– Отлично. Мы встречаемся с парой друзей на ужине во «Флоре», а потом идем в клуб. Официально приглашаю присоединиться к нам. Она стрельнула мне глазками. – Пытаюсь представить, как танцует юрист-моралист. Джексон снова рассмеялся. – Юрист-моралист? Святые небеса, я уже люблю эту женщину. – Он похлопал меня по плечу, одарив нежным взглядом. – Танцор из него так себе, но я убежден, что у него просто не было хорошего инструктора. Я в очередной раз закатил глаза, как будто его глупый комментарий меня не заботил, но кровь отхлынула от лица, направляясь южнее при мысли о танцах с Дарлин. – Звучит потрясающе, – сказала она. – Спасибо за приглашение. Дадите мне полчаса? – Без проблем, – ответил Джексон. – Спускайся к Сойеру, как будешь готова. – Спасибо, – еще раз поблагодарила Дарлин. Она почти застенчиво взглянула на меня последний раз, залившись румянцем, прежде чем закрыла дверь. Джексон повернулся ко мне с торжествующим выражением лица, сменившимся замешательством под моим пристальным взглядом. – Что? – Что за фигня, чувак? – Я оттащил его от двери Дарлин. – Я стараюсь быть хорошим другом, – сказал Джексон, пока мы спускались по лестнице. Он остановился на моем этаже и повернулся, положив руку мне на плечо. – Я ценю твою преданность работе, но не могу позволить тебе упустить шанс узнать поближе эту девчонку, – и указал пальцем на дверь Дарлин. – Одевайся. Или собираешься отказаться? Моя мама умирала от желания посидеть с Оливией. Откажешь Генриетте? – Ты забыл, как ужасно я танцую? Не самый лучший способ произвести впечатление на женщину. – Мелочи, мелочи. – Он махнул рукой. – Ты еще скажешь мне спасибо, когда зазвучит медляк. Генриетта сидела на полу и играла с Оливией в кубики. Когда мы вошли, она подняла голову на нас, и на ее лице была та же заговорщическая улыбка, что и у сына. – Все нормально? – Еще как, – сказал Джексон. Генриетта засмеялась и хлопнула в ладоши. – О, милый, видел бы ты свое лицо, – произнесла она. – Идите готовьтесь. Нам с этим ангелочком нужно многое наверстать. Спорить было бесполезно, хотя какая-то часть даже и не собиралась оспаривать этот план. Я быстро принял душ, надел черные слаксы, темно-серую рубашку, которую не надевал целый год, и пиджак. Двадцать минут спустя Дарлин постучала в дверь. Когда Джексон открыл ее, то присвистнул от удивления. – Дарлин, ты выглядишь сногсшибательно. Согласен, Хаас? Он сделал шаг в сторону, чтобы впустить Дарлин, и закрыл дверь. Мое сердце почти перестало биться, и я еще никогда в жизни так не радовался своей фотографической памяти. Я рассмотрел всю ее, каждую деталь. Черное шелковое платье без рукавов облегало стройное тело, немного расширяясь на талии. Вместо привычных армейских ботинок на ней были черные туфли на невысоком каблуке с ремешками, которые носят танцовщицы, а в руках она держала черный плащ. Темные волосы были заколоты по бокам, мягкими локонами спадая на плечи. На веки она нанесла дымчатые тени, и мрачность ее одежды и макияжа приковала мое внимание к ее светлой коже и огненно-красным губам, которые яркими красками выделялись на темном полотне. Моргнув, я с трудом оторвал от нее взгляд и заметил, что она тоже разглядывает меня. – Привет, – сказала она, нервно улыбаясь. – Хорошо выглядишь, юрист-моралист. – Ха! – воскликнула Генриетта и взяла Дарлин за руки. – Давненько я такого не слышала. – Она встала и подошла к Дарлин, взяв обе ее руки в свои. – Ну, разве ты не ангел? Я Генриетта, мама Джексона. – Приятно познакомиться с вами. Ваш сын просто очаровашка, – тепло отозвалась Дарлин. – Ага, лучше и не скажешь, – пробурчал я. – Да-ли-ин! – позвала Оливия, протягивая к ней руки. – Привет, горошинка. Играешь с кубиками? – Куи-ки. Я перевел взгляд с нее на дочь, заметив Джексона, наблюдающего за мной