свою жизнь. О степени преодоления кризиса лучше всего говорят ее собственные слова: «Я пробудилась навстречу миру и теперь готова к нему». Непреднамеренное избегание социального окружения Пример из практики. В некоторых случаях факт убийства или иного преступления хоть и признан социальным окружением жертвы, но по каким-то причинам ее семья не получает нужной поддержки. Представленный ниже пример демонстрирует, какие разрушительные последствия может иметь для семьи непреднамеренное избегание со стороны соседей и друзей, и подчеркивает необходимость кризисного вмешательства. Пэм, студентка, 21 год, явилась в амбулаторное отделение местного центра психиатрической помощи по направлению медицинской службы своего учебного заведения. На приеме она рассказала, что периодически расцарапывает ногтями кисти рук, и призналась, что несколько раз резала вены. Близкие и родственники жертвы склонны к нарушениям сна, депрессии и навязчивым мыслям о произошедшем убийстве. Поддержка со стороны друзей или курс терапии могут помочь им справиться с горем.