Листок уже выходил в коридор, когда перед ним вдруг выросла фигура Оржанского — с перекошенным лицом, в несвежем мятом халате и с все еще висевшей на бинтах левой рукой. — Погодите-ка, Алексей Николаевич, разговорчик есть! — проговорил он сквозь зубы. — Хорошо, что я вас с окошка-то разглядел… Сотник бесцеремонно втолкнул Листка в кабинет. — Ты что, белены объелся?! — возмутился ротмистр. — Под арест захотел? Но сотник, словно и не слышал, шагнул следом и захлопнул за собой дверь. — Ну, здравствуйте, Алексей Николаевич! Расскажите-ка теперь, куда вы Наталью мою дели? В госпиталь звоню — говорят, нет ее и не знают где! Алешку тереблю — и тот, сукин сын, ни мычит ни телится! Говорит — жива, и на том спасибо… Сбежать тут хотел, так одежу не дают, говорят, ротмистр Листок наказывал не давать. Может, теперь сами скажете, в чем таки дело? Странно, но у Листка как-то сразу отлегло от сердца. Даже стало жалко сотника — видать, по-настоящему запала в его казацкую душу эта красивая стерва! — Дурак ты, Николай Петрович! — сказал он искренне. — Через ту "Наталью Ивановну" тебя с контрразведки велено убрать! Да и не Наталья Ивановна она вовсе, а подлый агент германской разведки — Анна Калленберг. И, повернувшись, он прошел к ближайшему стулу, неторопливо достал папиросы и сел. Оржанский, раскрывши рот, остался стоять у дверей. Через минуту едва выдавил: — Врешь, Алексей Николаевич… Какая еще Калленберг? Откуда известно? Чиркнув спичкой, Листок со вздохом ответил: — Хотел бы соврать… В ту ночь, когда ты в исподнем приперся к ней, она покинула Сарыкамыш и бежала к туркам — предупредить о проезде Государя Императора по дороге в Меджингерт. В перестрелке была тяжело ранена, отправлена в Тифлис, тогда-то все и раскрылось! Оржанский невменяемо прошаркал к Листку и опустился на стул рядом. — Но это никак невозможно, командир! Наташа и… шпион… — Возможно, Петрович… Мы искали с тобой шпиона со "Святой Анной", а оказалось, что Анна вовсе не "Святая", а наиподлейшая, в реальном женском обличии… Но она только пособник — тот шпион, пока ты в пьяном угаре искал свою "Наташу", зарезал нашего "Петровича"… — Как зарезал? — задохнулся Оржанский. — Вот так, сотник! Нет больше нашего "Петровича"! Как и того доктора, что лежал во дворе твоей "Натальи Ивановны". Зарезали их… Тем самым ножом Сивцова, которым ты мне стол попортил… Листок зло сплюнул. — Но шпион-то здесь, в Сарыкамыше! Только кто — до сих пор не знаем. Отправил твою "Наталью Ивановну" к туркам, а сам здесь остался, видать, Государя нашего дожидаться. А теперь вот Государь возвращается, и что еще произойдет — неизвестно! Листок посмотрел на Оржанского, а потом на висевшую на бинтах руку. — Кстати, стреляла в тебя, похоже, она, Анна Калленберг… Пограничники, что перехватили ее, нашли "Люггер" — тот самый, из которого убили твоего знакомца-ополченца, да тебя чуть не пристрелили! Ротмистр отбросил потухшую спичку, зажег вторую и прикурил. — Но стреляла-то она в ополченца — это точно! Чтобы тот не донес тебе о другом агенте — Отто Ланге, состоявшего под именем "Роман Дидлов" при ее же госпитале санитаром. Этот-то санитар и застрелил капитана Волчанова! А уж ратника убрали за то, что он про это убийство прознал. Вот так-то, сотник Оржанский! — Но откуда известно? Взяли его, что ли? — сглотнув, спросил Оржанский. — Хотели взять, да не успели. У него кольцо было с ядом — серебряное, черт бы его побрал! Успел-таки в рот плеснуть… — Серебряное? Как у Сивцова, что ли? Листок, набравший было в рот дыма, чуть не поперхнулся. — Откуда про кольца знаешь? Растерянное выражение лица Оржанского сменилось недоумением: — Так у нас только он и носил серебро… — У кого "у нас"? — вырвалось у Листка. — А что ты так взъерепенился, Алексей Николаевич? Я говорю про картежников. А это, почитай, вся команда дежурных офицеров, что при начальнике гарнизона состоит. Когда войска из Сарыкамыша вышли, ее и набрали, команду-то. Либо из контуженых, да раненых, как Волчанов, либо из запасных… А делать-то им что в этом захолустье, кроме как играть? А заводилой он и состоял — Волчанов, как я говорил. Хотя играли обычно на квартире поручика, что соседом состоял капитану. Сотник вдруг обозлился: — Алексей Николаевич! Ошибка это — насчет Натальи — не верю я в ее шпионство! — Да погоди ты со своей Натальей! Сивцов, получается, также играл? — Заходил, когда служба позволяла. Как и я, впрочем… Но на что это вам? — Сивцов таким же вот кольцом отравлен! Сотник обалдело уставился на Листка. — И… он?! А нож, аксельбанты? Я, признаться, на него грешил… — Подполковник Лавренюк среди вас бывал? — не дал опомниться Листок. — Кольца серебряного у него не видел? Оржанский изумленно уставился, было, на ротмистра, но вдруг замотал головой: — Господи! И какого дьявола все так в жизни? Правду говорят — взял у черта рогожу, отдать придется и кожу! Знаком с подполковником не был и в компании ни разу не видел! Так, встречались у штаба… Он уронил голову на грудь. — Думал, любовь встретил, семью заведу… А вон как все обернулось! Любовь гадиной оказалась, друзья полегли, люди невинные пострадали… Зачем только встретил тебя, Алексей Николаевич? Уйду к казакам, на фронт… Али крест найдет грудь, али пуля! Он тяжело вздохнул, запустил здоровую руку в карман мятого халата; достал портсигар, в задумчивости раскрыл его и, достав папиросу, поднес ко рту. — Огня дай, что ли! Листок чиркнул спичкой и приблизил пламя к папиросе. — Что за портсигар объявился? Не видал раньше у тебя… Серебряный, что ли? — Не показывал в "конторе", думал, ругать будешь. Я ведь неделю назад его специально в карты выиграл у одного поручика. На кон свой кинжал ставил с серебряными ножнами. Больно баба эта понравилась! Сотник захлопнул портсигар и протянул его ротмистру. — Вот из-за нее все! Листок сразу узнал его. На серебряной крышке портсигара красовался барельеф полуобнаженной дамы со скрещенными рядом саблей и винтовкой… Он медленно поднял глаза на Оржанского: — У какого поручика… выиграл? Листок, вероятно, изменился в лице, поскольку сотник, отпрянув, изумленно прошептал: — Что это с вами, Алексей Николаевич? Почернели весь… — Что за поручик? — взревел вдруг Листок. — Говори!! Оржанский отпрянул еще дальше. — Да не знаете вы его — из запасных, недавно прибыл… Бросок ротмистра был молниеносен — в долю секунды рука вонзилась в ворот халата и, как когда-то в двуколке, подтянула вихрастую голову Оржан-ского к лицу. — Ты понимаешь, дуралей, что я тебя спрашиваю? Кто… этот… поручик? В другой обстановке сотник одним бы ударом свалил обезумевшего ротмистра, но все произошло так быстро, а его безумие явилось столь неожиданно, что Оржанский оробел. Едва двигая языком, он прошептал: — Баков… Поручик Баков… У него играли всегда, сосед Волчанова… А что случилось-то? Рука ротмистра разжалась. Он вскочил. Глядя куда-то поверх головы казака, прошептал: — Баков… Конечно же, Баков… И уже громко: — Который час? Оржанский, с изумлением наблюдавший за ним, оттянул ворот мятого халата: