Я сложил коляску и понес ее вверх по лестнице, пока Дарлин поднималась следом. У двери нащупал ключ, остро ощущая присутствие Дарлин, словно за спиной разгорался пожар. А вдоль позвоночника пробежал электрический разряд. Я не приводил сюда женщин с тех пор, как переехал. «Дарлин – не женщина в традиционном понимании, она соседка. И ты не приводил ее, она каким-то образом пробралась сюда сама». Но мое тело плевать хотело, как она тут оказалась, главное, что она тут была. Я открыл дверь, приставив коляску к стене, и закрыл за нами дверь. За нами. Тремя. «Не вздумай распускать сопли. Один ужин, строго по-соседски». – Она прекрасна. – Дарлин передала мне Оливию и скинула рюкзак с плеч, поставив его на кухонную стойку. – Хорошая квартира. Намного больше, чем моя. Две спальни? – Ага. – Никогда не видела холостяцкую берлогу, отвечающую всем требованиям безопасности для детей. – Дарлин указала подбородком на журнальный столик с резиновыми накладками на каждом уголке. – Миленько. Я уже хотел начать спорить о том, что моя квартира далека от холостяцкой берлоги, но остановился на полуслове. Дарлин сняла старый, поношенный свитер, повязав его на тонкой талии, и начала рыться в шкафах. На ней было черное боди с бретельками, перекрещенными на спине. Меня заворожили ее подтянутые мышцы, проступающие под нежной бледной кожей, ее изящная шея и плавные движения рук, когда она потянулась за сковородкой на верхней полке. Мне невероятно сильно захотелось увидеть, как она танцует. Посмотреть, так ли плавно она двигается, как на это намекали линии ее тела. И вот так десять месяцев воздержания обрушились на меня. Кровь хлынула к паху, и внезапная слабость стала наименьшей из моих забот. Я закашлялся, чтобы скрыть случайно вырвавшийся стон. – Ты в порядке? – спросила Дарлин, глядя через плечо. – Да, все хорошо. «Это плохая идея». Я хотел посадить Оливию в манеж, но она заерзала и вырвалась из моих рук, как только увидела, куда ее направляют. Я опустил ее на пол и наблюдал, как она ползет на кухню. К Дарлин. – Что ты тут делаешь? – проворковала Дарлин. – Ты пришла мне на помощь? Она взяла Оливию на руки и усадила к себе на бедро, придерживая одной рукой. – А теперь расскажи мне, где твой папочка хранит противни для запекания? Я смотрел на красивую женщину с моей дочерью на руках, которая хозяйничала на моей кухне и мило беседовала с малышкой, заставляя ее смеяться. Боль – в тысячи раз сильнее, чем любая сексуальная неудовлетворенность – поднялась откуда-то из глубин моего сердца. Казалось, сотни эмоций, которые я так долго держал взаперти, вырвались на свободу: что я хотел для себя, для Оливии, все потери, которые она понесла за свою короткую жизнь, и ради чего я работал, пытаясь сохранить ее. Словно я обронил мешок с маленькими шариками, и теперь мне придется собирать их заново, пока не запнусь, упав на задницу. – Это была плохая идея, – сообщил я. Дарлин скорчила Оливии глупую рожицу. – М-м-м? – Я не могу этого сделать. – Что? Поужинать? – Да, – огрызнулся я. – Я не могу поужинать. С тобой. И не могу позволить тебе здесь находиться, помогать мне или играть с Ливви. Я не могу. Выражение лица Дарлин резко изменилось, и я возненавидел себя за то, что свет в ее глазах потускнел. – О. Она аккуратно посадила Оливию на пол, но та сразу заверещала, требуя поднять ее. – Черт, – сказал я, нервно проводя рукой по волосам. – Именно поэтому я и не хотел какой-либо помощи. Одно приведет к другому, и не успеешь оглянуться… – Не успеешь оглянуться, как уже наслаждаешься вкусным ужином? – спросила Дарлин со слабой улыбкой. – Я не об этом. Дарлин замахала руками. – Нет, ты прав. Прости. Это твоя квартира. Твоя личная жизнь. Я часто так делаю. Увлекаюсь. А я переехала сюда, чтобы работать над собой. – Она закинула рюкзак за плечо и взяла Оливию за руку, проводив до меня. – И мне предстоит еще много работы. – Дарлин… Она наклонилась к малышке. – Пока-пока, сладкая горошинка. – Подняв голову, она одарила меня остатками своей лучезарной улыбки. – Приятного вечера. Звук захлопнувшейся двери заставил меня вздрогнуть. Комната вдруг показалась такой маленькой. Тихой. Оливия дернула меня за штанину. – Вверх, папочка, вверх. Я поднял ее на руки и обнял. Она улыбнулась, и я снова запаковал все свои эмоции в бутылку, сконцентрировавшись только на одной. На любви к ней. Она – все, что имеет значение для меня. – Пойдем, что-нибудь перекусим. Тунец остался у Дарлин в рюкзаке, который она схватила в спешке, когда убегала. Я дал Оливии авокадо, кусочек индейки, вареное яйцо и один их тех крекеров, с которыми меня познакомила Дарлин. После я искупал Оливию и прочитал ей «Грузовой паровозик» около десяти раз, пока она не начала зевать вместо очередного: «Еще». Уложив ее в маленькой спальне, я разложил свои учебные материалы на столе в гостиной. Часы на стене показывали четверть девятого. Я подошел к холодильнику в поисках замороженного ужина. Живот предательски урчал, требуя чертову запеканку с тунцом. Сейчас, когда Ливви была в постели, чувство вины терзало мой пустой желудок. «Ты не должен был ее выгонять». У меня была тысяча веских причин держать свою личную жизнь под замком, но вести себя как осел по отношению к Дарлин – все равно что сказать «отвали» человеку после того, как он пожелал тебе хорошего дня. Я уткнулся головой в холодильник. Мне придется извиниться. А я ненавижу извиняться. В дверь тихонько постучали. Я прошептал молитву всем богам сразу, надеясь, что это не Елена, которая пришла сказать, что не сможет присмотреть за Оливией на следующей неделе. За дверью стояла Дарлин. В руках у нее была тарелка с едой, накрытая фольгой. Пар поднимался вверх небольшими завитками, наполняя воздух ароматами теплой лапши, грибов и тунца. «Черт побери, какая она красивая». Образы, отпечатавшиеся в моей идеальной памяти, были жалкими копиями по сравнению с реальной картинкой. Я скрестил руки на груди, словно пытался возвести между нами баррикаду. – Еще раз привет, – сказала Дарлин. – Я здесь не для того, чтобы заставлять тебя испытывать чувство вины или вторгаться в твою личную жизнь. Честно. – Она протянула мне тарелку. – Это предложение мира и прощальный подарок. Обещание, что больше не буду вмешиваться в твои дела. Я взял тарелку из ее рук. – Здесь очень много запеканки. – Ты настоял на том, чтобы заплатить за это, и я знаю, что ты никогда бы ее не приготовил. Поужинай сегодня, тут еще и на завтра хватит. Я уставился на тарелку с едой. Благодарность и извинение – вот и все, что мне нужно было сделать, чтобы со спокойной душой закрыть дверь и вернуться к своей прежней жизни. К напряженной, полной тревог жизни. Дарлин склонила голову. – Ладно, что ж… я пойду. Доброй но… – Мать Оливии бросила ее десять месяцев назад, – услышал я свои слова. – Мы с приятелями устроили вечеринку в тот день, а она заявилась и просто… бросила ее там. Оставила Оливию без мамы. – О нет, – ахнула Дарлин и прислонилась плечом к дверному косяку. – Мне так жаль. – Что есть, то есть, но… поэтому я никого сюда не привожу. У меня нет времени на отношения с кем-либо, даже друзей не зову в гости. Я ненавижу саму мысль о том, что Оливия окажется в одном доме с незнакомкой. Ей и так сложно без матери, и я не хочу сбивать ее с толку. – Я понимаю, – ответила Дарлин. – Наверное, это глупо и чересчур заботливо, но… Она начинает называть Елену «мам». Она услышала, как ее дети называют, и я… и я не знаю, что делать. Лицо Дарлин смягчилось, и она протянула руку, неловко похлопывая меня по плечу. – Ты отлично справляешься с ней. Очевидно же, что она счастлива с тобой. – Да, но… – Я провел рукой по волосам. – Слушай, это глупо. Оливия спит. Заходи и помоги мне все съесть. Дарлин усмехнулась и покачала головой, прежде чем я закончил предложение. – Не-а. У меня тоже есть свои правила. Я тоже работаю над собой, помнишь? Пытаюсь, во всяком случае. Ее мобильный телефон завибрировал, и она вытащила его из кармана, резко побледнев.