с недоброй усмешкой на лице. Он поднял руки вверх, словно цирковой артист, у которого все идет по плану. – Ну что, идем? * * * Мы встретились с ребятами, которых я давно не видел, во «Флоре». Двенадцать человек сидели за длинным столом у окна с изумительным видом на оживленную Маркет-стрит. Джексон занял место рядом с Дарлин, а мне велел сесть напротив. На долю секунды я засомневался в истинных мотивах моего друга, но Джексон не был козлом. Стоило мне сесть, я сразу понял его замысел: мне полностью открывался вид на Дарлин, сидящую напротив, которая великолепно смотрелась в янтарном свете ресторана. Наши друзья сразу же приняли ее. По сравнению с Дарлин, даже самые общительные девушки казались сдержанными. Она не была громкой или назойливой, но с легкостью смеялась и заводила разговоры на любые темы, не стесняясь находиться в компании новых, неизвестных людей. Время от времени она украдкой бросала на меня взгляд, а когда подали ужин, наклонилась над столом и спросила: – Как я справляюсь? – спросила она. – Целую вечность нигде не была. – Ты чертовски идеальна, – ответил я, но шум и стук столовых приборов поглотил мои слова. – Что? Повтори. Я покачал головой с улыбкой и перевел тему разговора. После ужина мы всей компанией прогулялись по Маркет-стрит. Я уже и забыл, каково это – тусоваться с друзьями, быть частью энергии города. Дарлин переплела свою руку с моей, когда мы отправились в путь. – Это нормально? – спросила она, когда я вздрогнул. – Да, конечно. – Ее внезапное прикосновение к моей руке послало электрический разряд сквозь все тело, и я выругался про себя. Джексон оказался прав: я вышел из игры. Забыл, как это – флиртовать с девушкой. «Потому что ты всегда флиртовал с определенной целью», – прошептал голос в моей голове. С Дарлин было достаточно просто быть рядом, держать ее руку в своей. Кафе «Дю Норд» было небольшим, подвальным помещением под рестораном, – бывшим музыкальным клубом, где раньше танцевали свинг. Мы спустились вниз по небольшой лестнице в овальную комнату без окон. В дальнем конце находилась сцена, но сегодня вечером она скрывалась за бордовыми шторами, а из колонок доносилась джазовая музыка. Мы миновали бильярдные столы слева, и Джексон сразу повел нас к бару в другой стороне. – Первый за мой счет, – сказал он Дарлин и хлопнул меня по плечу. – Остальные за его. Она засмеялась. – Я возьму колу с тремя вишнями. Джексон попытался перекричать слишком громкую музыку, подскочив на месте: – Что? Ром с колой? – Нет, колу с тремя вишнями, – ее улыбка натянулась. – Я не пью… когда танцую. – Справедливо. – Джексон повернулся ко мне. – А ты что будешь, здоровяк? Как обычно? – Только один, – ответил я. – Не хочу, чтобы ты воспользовался мной позже. Джексон заказал содовую для Дарлин и два «Московских мула» для нас с ним. Над головой ревели Big Bad Voodoo Daddy, а на танцполе под светом старомодных ламп, отбрасывавших золотые тени, раскачивались десятки людей. Бармен поставил перед нами колу и две медные кружки с лаймом на ободке, наполненные водкой, имбирным элем, льдом. Джексон бросил двадцатку, а затем поднял свой стакан в воздух, сказав тост: – За вторжение! – За вторжение, – повторила Дарлин низким голосом. Мы чокнулись, и я завороженно смотрел на Дарлин, достающую вишенку из напитка и подносящую ее к губам, окрашенным в точно такой же цвет. Она задержала ягоду зубами, чтобы оторвать плодоножку, и проглотила. – Черт возьми, – прошептал Джексон мне на ухо. – Ты видел это? – Боже, да. Видел. – Она самая горячая женщина в этом клубе. – Знаю, – сказал я, не сводя глаз с Дарлин, которая мило беседовала с Пенни, одной из наших друзей из Гастингса. – И она даже не догадывается насколько. «И эта деталь делала ее еще более привлекательной». Джексон ткнул меня в бок.