– Не «от кого». Для моих ног, – ответила она. – Я танцовщица, ну или скоро стану ей, а ноги – самая ценная часть меня. – Что танцуешь? Балет? – Когда была маленькая, – ответила я. – Но сейчас предпочитаю современные направления и капоэйру. Слышал о таком? – Афро-бразильское боевое искусство, сочетающее в себе элементы танца, акробатики и музыки. Зародилось в Бразилии в начале шестнадцатого века. Дарлин резко остановилась. – Ты только посмотри на себя, мистер Энциклопедия. Ты фанат? – Я однажды что-то читал об этом. – Однажды? Ты всегда так четко запоминаешь прочитанное? – Да. Я почувствовал на себе пристальный взгляд и развернулся, увидев выжидающее выражение на ее лице, – с таким обычно женщины требуют дальнейших объяснений, если парень сказал или сделал что-то неправильное. – У меня эйдетическая память. – Какая-какая? – Фотографическая. – Да ну! – Дарлин крепко схватила меня за руку. – Серьезно? Я кивнул. – Значит, ты можешь запомнить длинную последовательность цифр или… что на тебе было надето двадцать четвертого января две тысячи пятого года? – В подробностях. – Прям… до мельчайших? – спросила она. – Оцени по шкале от одного до «Я-должен-попасть-на-шоу-Эллен-Дедженерес». – Какие там требования у Эллен? Восемь? Дарлин не отводила от меня свои распахнутые глаза. – Вау. Да ты мегамозг. Должно быть, это помогает в юридической школе? – Да, это так, – согласился я. – Иначе я никогда не закончил бы вовремя. – Классно, – сказала Дарлин. У меня появилось предчувствие, что она готовится завалить меня вопросами, как Эндрю из учебной группы, и я прервал ее на полуслове: – Итак, собираешься вернуться к танцам? – осведомился я. – Как раз вовремя, учитывая, что ты живешь надо мной. Повезло мне. Она усмехнулась, но ее улыбка тут же увяла. – Пока не уверена. Ее пальцы играли с крошечным клочком бумаги, который она достала из кармана свитера. – За сегодняшний день я сотню раз пыталась выкинуть его. – Что-то ценное? – Возможно, – ответила она. – Кто знает. Это телефон танцевальной труппы, но я не уверена, что наберу его когда-нибудь. – Почему? Она засунула бумажку обратно в карман. – Я здесь всего несколько дней. У меня отличная квартира, работа. И пока не знаю, чем буду заниматься. Я вроде как приехала сюда, чтобы начать все сначала. – Почему? Скрываешься от закона? Это была шутка, но глаза Дарлин вспыхнули, и она отвернулась. – Нет, ничего подобного, – быстро пробормотала она, ее улыбка казалась вымученной. – Мне нравится, что меня здесь никто не знает. Словно пресловутый чистый лист, где я могу писать все, что захочу. Я растерянно кивнул. Разговор медленно переходил на слишком личные темы, а это запретная территория. У меня не было времени копаться в чьих-то проблемах, я сам едва держался на плаву. Тащил на себе день за днем тяжкий неподъемный груз, дожидаясь, когда закончится год и Оливия станет только моей. Усталость походила на мою броню, но Дарлин… Она оказалась слишком легкой и невесомой, словно громоздкие ботинки нужны были ей для того, чтобы не улететь прочь. С улыбкой, не сходившей с лица, с ее беззаботным смехом, она ворвалась в мою жизнь в том продуктовом магазине как ни в чем не бывало. «Полная противоположность мне во всех отношениях». Тишина, опустившаяся между нами, не продлилась и трех секунд. – В общем, сегодня я твой шеф-повар, – сообщила Дарлин. – Ты не обязана… Она остановилась и поставила руки на пояс. – Я смотрела «Закон и порядок». Мы собираемся заняться, как вы это называете? Когда в очередной раз спорят об одном и том же? – Повторное судебное разбирательство. – Да, точно. Итак, мы начинаем повторное разбирательство? На повестке дня ужин. – Я просто не привык… – Протест отклонен, юрист-моралист, – ответила она. – Я готовлю ужин, а ты позволяешь мне это, или нажалуюсь Елене. – Господи, ты заноза в заднице, ты в курсе? Дарлин рассмеялась. – Чем тебе не угодило слово «настойчивая»? Я закатил глаза и наклонился, чтобы проверить Оливию. Она все еще радостно посасывала печенье и что-то лепетала. Улыбнулась мне ртом, полным сладкого месива. Я усмехнулся в ответ. «Святые угодники, как я обожаю это личико». Снова выпрямившись, я увидел нежный взгляд Дарлин, направленный на меня, на мою дурацкую улыбочку. Я вернул свое обычное выражение лица, взялся за ручку коляски и покатил ее по тротуару. – Ты такой милый с ней, – сказала Дарлин. – Как долго вы живете только вдвоем? – Десять месяцев, – ответил я, стиснув зубы. Я всячески избегал разговоров о Молли: иррациональный страх засел во мне, словно одно упоминание имени могло призвать ее обратно, где бы она ни находилась, чтобы забрать у меня малышку. Мои плечи согнулись в ожидании следующих вопросов, более личных, которые я так ненавидел. Но Дарлин, вероятно, уловила сигнал, поскольку больше ни о чем не спросила. Когда мы подошли к дому, я поднял коляску с Оливией на три ступеньки, пока Дарлин открывала входную дверь. В фойе она окинула взглядом лестничный пролет и нахмурилась. – Ты таскаешь коляску с ребенком на себе по этой лестнице? – Нет, обычно я сначала отношу Оливию, а затем возвращаюсь за коляской. Поэтому я и не набираю много продуктов. – Какой силач, – вздохнула Дарлин. – Я помогу. Коляска или ребенок? Я заколебался. Коляска была тяжелее, слишком громоздкой, но Оливия в руках Дарлин… это пугало меня. – Я не уроню ее, обещаю. Или могу взять коляску, – быстро добавила она. – Как тебе удобнее. – О, теперь ты беспокоишься о моем комфорте? – спросил я, посмеиваясь. – Бывает же. – Чудак. Решайся, – она закатила глаза. – Коляска тяжелая, – осторожно произнес я. – Если ты не возражаешь взять малышку. – Возражаю? Да ни за что на свете. Она опустилась перед Оливией на колени, отодвинула небольшой столик и отстегнула ремень безопасности. – Эй, горошинка. Могу я взять тебя? – Улыбка осветила маленькое личико Оливии, стоило только Дарлин поднять ее и прижать к своей груди. – Вкусное печенье? Уверена, что да. Поделишься? Дарлин сделала вид, что кусает печенье, и Оливия звонко рассмеялась.