Даже в тринадцать лет я знал, что мой ответ не может быть таким: «Нет, спасибо, я не хочу никого из них». Я не мог отказаться от подарка отца в присутствии этих людей и уйти без последствий. В этой комнате, если я когда-нибудь буду частью, живой частью мира отца, а не испуганным ребенком на экране компьютера, я должен принять решение. И тут я заметил папку из плотной бумаги, лежащую на чернильном блокноте на столе. Оттуда торчал уголок глянцевой фотографии. Затем я совершил немыслимо-невообразимое. Я дотронулся до чего-то на столе отца без его разрешения. Это действие раньше приводило к ударам по моей щеке или голове. Даже мою мать не пускали в его кабинет одну. Я не могу сказать, почему я это сделал, но сделал. Я протянул руку и распахнул папку. На столе лежала глянцевая фотография. Это была девочка – молодая, лет десяти, наверное. Я не знал. У нее были русые светлые волосы и розовые щеки, и она была одета. Отсутствие наготы не было самым привлекающим внимание фактом. Даже в тринадцать лет для меня были важны ее глаза. Они были мягчайшего карего цвета, как будто сделаны из материала от замшевого пальто моей матери. Дело было не только в их цвете. Это было выражение лица: улыбка. Не было ни страха, ни ужаса, ни смерти, ни поражения. Девушка на фотографии улыбалась в камеру, как и положено девочке. Я выпрямил шею и повернулся к отцу. – Ее. Веселый смех, раздавшийся ранее, сменился кашлем и прочищением горла, когда отец подался вперед. – Она не была среди твоих вариантов. – Подумай, Аллистер, – раздался голос из комнаты. – Если слухи верны, она могла бы… – Заткнись нахер, – заорал Аллистер, колотя кулаком по столу. – Как, черт возьми, эти слухи могут быть правдой? Она еще ребенок. – Куда же еще всё делось? – Черт, это больше, чем пропавшие деньги. Некоторые считают, что у нее есть доказательства, подтверждающие заявления ее отца. – Довольно! – взревел отец, заставив всех замолчать. – Он повернулся ко мне. – Тебе придется проявить себя, парень, прежде чем ты получишь такую, как она. Я повернулся к комнате. – Я проявлю. – Если ты это сделаешь, то получишь ее. Ее отец мне должен. – Черт, – сказал Руди, – Он должен больше, чем ты. – Я сам буду собирать деньги, – как ни в чем не бывало сказал папа. – Я сделаю это. Она моя, – сказал я и повернулся к присутствующим. С большей решимостью, чем у меня было, я смотрел в глаза каждому желтозубому ослу в комнате. А потом, кивнув отцу, я вышел. Когда дверь за мной захлопнулась, я поспешил в ближайшую ванную и опорожнил свой желудок в несколько спазмов. Я выбрался из этой комнаты. Я не был уверен, как мне это удалось. Единственное, что я знал, так это то, что, не зная ее имени, я докажу свою ценность, потому что с этого дня она принадлежала мне. Глава 27 Арания Настоящее... Я недоверчиво смотрела, как Стерлинг заканчивает свой рассказ. Это было даже близко не то, что я могла себе представить. Да и как я могла? От каждого слова у меня сводило живот. – Что насчет других детей? Стерлинг сначала молчал, его темные глаза предупреждали меня, что есть некоторые секреты, которые лучше оставить похороненными. Вместо ответа он задал мне вопрос. – О ком я тебе столько раз говорил, чтобы ты беспокоилась? – О себе, – ответила я, натягивая рукава куртки, чтобы защититься от холода. – Это была я, не так ли? Моя фотография была на столе твоего отца? Стерлинг кивнул и сделал большой глоток из бутылки с водой. – Сначала я не знал твоего имени. Я ничего не знал ни о тебе, ни о том, о чем говорили эти придурки. Я просто знал, что эти люди могут заставить исчезнуть жизнь из твоих глаз. Я знал, что они обладают такой силой – я видел это. Я поклялся, что этого не случится. Я встала и шагнула с одеяла, ботинки хрустели галькой под моими шагами. Остановившись на берегу, я смотрела на воду, как волна за волной набегали на смесь песка и гальки, чтобы снова исчезнуть в глубине озера. Так и с секретами? Один будет открыт только для того, чтобы быть поглощенным чем-то большим. Мой разум ничего не мог понять. Стерлинг не прикасался ко мне, но я чувствовала его присутствие у себя за спиной. Я повернулась к нему лицом. – Сколько тебе лет? Он покачал головой. – Из всех вопросов… – Сколько тебе лет? – громче спросила я. Его руки легли мне на плечи. – Тридцать два, скоро будет тридцать три. Мой разум рассеялся. Тридцать два минус тринадцать равнялось девятнадцати. Двадцать шесть минус девятнадцать. – Семь, – сказала я. – Сейчас я знаю это. Реальность вызывала тошноту в моем пустом желудке. – Ты не думаешь, что это полный пиздец? Это даже хуже, чем Рита, называющая меня по имени, которого я не знаю. – Да, это полный пиздец, – сказал Стерлинг. – Я был полон решимости найти тебя. Есть еще кое-что, в чем я должен признаться. – Что? – я перевела дух. – Я хочу это знать? – Я провел много лет между одержимостью тобой и ненавистью к тебе. – Ненавистью ко мне? Ты не знал меня. До сих пор не знаешь. Полуулыбка появилась на его губах, когда он сжал мои плечи. – Я знаю, что ты хреново бегала, но круто ездила на вездеходе. – Я не хреново бегала, – возразила я, пожимая плечами. – Я была не очень хороша. Это не значит, что я была хреновой. – Я знаю, что ты настоящая блондинка. Хотя я и не хотела этого, кровь прилила к моим щекам. – В самолете была бритва. Я подумала, что это может быть для… но я не могла. – Хорошо. Не надо, – Стерлинг сделал шаг назад. – Думаешь, что та история, которую я тебе только что рассказал, была хреновой? – спросил он. Мои глаза расширились. – Да. – Солнышко, если бы моя жизнь была айсбергом, я просто показал тебе самую верхушку. Со временем я понял, что на самом деле не ненавижу тебя. Были времена, когда я ненавидел то, что привлекло меня к тебе в первую очередь. Я моргнула, вспоминая историю с моей фотографией. – Мои глаза. – Твою яркость. Как гребаное солнце. Вот почему я зову тебя Солнышком. Вот кем ты была до того, как узнала мое имя. На каждой фотографии, которую я получал, на каждом видео или репортаже ты сияла. Я не знаю точно, что забрало тебя из болот – я был в Мичиганском университете, когда это произошло – но даже это… ты не позволила этому сломить себя. Из колледжа тебя выкинуло на улицу. «Полотно греха» росло медленно, но ты не сдавалась. Отпустив мои плечи, он обхватил ладонями мои щеки. – Даже со мной ты не сдаешься. Ты не отступишь. Люди, знавшие меня большую часть своей жизни, не осмелились бы говорить со мной так, как ты. В тебе нет ни страха, ни долбаных кукольных глаз. – Его слова замедлились. – Может, я и не ненавидел тебя. Я завидовал тебе.