— Стой! Через мост может переходить только кабальеро. Что тебе там надо? Несмотря на это предупреждение, я пошел дальше. Когда я уже оставил за собой мост и очутился прямо перед сердитым человеком, то ответил ему: — Дома ли сеньор Тимотео Пручильо? — Между прочим, его называют доном. Это ты должен хорошенько усвоить. Титулом сеньора величают меня. Да, я — сеньор Адольфо, mayordomo[55] этой асиенды. Здесь мне все подчинено. — Даже асьендеро? Не зная, что ответить, он бросил на меня уничтожающий взгляд и сказал: — Я — его правая рука, исток его мыслей и воплощение его желаний. Итак, он дон, я — сеньор. Понятно? Признаюсь, что я почувствовал большое желание нагрубить, но, учитывая обстановку и мое природное добродушие, я вынужден был ответить очень вежливо на поставленный вопрос: — Как вы прикажете, сеньор. Итак, будьте добры сообщить мне, дома ли дон Тимотео? — Он дома! — Значит, с ним можно поговорить? — Нет; для таких людей — нет. Если у тебя есть какая-то просьба, то я именно тот человек, которому ты должен ее передать. Ну, скажи же мне наконец, чего ты хочешь? — Я хочу попросить ночлег для себя самого и вот для этих троих индейцев, которые прибыли вместе со мной. — Ночлег? А может быть, еще вам дать пить-есть? Этого еще не хватало! Там, снаружи, с той стороны границы асиенды, есть достаточно места для подобного сброда; немедленно убирайтесь отсюда, и не только с территории асиенды, но и вообще за наши границы! Я прикажу какому-либо пастуху следовать за вами и мгновенно пристрелить вас, как только вы пожелаете провести эту ночь внутри наших границ! — Очень уж вы суровы, сеньор! Подумайте только, что через несколько минут наступит темнота, и тогда мы… — Молчи! — прервал он меня. — Ты хоть и белый, но по тебе сразу видно, что ты за тип. А с тобой еще и краснокожие! Вы что ж, хотите переделать нашу асиенду в разбойничий притон?! — Хорошо, я уйду, сеньор. Я и не знал, что похож на отъявленного мошенника. Правда, сеньор Мелтон, который обещал мне на этой асиенде место tenedor de libros, вряд ли согласится с мнением, что это приглашение так опасно для вас. Я повернулся и медленно пошел через мост назад. Но тут он закричал мне в спину: — Сеньор Мелтон! Tenedor de libros! Ради Бога, куда же вы идете? Оставайтесь! Возвращайтесь обратно! А когда этот призыв не подействовал и я продолжал идти дальше, он побежал за мной, припрыгивая, схватил меня за руку, остановил и принялся уговаривать: — Если вас послал сеньор Мелтон, то я не могу вас выгнать. Пожалуй, вы согласитесь, что ваш наряд не может пробудить доверия у порядочного человека, и если бы вы хоть раз погляделись в зеркало, то сами бы признали безоговорочно, что подобная физиономия вполне может принадлежать жулику, однако одежда не всегда говорит правду, да и случается порой, что человек с лицом мошенника ничего не украдет. Ну, а если к этому присовокупить то обстоятельство, что вы посланы сеньором Мелтоном, то еще может оказаться, что вас вовсе и не надо бояться. Так что оставайтесь, оставайтесь! Что должен был я подумать про этого мажордома? Что он дурак? Что у него, как это принято выражаться, не все дома? Я бы с этим не согласился. Выражение его лица было таким хитрым, а взгляд его маленьких глаз таким коварным, что его никак нельзя было назвать идиотом. Тем не менее я не сделал ни одного замечания о том, что он называл меня на «ты» и что каждая его реплика должна была оскорблять меня, и спросил его столь же вежливо, как и прежде: — Ваше приглашение распространяется и на моих спутников? — На этот вопрос я еще не могу ответить, потому что прежде должен переговорить с доном Тимотео. — Думаю, что его это не касается, потому что, по вашим собственным словам, только вы один в состоянии решить этот несложный вопрос! — Да, когда дело касается отказа, то это могу решить я сам. А вот теперь я позвал вас остаться, но вы захотели удержать при себе краснокожих, поэтому я должен сначала поговорить с доном Тимотео. Подождите здесь! Не пройдет и пяти минут, как я вернусь с ответом. Так как, разговаривая с ним, я шел к дому, то теперь мы оба оказались перед самой дверью. Он хотел войти, а я должен был ожидать его снаружи! Я покачал головой и возразил ему: — Я не принадлежу к представителям того слоя общества, которых можно оставлять за дверью. Я войду с вами, и при этом вы даже пропустите меня вперед. При этих словах я прошел в дверь, а он, не говоря ни слова, последовал за мной. Когда чуть погодя я обернулся и взглянул на него, то заметил, что на его физиономии гнев боролся с возмущением. Он кивнул на одну из дверей и исчез за ней, а я остался возле нее. Через короткое время он вышел и движением руки подал мне знак, что я могу войти. Вестибюль дома был широким, но с низким потолком. Двери, которые я увидел по обе стороны от входа, были сбиты из гладковыструганных досок; они были совсем не окрашены — такие двери мы подвешиваем в хлеву или на конюшне. Та же самая простота царила и в комнате, где я теперь оказался. Там были два очень маленьких окна, с грязными, полуслепыми стеклами. У одной из стен стоял покрытый лаком стол. Компанию ему составляли три грубых стула, сработанных, конечно, не краснодеревцем. В одном углу висел гамак. Три оштукатуренных стены были абсолютно голыми; на четвертой висело оружие. Куда менее скромной оказалась внешность человека, поднявшегося при моем появлении с одного из стульев, чтобы как следует рассмотреть меня своими темными глазами. Его лицо выражало удивление и любопытство. Одет он был так элегантно, что казалось, ему достаточно сесть на лошадь, чтобы вся публика, гуляющая по одному из известных проспектов Мехико-Сити, была у его ног. Костюм его был сшит из темного бархата, отороченного золотыми шнурами и бахромой. Пояс был составлен из широких серебряных колец; к нему хозяин подвесил нож и два мексиканских пистолета с дорогими накладными рукоятками. Широкополая шляпа, лежавшая сейчас на столе, была изготовлена из тонких листьев Carludovica palmata[56], причем плетение было таким, что шляпа наверняка стоила не меньше пятисот марок, а колесики на шпорах асьендеро выделаны были из золотых двадцатидолларовых монет. Перед таким элегантным созданием я выглядел жалким бродягой. Поэтому я вовсе не удивился, когда асьендеро, разгладив хорошо ухоженной рукой окладистую черную бороду, с удивлением сказал, как бы не мне, а самому себе: — Мне сообщают о приезде tenedor de libros, а кто появляется? Человек, который… — Который очень достойно может занять это место, дон Тимотео, — прервал его я. Грубости надутого «сеньора Адольфо» там, за дверью, не могли задеть меня, но от владельца имения я бы не потерпел невежливости. Потому-то я и перебил его речь, подчеркнув важность своих слов. Он откинул в шутливом испуге голову, еще раз оглядел меня, а потом сказал с довольным смехом: — О, это заметно. Кто вы, собственно говоря, и что собой представляете? Он высказался довольно безразлично. Надо ли мне было показывать себя обиженным? Он выглядел не как денежный мешок, а скорее как жизнерадостный, хорошо устроенный кабальеро, привыкший мало времени тратить на разговоры с обычными людьми. — Есть много такого, о чем вы понятия не имеете, дон Тимотео, — ответил я ему, рассмеявшись точно так же, как он в ответ на мои слова, — и можно стать значительным и важным для вас человеком, так что у вас будут все причины поздравить себя с тем, что к вам пришли. — Cielo![57] — теперь он расхохотался. — Разве что ко мне придут, чтобы объявить, что я провозглашен повелителем всей Мексики! — Совсем наоборот. Я пришел сказать вам, что в ближайшее время вы, весьма вероятно, перестанете быть владельцем своей маленькой асиенды. — Прекрасно! — захохотал он еще громче, снова усаживаясь и показывая рукой на второй стул. — Располагайтесь! По какой это причине несколько моих подданных захотят скинуть меня с трона? — Об этом позже. Прежде всего прочтите вот это! Я протянул ему мое удостоверение личности, выданное мне мексиканским консулом в Сан-Франциско. Прочтя его и возвратив мне, он согнал со своего лица веселое выражение. — Естественно предположить, что вы законно владеете этим удостоверением? — спросил он. — Разумеется! Если угодно, сравните приведенные там приметы с моей личностью! — Я вижу, что они совпадают, сеньор. Но что привело вас ко мне? Почему вы доложились, как tenedor de libros? — Потому что Мелтон обещал мне это место. — Об этом я ничего не знаю. И потом я совсем не нуждаюсь в бухгалтере. Тех несколько капель чернил, что есть на асиенде, едва хватит на один росчерк моего собственного пера. — Вообще-то я предполагал нечто подобное! — И тем не менее вы приехали? — Да, приехал, и у меня для этого были веские основания. И одно из них настолько важное, что я должен попросить вас сохранить в тайне все, о чем я вам расскажу. — Это звучит весьма таинственно! Я чувствую, что мне грозит опасность! — Разумеется, я убежден, что кое-что подобное намечается. — Тогда скажите об этом, пожалуйста, поскорее. — Сначала дайте мне слово, что все, о чем я вам расскажу, никому не станет известным. — Я вам это твердо обещаю. Я буду молчать. Теперь говорите вы! — Вы поручали Мелтону навербовать сюда немецких рабочих? — Да. — Кто завел об этом разговор? Я имею в виду — с самого начала? Вы сами или он? — Он. Он указал мне на большие преимущества найма немецких переселенцев, а так как он в то же время предложил сам уладить это дело, то я передал ему все полномочия. — Вы настолько хорошо его знали, что смогли доверить ему дела? — Да. А почему вы об этом спрашиваете? — Потому что я хотел бы знать, считаете ли вы его честным человеком. — Конечно, считаю. Он — абсолютно честный человек и уже оказал мне значительные услуги. — Значит, вы знаете его уже довольно долгое время? — Несколько лет. Его мне рекомендовали люди, каждое слово которых имеет большое значение для меня, и до сегодняшнего дня он пользовался полным моим доверием. Вы, кажется, судите о нем по-другому? — Совершенно по-другому! — Вероятно, он чем-нибудь вас обидел, раз вы питаете к нему предубеждение. — Нет, напротив, он испытывал ко мне весьма дружественные чувства. Позвольте, я расскажу! Он уселся на своем стуле поудобнее, приняв выражение величайшей сосредоточенности, и я рассказал ему обо всем, что пережил со времени прибытия в Гуаймас, обо всех своих наблюдениях и о выводах, сделанных мною из всего случившегося. Он выслушал меня, не говоря ни слова, не изменившись в лице, но, когда я закончил, на губах его появилась ироническая усмешка, и он спросил, недоверчиво поглядывая на меня со стороны: