— Она поет в сопровождении скрипки, а на этом инструменте играет ее брат Франсиско. Он настоящий виртуоз! — Вы меня заинтриговали. Где состоится концерт? — В одном салуне недалеко отсюда. Но билетов уже нет. Вот только у меня несколько осталось. Правда, они стоят уже не доллар, а два. — Понятно. Ты решил заработать. Ладно! Дай нам два билета. «Пахаро» по-испански значит «птица», то же самое, что «фогель» по-немецки, к тому же брат и сестра носили имена Франсиско и Марта. А вдруг это наши старые знакомые Франц и Марта Фогели? Слишком уж много совпадений. Битком набитый «салун» оказался большим дощатым сараем. Мы с Виннету сели в одном из последних рядов. Нам достались, наверное, последние свободные места, а через несколько минут люди стояли уже в проходе. Сцена, как таковая, отсутствовала, ее роль выполнял сделанный на скорую руку помост, на котором стоял рояль. И вот исполнители вышли на сцену. Да, это были они — Марта и Франц Фогели. Марта была в длинном черном платье. Единственным ее украшением была роза в волосах, единственной вольностью сценического наряда — разрез на юбке, начинавшийся от колена. Франц взял в руки скрипку, Марта села за рояль. Надо сказать, что за то время, пока мы не виделись, Франц добился больших успехов в искусстве игры на скрипке. Марта аккомпанировала ему проникновенно, с выражением грустной сосредоточенности на лице. Мне передалась ее печаль, но, несмотря на это, я не мог не отметить, что она очень похорошела. Исполнив две пьесы, они ушли со сцены. Появившись снова через несколько секунд, они предстали перед публикой уже в амплуа певицы и аккомпаниатора. Марта исполнила прекрасный испанский романс, и так, что публика потребовала исполнить его на «бис». Брат и сестра по очереди то солировали, то аккомпанировали друг другу. Под конец Марта исполнила немецкую песню, в которой были такие слова: С той первой нашей встречи, Когда меня остановил твой взгляд, Как только наступает вечер, Я выхожу в наш опустевший сад. Ни смысл слов на незнакомом языке, ни тем более их сентиментальный дух публика, конечно, не могла воспринимать адекватно, но тем не менее после этой песни поднялся такой шквал аплодисментов, что, казалось, дощатый сарай вот-вот обрушится. Марте пришлось исполнить еще раз два куплета из этой песни. — Не хочет ли мой брат разузнать, где они живут? — спросил Виннету. — Мы должны поговорить с ними. Мы встали со своих мест и стали пробираться к выходу. Вдруг кто-то произнес: — Бог мой! Да это же Олд Шеттерхэнд! Я оглянулся и заметил, как два человека в широких сомбреро и с окладистыми черными бородами поспешили спрятать свои лица от моего взгляда. Очевидно, говорил кто-то из них. Это небольшой инцидент не остался без внимания публики, и теперь уже десятки людей смотрели на нас во все глаза. Мы стали выбираться из зала еще поспешнее. Мы подошли ко входу для артистов, и в коротком перерыве между двумя номерами я спросил по-немецки: — Разрешите войти? Мне было отвечено, что можно. — Неужели это вы! — пораженный, воскликнул Франц. Со словами «господин доктор!» Марта бросилась мне навстречу. Мне показалось, будто она пошатнулась, я поддержал ее, а она схватила мою руку и поцеловала ее. Я усадил ее на стул и сказал, обращаясь к Францу: — Я очень рад, что встретил вас. Я хотел бы сообщить вам нечто важное, но не здесь. Где вы остановились? — В одном доме на окраине города. — Вы разрешите проводить вас туда сегодня? — Разумеется. — Отлично. Марта приводила себя в порядок, чтобы продолжить концерт. Мы с Виннету вернулись в зал, чтобы рассмотреть получше тех, кто скрывал свои лица под широкими полями сомбреро. Однако их в зале не было. Ну и ладно, подумал я. Концерт шел к финалу, однако публика долго не хотела расходиться. Но вот, когда последний посетитель наконец покинул зал, я снова отправился в уборную к Фогелям. Виннету со мной не пошел, поскольку разговор предполагался на немецком языке. Выяснилось, что Франц должен был еще на какое-то время остаться в салуне: требовалось утрясти финансовые расчеты с хозяином, и мы с Мартой покинули салун вдвоем. Отель, в котором жили Фогели, располагался недалеко, в квартале от салуна, у самой реки. Хозяйкой его была немолодая вдова-испанка. Поскольку отель был весьма недорогой и располагался на отшибе, здесь очень часто селились люди, по разным причинам избегавшие людных мест. Хозяйка выразила на лице большое удивление по поводу того, что Марта вернулась с незнакомым мужчиной, однако ничего не сказала. Молча она проводила нас в комнаты Фогелей, зажгла лампу и только после этого поинтересовалась, где же брат сеньориты. Мы заверили, что он скоро вернется, и она ушла. Мы с Мартой сидели друг напротив друга. Первым заговорил я: — Я полагаю, вам известно, что Франц приезжал ко мне в Германию, чтобы рассказать о том, что произошло с вами. — Да, конечно. Я воодушевила его на эту поездку. — Что значит «воодушевила»? Вы хотите сказать, что для того, чтобы обратиться ко мне, необходимо мужество? — Мы думали, что вы вряд ли согласитесь помогать нам после всего, что случилось. — Хм! Ну ладно. А направил вас ко мне Виннету? — Да, Виннету. Этот человек был послан нам Богом, он вытащил нас из нужды, познакомив с джентльменом, который сумел организовать наши концерты. — И, я думаю, внакладе он не останется, судя по тому, как принимает вас публика. — Да, наши слушатели — благодарные люди. — Куда вы поедете отсюда? — В Санта-Фе, а дальше — на Восток. — Ах, так вам недостаточно успеха у публики, вы хотите еще стать миллионершей? — Миллионершей? Нет, я изменилась с тех пор, как мы с вами встречались в последний раз, деньги теперь не имеют для меня такого большого значения. А успех… Неужели вы думаете, что он может опьянить меня? Я всегда любила петь, независимо от того, платили мне за это или нет, петь для друзей, для членов своей семьи мне нравится гораздо больше, нежели для публики. С одной стороны, конечно, хорошо, что концерты позволяют нам жить довольно безбедно, но с другой — кто знает, живя в бедности, я, может быть, была бы более счастлива. — Господи, неужели вы несчастливы? Она посмотрела невидящим взглядом куда-то в пустоту и ответила: — Кто знает, что есть на самом деле счастье и что — несчастье? Наслаждение — это еще не счастье, а душевная боль — еще не несчастье. Если вы спросите меня, довольна ли я своей нынешней жизнью, я отвечу «да», но при этом сделаю усилие над собой. Я немного растерялся, не зная, что ей сказать — утешить, ободрить или согласиться. И тут вошел Франц, чем очень меня выручил. — Дорогой доктор! — воскликнул он. — Мы должны отметить столь знаменательное событие, как наша новая встреча. Я тут кое-что принес… Угадайте, что? — Думаю, вино. — Верно. Но какое? — Не берусь угадывать название. — Тогда читайте. — И он поднес к моим глазам бутылку. «Ридесхаймерберг», — прочел я на этикетке. Мне не хотелось разочаровывать Франца, но скрывать истину тоже не в моих правилах, и я сказал: — Это вино — фальшивое, посмотрите, на этикетке написано «Ридесхаймер», а должно быть «Рюдесхаймер». Сколько вы заплатили за бутылку? — Пятнадцать долларов… — обескураженно произнес Франц Фогель. — Это еще по-божески, — сказал я. — Бутылка настоящего «Рюдесхаймерберга» стоит долларов тридцать. — Ну не пропадать же вину, — не унимался Франц, — какое бы оно ни было! Давайте попробуем его. И он разлил вино по бокалам. Я поднес бокал ко рту, но пить не стал: мне не понравился его запах. Он напоминал смесь уксуса и отжатого винограда. Франц и Марта отпили по глотку, и их лица вытянулись… — Да, вино какое-то странное, — сказал Франц, — да ну его к чертям, расскажите нам лучше о ваших приключениях в Египте. — И, взглянув на меня с явной тревогой, добавил: — Я подозреваю, что ваши поиски еще не увенчались успехом. — А я подозреваю, что этот разговор неприятен вашей сестре. — Почему? — Она не желает вновь становиться миллионершей. — Вот как? Но это странно… Выкладывайте, что все это значит. Поговаривали, что наследство получил один мошенник по имени Джонатан Мелтон. Это так? — Так. — А что с Хантером? — Он мертв. — Бог мой! Значит, единственные законные наследники состояния — только мы с сестрой. Он ринулся ко мне, чтобы поднять меня вместе со стулом, на котором я сидел, — настолько переполняла его радость. Но я остановил его: