– Ужинать. – Но… – Я сказал, хватит. Сейчас я точно буду… ужинать. На другой стороне располагалось кафе – самый обычный фастфуд с яркой вывеской. Он его явно разглядел раньше. Посетителей в такое время был не полный зал, но довольно много. Я едва успевала перебирать ногами, чтобы не споткнуться. В ярком освещении начала щуриться. Какой еще ужин? Мне все сегодняшнее сумасшествие переварить надо! Хотя, возможно, эта передышка нам и необходима? Еще немного пообщаться, остыть, узнать друг друга лучше – ведь в пустой болтовне многое открывается. А уже потом бросаться с разбега в пропасть. Но, к удивлению, Александр Дмитриевич не остановился у первого свободного столика, он уверенно шагал дальше. Ну, а я за ним, не в силах вырвать руку. И вскрикнуть постеснялась – не хотела привлекать к нашей паре еще больше внимания. Он толкнул дверь туалета. Вот только там, осознав, я и вскрикнула, но почти залетела в кабинку. Щелкнул замок, и Александр Дмитриевич снова перехватил меня за талию, наклоняясь к губам. Я даже не знаю, были ли люди в соседних кабинках! Я не готова на такое! Не готова! Но мой протест нагло заткнули. Язык снова скользнул мне в рот, вылизывая жадно. А потом сильные руки подхватили под бедра, вздергивая меня на себя. Платье он задрал мне до самой талии. Ударившись спиной в стену, я смогла чуть вывернуться и прошептать нервно: – Нет, не здесь… Я… Поехали к вам. – Здесь, – он посмотрел мне в глаза. – Начинай привыкать. Снова поцелуй, но я чувствовала, как одна его рука опустилась вниз. Короткий звук расстегиваемой молнии, небольшое изменение положения и толчок. Он вошел в меня сразу на всю длину, заставив всю выгнуться. Внутри я была уже мокрая, потому не почувствовала боли, но к такому вторжению надо подстроиться. Замер. Снова глянул на меня. Дыхание тяжелое, рот приоткрыт, но зачем-то все еще держится на грани срыва. Ждет, чтобы я осознала, что только что произошло? Секунда, две. На третьей я судорожно выдохнула, и он задвигался внутри. Резко выходил из меня и снова вколачивался. Мощно, мое тело по инерции подавалось по гладкой стене вверх. И через несколько секунд я не могла сдержать стонов. Закусывала губы – не помогало, зажала себе рот ладонью, кусала кожу, но все равно проваливалась в ощущения. Нас слышат! Любой, кто войдет сейчас в другую кабинку, сразу поймет, что здесь происходит! Вся сжалась, когда услышала смешок и громкий звук сушилки. Как стыдно-то… Но я даже стоны полностью заглушить не могла. Мужчина же не останавливался и, заметив мои безуспешные попытки, сам зажал мне ладонью рот. Притом не сбавив темпа. На глаза навернулись слезы от переизбытка ощущений – таких разных, но рвущихся внахлест друг другу, по отдельности не ощущаемых. Ни разу в жизни мне не приходилось чувствовать такого возбуждения, которое почему-то совсем не спадало от мысли, что буквально каждый посетитель кафе сейчас знает, что со мной делают. Как меня берет этот зверь. И как я сжимаюсь, чтобы не скулить ему в шею или не кричать во весь голос: «Не останавливайся». Мои пальцы вцепились в его плечи так сильно, как будто собирались разорвать рубашку. И внутри все скрутилось. Это был оргазм. Черт возьми, я до сих пор свято верила, что про оргазм сильно преувеличивают. Но когда с очередным толчком из низа живота, где комок тугого удовольствия уже был непереносимым, в голову ударила волна, отключающая сознание, то сомнений не осталось. Спазмы иссушали, лишали всей энергии, я почти безвольно повисла в его руках, но он все двигался и двигался во мне, даже резче, чем до сих пор. А потом сам напрягся, я ощутила, как под пальцами мышцы становятся каменными. И с тихим стоном кончил в меня. Удерживал еще некоторое время. Отпустил, только когда я смогла посмотреть на него осмысленно. На внутренней стороне бедра я почувствовала теплую жидкость. Александр Дмитриевич огляделся, как ни в чем не бывало, протянул руку и оторвал приличный кусок туалетной бумаги. Не отрывая взгляда от моих глаз, снова задрал подол платья и вытер остатки спермы с моей кожи. Выглядел он теперь иначе – волосы взъерошены, но из взгляда пропала извечная угроза. И совсем неожиданностью стала его мягкая улыбка. – Все хорошо, Карина? – Понятия не имею… Я даже не имею понятия, мы в мужском или женском туалете… – А это важно? И он абсолютно спокойно открыл замок и вышел из кабинки. У меня сердце до сих пор в ушах стучало, но теперь уже снова от стыда. Быстро ополоснув руки и глянув на себя в зеркало, ужаснулась. Спешно пригладила мокрыми пальцами волосы, но с горящими губами сейчас ничего не сделаешь. Выскользнула в коридор и сразу направилась к выходу. Но меня перехватили за талию и остановили: – Куда собралась? Давай уж поужинаем здесь, раз заглянули. Нет, нет, нет. Все это слишком. Я ни на что подобное не подписывалась! У меня сердце остановится от такой жизни. Нет, нет, нет. Я сейчас доберусь до дома, там прокричусь в какую-нибудь подушку, а потом обязательно уволюсь. На такие истории можно только в фильмах смотреть, и то вполглаза. Но участвовать в них – увольте, найдите кого-нибудь с сердцем покрепче. Но он не выпустил, а потом даже смеяться над моей реакции начал. Тихо, правда, но довольно: – Успокойся, Карин. Занимай столик возле окна, я в таких местах уже несколько лет не бывал, давай перекусим. – Не могу, – прошипела. – На нас все смотрят. – Во-первых, далеко не все, а всего пара человек, – он поднял мой подбородок пальцами, чтобы посмотреть в глаза. – А во-вторых, и что? Ты им наши оргазмы вернешь или время назад отмотаешь? Пусть смотрят, Карина. А мы поедим. У меня от завистливых взглядов аппетит растет. Голова кружилась, ноги дрожали. Я просто рухнула на стул, отвернулась к окну и зажмурилась. И уже точно понимала, что я совсем не тот человек, которым была вчера. Тот человек не смог бы сейчас дышать… А я дышала. Глава 21 Оказавшись дома через час, я не могла вспомнить, чем мы ужинали. И съела ли я хоть что-нибудь. Туман перед глазами до сих пор не развеялся полностью, но отголосками звучали его слова: – Это и есть самый важный момент, Карина. Не только твоя внутренняя свобода важна, но и полное признание свободы за другими людьми. Разреши им делать о тебе какие угодно выводы, разреши мусолить твою персону, разреши им завидовать или осуждать. Но ставь однозначную границу между их свободой и твоей. Как только ты научишься этому, то поймешь, как просто существовать в любых обстоятельствах. Я сейчас говорю совсем не только о сексе, – он усмехнулся с каким-то подтекстом. – Работает во всех сферах: в творчестве, в бизнесе, в захвате мира. Это и есть суперспособность сильных, а слишком хорошее воспитание делает человека просто удобным для остальных. Когда-нибудь ты поймешь, о чем я говорю. Твердо уверен, что ты поймешь… Я отказалась, чтобы он меня проводил, но Александр Дмитриевич и не настаивал. А я бы задохнулась, если бы пришлось провести в его обществе еще хоть несколько минут. Мне нужна была тишина в мыслях, чтобы все осознать. Я справлялась, но легче ничуть не становилось. С одной стороны, я явно или неявно давно понимала, что до этого дойдет. Возможно, уже в первом взгляде на этого мужчину ощутила не оформленную в мысль уверенность – если он захочет, то у меня не будет ни единого шанса. И потом он очень методично подводил меня к этому решению. Я была не слишком честна с собой, но разве еще вчера не знала наверняка, что когда-нибудь с ним пересплю? Противно было не от этого. Он изобразил, что просто не сдержал страсти, что я сама спровоцировала последний срыв. Но спустя час я точно понимала – это был очередной продуманный и запланированный маневр. Даже в самых пошлых фантазиях я не представляла, что все произойдет так и в подобном месте. Мне бы в голову такое не пришло. Александр Дмитриевич очень осознанно напрочь выбил меня из зоны комфорта. В его планы и не входило делать мне просто. Чем более высокий порог я перепрыгнула, тем быстрее перестроюсь. Он снова сделал в точности так, как было нужно ему, никаких спонтанных решений. Противно было и не от этого. Даже не от осознания, что я марионетка в умелых руках. В последние дни я вообще позабыла о Сережке, о наших теплых отношениях. Как будто их никогда не было. Настолько заигралась, что просто отодвинула его от себя, как мешающий игре фактор. Фоновый шум. Сейчас мне было стыдно, но не так сильно, как я могла бы ожидать. Потому что я бы все равно не вывернулась, секс с начальником был неизбежен по одному его желанию. Я изменила и даже не сгибаюсь пополам от мук совести. Я стала одним из тех людей, которые за дозу наркоты продадут близких. Неприятно и стыдно, но они вынуждены прощать себя, потому что нет иного способа самоосознания. Факт случился, его не исправишь. И ненависть к себе ничем не помогает. Если во мне осталась хоть капля уважения – не к себе, а к Сережке – то я сделаю все возможное, чтобы он об этом не узнал. Потому что его вины как раз нет, он не должен страдать от моих ошибок. Противно было от другого. Несмотря на все эти размышления, я понимала одно – мне понравилось. Плохо стало сразу после, но в тот момент я потеряла себя в удовольствии. В туалете, почти на глазах у зрителей – понравилось. Его напор и странные реакции собственного тела понравились. И еще, я точно понимала, что могла остановить его в любой момент. Даже когда Александр Дмитриевич отпустил тормоза, я все равно могла. Мое смущение и слабые попытки отговориться были лишь частью общего удовольствия – он именно так их и воспринял. Но если бы я действительно была против, то он не стал бы меня насиловать, даже если бы у него от перенапряжения мозги лопались. Потому что слишком себялюбив, ему нужна моя эмоциональная отдача, а не просто дырка для члена. Противно было именно из-за того, что я не могла переложить вину на него. Обвинила бы, хотя бы мысленно, простила бы себя и жила бы дальше. И как раз этого сделать не получалось. Еще через час я ощущала спокойную усталость, почти равнодушие. Выгорела изнутри, потому и соображала теперь чуть яснее. Да, я испытала вот такой опыт, удовлетворила любопытство, повелась на азарт, но дальше в этом направлении двигаться не хочу. По отношению к Сережке я поступаю неправильно, сейчас лучше всего было бы его бросить под каким-нибудь выдуманным предлогом. Через пару месяцев об этом крупно пожалеть, но за каждую ошибку приходится платить. Или все же попытаться перестроиться и сохранить наши отношения? Наверное, только через пару дней я сама смогу ответить на этот вопрос. А начать нужно с другого. Заметила, что пальцы по-прежнему подрагивают, когда взяла телефон. Вероника Ивановна ответила почти сразу: – Карина? Ночь на дворе! Что случилось? – Простите, пожалуйста, Вероника Ивановна, что так поздно, – я выдохнула искренне. Время вообще вылетело из головы, так хотелось решить вопрос немедленно. – Я увольняюсь. Что от меня требуется, чтобы расторгнуть трудовой договор? Ее голос тотчас изменился, стал сухим и деловым: – Вообще ничего не требуется, он расторгается по решению любой из сторон. Теперь понимаю, почему звонишь в такой час – чтобы я прямо с утра начала искать тебе замену. Мне сразу показалось, что ты очень обязательная. – Именно так, – я ухватилась за предложенное объяснение. – Но, Карина, ты уверена? У меня на этот счет однозначные инструкции, я не думала, что до такого дойдет. – Какие еще инструкции? – Как же? Пункт о материальной ответственности. Александр Дмитриевич сказал, что в случае необходимости передачи дела в суд он сможет предоставить видеозапись с камеры, которая над входной дверью. Но поскольку он доволен твоей работой, то приказал не готовить документы, если не возникнет такой необходимости. У меня вдох комком застрял в горле. Я даже выдала какой-то странный звук, который Вероника Ивановна сочла знаком, что я все еще на линии: – Есть два способа урегулирования таких споров – судебный и досудебный. Я хорошо к тебе отношусь, потому дам совет: до суда не доводи, если ты виновна. Тогда кроме иска на тебя лягут еще и издержки делопроизводства. И, наоборот, смело иди в суд, если есть шанс доказать свою невиновность. Скинь мне свой почтовый ящик, я завтра после обеда отправлю тебе официальную претензию, спокойно ознакомишься и подумаешь, как лучше поступить. Сумма иска мне пока неизвестна, но Александр Дмитриевич туда наверняка включит и стоимость экспертной оценки пострадавшего имущества. Что ты там натворила? Окна все поразбивала? Но меня удивило его спокойствие на твой счет. Раньше я думала, что он любого растопчет при первой же ошибке, а тут нет – сказал просто составить досудебную претензию, но никуда не запускать, пока ты работаешь. Я думаю, что это о многом говорит. Например, попробуй с ним просто договориться, выпросить рассрочку или сокращения суммы долга. Если ты виновата, конечно. Хотя виновата, он не стал бы приписывать тебе ущерб, если бы не имел доказательств. Но, Карина, я бы на твоем месте хорошо поразмыслила. Да когда уже этот воздух в легкие пройдет? Я сама удивилась, что смогла проговорить: – Спасибо за совет, я подумаю. У меня как раз завтра выходной. – Вот и славно, – легче сказала она. – Карина, я тебе сейчас не как секретарь Александра Дмитриевича говорю, а как человек, который лучший всех его знает. Ну, и как человек, которому снова придется бегать, если ты уволишься, – она рассмеялась. – Так что прислушайся, у меня практический интерес! Не знаю уж, что ты там сломала, но если он не распорядился раздавить тебя сразу – значит, вообще не собирается этого делать. Но если ты сама объявишь ему войну, то уж поверь, он вытрясет тебя до капли. И не таких вытрясал, сама понимаешь. – Спасибо, – повторила я. – Тогда думай, а я пока сделаю вид, что этого звонка не было. Первым порывом было набрать теперь его номер, но я удержалась. Уставилась в окно и начала нервно, совершенно безумно смеяться. От изумления очень быстро не осталось и следа. Я почему-то не рассматривала его угрозы всерьез – ну конечно, ведь он их высказывал всегда полушуткой, частью игры в принуждение. Но кто мне сказал, что шантажа не будет, если я не захочу играть дальше? Причем если я откажусь быть его любовницей, но продолжу работать, то он ничего не сделает – распоряжения Веронике Ивановне однозначны, они распространяются только на увольнение. А я теперь кто? Рабыня, крепостная крестьянка? Мне на учебу через несколько недель, что я буду делать потом? Откуда мне взять два миллиона или сколько там насчитают эксперты по старинным японским вазам, чтобы выкупить свою свободу? Все предыдущие переживания заметно померкли. Вот это я вляпалась… Он не будет меня насиловать, но продолжит манипулировать, а все мои решения на моей же совести и останутся. Не захочу – и не будет больше никакого интима. Я просто не могу уволиться, не могу уйти и сделать вид, что обо всем забыла. Но пока я буду с ним видеться, у меня не хватит силы воли, чтобы его бесконечно отталкивать. Так, все. Хватит с меня нервов и необдуманных решений. Завтра сплю до обеда, потом спокойно продумываю разговор с ним. Я не воюю с шефом, ничего подобного! Я послушная и покладистая лапочка, которая запуталась и которой обязательно нужно вернуться на учебу первого сентября. Ведь он уже получил свое, нельзя сказать, что я вообще никак не рассчиталась. Теперь в «туалетной романтике» появился хоть какой-то плюс, который я намерена использовать. Глава 22 Во вторник я демонстративно не разговаривала с Тимуром, но этот хитрый мерзавец знал, по каким рецепторам бить: – Карин, одну пирожную лишнюю сделал! Ты не хочешь, случайно? Сцепила зубы и не ответила, хотя желудок сжался в предвкушении. От одного запаха выпечки голова шла кругом, а если уж попробовать… У этого подлого существа имеется сверхмагия! – Карин, – повар не сдавался. – Тогда придется выбрасывать. По договору я готовлю точно по списку, никаких погрешностей. Как я так просчитался? – Ладно! – рявкнула я, бросила швабру и влетела на кухню, на ходу стаскивая резиновые перчатки. Пирожное на вкус оказалось чуть изумительнее, чем на вид. Я не постанывала и не причмокивала, чтобы он не догадался о моих истинных чувствах, но Тимур мгновенно расслабился: – А теперь рассказывай, что хоть было-то? А то я угрызениями совести мучаюсь – может, зря? – Не зря! – ответила я с набитым ртом. – Да ничего такого не было, в театр сходили, на Ромео и Джульетту посмотрели, да разошлись.