— Это ружье стреляет постоянно и совсем не требует перезарядки. Я пошлю в древко десяток пуль, каждую — ровно на два пальца над предыдущей. Смотрите! Я вскинул ружье и начал стрельбу и после каждого выстрела незаметно подкручивал пальцами барабан штуцера. Бедуины смотрели на меня во все глаза, желая убедиться, что я действительно обойдусь без перезарядки; но когда после десятого выстрела я опустил штуцер, все бросились к древку. Не обращая внимания на слышавшиеся оттуда возгласы восхищения, я поспешил незаметно наполнить магазин десятью новыми патронами, чтобы позднее, в случае необходимости, располагать полным боезапасом на двадцать пять выстрелов. Пули прошили древко в точно указанных мною местах; я показался бедуинам волшебником, однако мне хотелось еще больше поразить их воображение, и я крикнул: — Выньте пику и отойдите еще на сто пятьдесят шагов, а там воткните ее опять в землю! Несмотря на такое большое расстояние, я двумя пулями расщеплю древко на три равные части! Это показалось им совершенной фантастикой. Владелец второй пики, которая уже получила десять пробоин, не собирался выполнять мое указание, но шейх кивком головы вынудил его к повиновению, поскольку считал мою удачу случайной. Они уже видели, что я могу сделать несколько выстрелов за очень короткий промежуток времени; теперь я хотел продемонстрировать, как далеко бьет мое оружие. Тогда они убедятся, что я не был безумцем, когда обещал им, что ни на победу, ни на бегство они надеяться не смогут, несмотря на свое численное преимущество. Маленькие пули штуцера пробивали древко пики; крупный калибр «медвежебоя» должен был его расщепить. Когда пику снова воткнули в землю, она показалась мне тонкой тростинкой. Попасть было трудно, но я знал достоинства своего ружья и вполне мог на него положиться. Подняв тяжелую махину, я прицелился. Два выстрела отдались громом; две трети древка свалились, оставшаяся треть была воткнута в землю. Аюны побежали к ней. Я же положил «медвежебой» наземь, схватил штуцер и крикнул Эмери и Виннету: — А ну-ка быстро за ними, чтобы они не скрылись от нас. Виннету все равно не сможет с ними разговаривать, поэтому он мог бы позаботиться о лошадях бедуинов и об их оружии. Мы оставили свою позицию и боязливо присевшую женщину с ребенком, поспешив за аюнами, потому что нам необходимо было оставаться так близко к ним, чтобы они не переставали бояться наших пуль. Мы сблизились с ними шагов до пятидесяти, стараясь, однако, не привлекать к себе внимания. Тем временем куски древка переходили из рук в руки и удивлению не было конца. Шейх в неописуемом восхищении обернулся к нам и закричал: — Вы стреляете, не заряжая ружей, а ваши пули летят раз в десять дальше, чем наши. Видно, дьявол вам помогает. — Притом ты забыл самое главное, — ответил я, — ни одна из ваших пуль в цель не попала, а нам всегда везло. При этом вы стреляли в здоровых мужчин, в которых не попасть просто невозможно, а мы — в тоненькое древко. Уверяю тебя, что никогда ни одна из наших пуль не пройдет мимо цели. Ты помнишь, за какое время я сделал десять выстрелов? — Столько же нужно для десяти ударов сердца. — Тогда за какое же время я выстрелю четырнадцать раз? — За время, равнозначное четырнадцати сердечным ударам. — Верно! И каждый выстрел поразит одного из вас! — Йа-Аллах, йа-рабб![45] Ты действительно собираешься стрелять по нас? — Только в том случае, если вы меня заставите это сделать. Я уже сказал вам, что считаю вас своими пленниками. Так оно и будет! А теперь ответьте мне, что вы решили, сдадитесь вы без сопротивления или мне придется стрелять? — Сдаться в плен? Я не сдамся. Какой позор — сдаться чужеземным псам, таким, как вы… — Замолчи! — прикрикнул я на него. — Однажды ты уже назвал меня собакой, и я пообещал тебе, что ты будешь наказан еще до вечерней молитвы. Если ты еще хотя бы раз произнесешь это слово, наказание будет удвоено! Итак, спрашиваю в последний раз: «Вы сдаетесь?» — Нет. Я пристрелю тебя! Он навел на меня свое кремневое ружье; я рассмеялся: — Стреляй скорей! Оно же у тебя не заряжено! Вы позволили провести себя. Я обратился сначала к тебе, чтобы твои люди последовали твоему примеру. Спускайся с коня… Меня прервали. Эмери молниеносно поднял ружье и выстрелил, потому что один из аюнов, прятавшийся за двумя своими соплеменниками, посчитал, что никто его не видит, вынул пороховницу и патронташ и попытался зарядить свое оружие. Пуля англичанина попала ему в предплечье. Он громко вскрикнул и выпустил ружье из рук. — Так тебе и надо! — крикнул я бедуину. — То же самое случится с каждым, кто вздумает сопротивляться. Я вас уже предупреждал и еще раз предостерегаю. Пуля свалит с лошади и тех, кто захочет убежать. Всем немедленно спешиться! Ружья сложить к ногам воина из Билад-ул-Америк! Ему же сдать ножи и любое другое оружие, а потом сесть на землю рядом. Шейх медлил, ждал и раненый, у которого кровоточила рука. Я навел на последнего штуцер и пригрозил: — Считаю до трех. Не послушаешься — размозжу тебе и другую руку. Ну, раз… два… — О Аллах, что ты захочешь, то и случится, что не захочешь, того никогда не произойдет, — запричитал он, сполз с лошади, поднял ружье и отнес его Виннету, который принял это оружие и стал поджидать других. Я подозвал женщину, дал ей в руки свой нож и сказал: — Вспомни, что сделали эти негодяи с тобой и твоим ребенком, и помоги нам. Отрежь от плаща этого человека широкую полосу и свяжи ему руки за спиной так крепко, как только сможешь, чтобы ему не удалось развязаться. И то же проделай со всеми остальными! — О господин, я восхищаюсь вашим мужеством! — воскликнула она. — Вы совершили чудо из чудес, и для вас все-все возможно! Она выполнила мое указание, а я снова повернулся к шейху: — Теперь ты видел, что происходит, когда нам сопротивляются. Немедленно повинуйся! Слезай с лошади! Вместо того чтобы повиноваться моему приказу, он хотел было быстро повернуть лошадь и умчаться прочь, однако животное неверно поняло резкое движение повода и встало на дыбы. Я уже поднял штуцер, собравшись стрелять, но Эмери подскочил к шейху и закричал: — Негодяй! На тебя и пули-то жалко. Мы сделаем иначе. А ну спускайся! Он схватил шейха за ногу и сильно рванул на себя; всадник по широкой дуге полетел на землю, где Эмери оглушил его сильным ударом, в то время как мы с Виннету, наставив ружья, удерживали остальных. Шейх был разоружен и связан по рукам и ногам. Я же обратился к бедуину, иссеченное шрамами лицо которого внушало наибольшее доверие: — Теперь ты! Оставь седло и отдай ружье и нож! Раз… два… Он не стал ждать до трех, а покорно, хотя и с мрачным выражением на лице, спустился с лошади, отдал Виннету свое оружие, позволил себя связать, а потом сел наземь. Теперь, подумал я, пойдет быстрее и спокойнее. Я не ошибся. К нам повернулась мусульманская судьба: такова была воля Аллаха; так было записано в Книге жизни. Они все повиновались, и только двое решили выразить неодобрение нашим действиям. Один крикнул мне: «Да будет проклята твоя борода!» Я, разумеется, ничего ему не ответил. Другой же набросился на меня, мрачно пробормотав: «Пусть Аллах наденет на тебя шляпу!» Смысл его слов состоял в том, что правоверный ни за что не наденет шляпу; стало быть, он хотел пожелать, чтобы Аллах отнес меня к неверным, а поскольку я и так к ним принадлежал (в исламском понимании, конечно), то это ужасное проклятие не смогло ни вызвать мой гнев, ни довести до горьких слез. К тому же я немало дней в своей жизни носил и фетровые, и соломенные шляпы, а в милую пору экзаменов — так даже цилиндр, прозванный «трубой страха», дополнявший обязательный фрак; не говорю уж о лайковых шляпках за марку двадцать пфенниге»! Итак, мы выполнили невозможное, точнее — то, что кажется невозможным каждому, кто не побывал в шкуре охотника в прерии Дикого Запада: втроем мы взяли в плен четырнадцать вооруженных врагов, к тому же сидевших на превосходных лошадях, однако практически не оказавших сопротивления. Могу с полной ответственностью утверждать, что проделать такое с четырнадцатью индейцами нам ни за что бы не удалось. Правда, хвалиться нам особенно-то было нечем, потому что легкую победу принесло заметное превосходство в вооружении. Чтобы убежать от нас, аюнам надо было бы взбунтоваться неожиданно и всем разом. Но, к нашему счастью, они были так поражены меткостью нашего оружия, так ошеломлены и так одурачены нами, что просто не смогли успеть принять нужное решение. Что уж говорить о его выполнении! Когда всех пленников связали и усадили на землю, Эмери спросил меня: — Как же увезти бедуинов? Это будет, пожалуй, потруднее, чем взять их в плен. — Ну, нет! Сначала я собирался послать тебя за солдатами, а Виннету со мной будет охранять пленных… — Я поеду сейчас же! — Подожди, дай мне сказать! Но теперь я полагаю, что это не нужно. Мы сами займемся их транспортировкой. — Значит, они должны будут ехать верхом? Тогда один-другой могут удрать от нас, несмотря даже на то, что они связаны. Ты же не хотел никого убивать, а если кто-нибудь поскачет от нас, мы не сможем одновременно пуститься преследовать беглеца и охранять других! — Они не ускачут! Каждый улед аюн поведет свою лошадь. Мы прицепим поводья к связанным за спиной рукам, так что пленник пойдет впереди, а его лошадь — за ним. — Неплохо придумано. А если лошадь чего-нибудь испугается? Человек со связанными за спиной руками не сможет успокоить лошадь или усмирить ее. — Этого ему совсем не надо будет делать. Мы-то втроем на что? Нам ведь в дороге делать будет нечего, вот и будем присматривать за лошадьми. — Значит, вперед? До вечера осталось часа полтора. К счастью, мы за это время сможем достичь уорра, даже если эти парни пойдут пешком. — Уорра? Какого уорра? — Незадолго до того, как мы поехали тебя искать, проводник сказал, что сегодня мы должны добраться до уорра, пересекать который будем уже утром, и Крюгер-бей решил устроить лагерь в самом начале этого уорра. — Ты знаешь туда дорогу? — Мы обязательно попадем в это место, если отправимся отсюда прямо вперед. Уорр — это усеянная скальными блоками пустыня. Песчаную пустыню бедуины обозначают словом «сахар», каменистую — «серир», пустынные горы — «джебель». Обитаемая пустыня получает название «фьяфи», тогда как ненаселенная местность называется «хала». Если пустыня поросла кустарником, то это «хайтья», а если там даже деревья растут, то это уже «хела». Когда Эмери говорил о проводнике, он имел в виду солдата, пробравшегося через оцепление воинов улед аяр и доставившего послание в город Тунис. За это храбрец получил унтер-офицерский чин. А для того чтобы отыскать врагов, никакого проводника нам и не надо было; если же требовались какие-то пояснения о той или иной местности, то вполне достаточен был человек, знакомый с проходимыми местами, в которых он только недавно побывал. Пленные были привязаны к своим лошадям так, как я сказал, и мы отправились в путь. Раненому перевязали руку, а шейх уже давно пришел в себя и хотя скрипел от возмущения зубами, но должен был покориться судьбе… Глава пятая В ГОРАХ ДЖЕБЕЛЬ-МАГРАХАМ Глате — спасенная мною женщина — сказала, что она уже достаточно окрепла и может вместе со своим ребенком держаться в седле. Она поехала на одной из аюнских лошадей. Казалось, она больше не опасается за свою безопасность, поскольку с ее смертельными врагами, аюнами, мы обошлись далеко не по-дружески. Мы трое, разумеется, ехали верхом, а нашим пленникам приходилось бежать рядом со своими лошадьми. Лошади аюнов не доставляли нам много хлопот. Эти послушные животные бедуинов ведут себя подобно собакам, которые покорно и с охотой следуют за своими хозяевами. Солнце еще не достигло горизонта, как нам стали попадаться разбросанные повсюду большие и маленькие камни. Начался уорр, и чем дальше мы продвигались, тем крупнее и многочисленнее становились камни. Наконец мы увидели к югу от себя целый каменный массив; ночной переезд по подобной местности крайне неприятен, и мы смогли по достоинству оценить решение Крюгер-бея сделать остановку где-то в начале уорра. Вскоре показался и сам лагерь, в котором царило большое оживление. Нас заметили; увидели также, что мы не одни, и множество любопытных высыпало навстречу; они были очень удивлены, когда услышали о случившемся; весть об этом быстро распространилась но лагерю. Естественно, я обо всем доложил Крюгер-бею. Казалось, мое сообщение его не очень обрадовало, потому что он сказал: — Вы трое совершили геройский поступок, да к тому же взяли в плен четырнадцать человек, но другой поворот событий был бы для меня куда приятнее. — Другой поворот? Что вы имеете в виду? — Теперь мы будем вынуждены таскать за собой этих пленных, а это может привести к большим неприятностям. — Я так не думаю.