Сама покойницкая — "ледянка" — располагалась в двух помещениях, следующих за "сторожкой". Все еще пошатываясь, Хмельнов подвел Листка к предпоследней двери, отворил ее и, зайдя первым, щелкнул выключателем. Вместе с тусклым светом неприятно пахнуло специфическим запахом формалина и холодом. — Вот они… Оба тут, рядком… — тоскливо произнес санитар. — Что справа — товарищ мой, Асманов Николай Иванович… Хороший был человек, жалко его… А тот, что слева, — Иванушкин и есть… Вот и бирочка, аккурат… Остальные четверо — в соседней покойницкой. Завтра всех бедолаг и захоронят, прости их господи… Листок мельком взглянул на лоб ополченца с зияющей дыркой от пули "Люггера", поворотил глаза на соседний труп и… Несколько минут потребовалось для того, чтобы Алексей Николаевич пришел в себя. Ему даже не было нужды сверять недвижное лицо покойника с прихваченной фотографией из послужного списка: перед ним — обнаженный, на ржавой холодной тележке — лежал капитан Волчанов… Две пулевые раны чернели в его левой груди — одна подле другой, кучно, словно в мишени искусного стрелка. Взгляд упал на бирку, привязанную пеньковой бечевкой к большому пальцу левой ноги. Он коснулся ее, прочел корявую надпись: "Рядовой 16, 71-го Тенгинского п. Иванушкин Петр Петрович, Скончался 25.11.14 г.". Для верности достал все же из внутреннего кармана шинели фотографию, сверил с лицом усопшего — сомнений нет, он, капитан Волчанов! Да и руки не солдатские, с аккуратно подстриженными ноготками… Мысли потекли сами собой — мешаясь, путаясь, противореча одна другой, но цепляясь друг за друга, точно колючки репейника… Получается, думал он, капитан не сбежал, его убили! Непонятно по какой причине, но убили двумя выстрелами в грудь, а не в спину! Значит, не исключено, что шел кому-то навстречу… И убили где-то здесь, рядом с госпиталем, вероятно в лесу. Иначе убить, раздеть и скрытно подложить тело в мертвецкую немыслимо! А убивает — или участвует в убийстве — вероятнее всего тот, кто и подкладывает тело капитана в покойницкую… Так и есть! То есть тот самый "не то Дятлов, не то Дидигов"! Опоил каким-то снадобьем оставшегося в мертвецкой Хмельнова, притащил тело капитана, отметил его в покойницкой книге под именем "рядовой Иванушкин" и был таков… Черт! Но отчего так мудрено-то? Отчего так сложно и безрассудно дерзко? Какой резон было рисковать, если, протрезвев, санитар мог любому поведать о его визите в мертвецкую! Хотя… Резон все-таки был: санитар помнил, что кто-то приходил, но не имел представления, откуда взялся новый труп… Оставлять Волчанова в лесу также было нельзя, тем более у госпиталя: капитана, самовольно покинувшего службу, уже искали повсюду… Тащить тело подальше от госпиталя, да днем — опасно. Зарыть? Но долбить для покойного мерзлую землю — слишком долго и не менее подозрительно… А вот искать беглеца в мертвецкой — пожалуй, никому в голову не придет. Через день капитана, как "рядового Иванушкина", зароют в общей солдатской могиле — и концы в воду! Санитары же — от страха быть обвиненными в подлоге покойника — будут, конечно, молчать… Есть логика? Логика-то есть… И она бы сработала, если бы не промашка — в покойнике Асманов узнал капитана Волчанова! Вероятно, видел его со своим земляком… С ним же, для пущей убедительности, в тот же вечер и повстречался: узнал от него, что капитан бесследно исчез, и тогда… И что тогда? А тогда, вероятно, решил встретиться с чертом Оржанским, который за кем-то его посылал… Почему же "за кем-то" — конечно, за своей милашкой сестрой милосердия! Только с чего солдатик обратился именно к сотнику? Знал, что Оржанский с "конторы", или… Или оттого, что этот казачий офицер был знаком с той, за кем посылал? Может, та и подсказала, где искать сотника? Надо бы не забыть расспросить о том Драча — он-то, надеюсь, сумеет разговорить красавицу… Однако как об этом решении прознал убийца? Подслушал, когда санитар звонил с кабинета доктора? Дневальные? Хохлов? Нет, слабоваты для убийцы… Или Хохлов по наивности всё передал убийце? Не исключено… А может, случайно или неслучайно передала сама Берт? Или Асманов сам раскрыл себя, отыскав этого "Дидигова" да задав вопрос о приходе в мертвецкую, а заодно и о трупе? Что ж… в любом случае приговор был подписан: убийца его выследил и всадил пулю в лоб! И нашего сотника прихватил, чтобы выглядело, будто здравый Волчанов мстит от ревности… Стройно? Нет… не все стройно… Но сейчас главное — не упустить этого Дятлова или Дидигова! Обязательно живьем взять! Тогда все картинки раскроются, "Взвейтесь, соколы, орлами!" Сколько Листок стоял перед трупом Волчанова в раздумьях, он не помнил. Только до слуха дошло пьяное бормотание Хмельнова: — Конечно, Ваше Высокоблагородие, к начальству сейчас явитесь, проверять станете… Хорошо, если Иванушкин такой окажется… А то вдруг — живой, прости меня господи! Тогда кто это? Да как, скажут, принял покойника? Что ж тогда будет со мной, Алексеем Хмельновым… Листок резко повернулся, так что верзила от неожиданности отпрянул: — Худо будет Алексею Хмельному! Уже вижу, что не Иванушкин это, а другой. Так что, братец, дело расстрельное светит, как и говорил тебе твой убиенный товарищ! Санитар обмяк: — Как же так, Вашсокбродь? Вина-то в чем моя? Ничего же не видел! И вдруг захныкал: — Хоть вы заступитесь, Христом-богом прошу, век молить буду за вас! — Молчать и слушать! — гаркнул ротмистр, которому бугай в гимнастерке уже начинал надоедать. — Обо всем молчишь, как рыба, пока не разрешу говорить. Трупы без моей команды не погребать — головой отвечаешь! Придут от меня за телом "Иванушкина" — отдашь! Понял? — Понял, понял! — закивал санитар. — И еще, болван! Если твоя дурья башка вспомнит что об Асманове — немедленно позвонишь из кабинета главного доктора! Номер аппарата "тридцать второй" назовешь… Начальству скажешь, что по приказу ротмистра Листка! Запомнил, придурок? — Ага! — проглотив слюну, отрыгнул Хмельнов. — "Ага!" — передразнил жандарм. — Тащи свою трупную книгу, и мой тебе совет: выпьешь еще, да не исполнишь того, что сказал, — ляжешь вместо Иванушкина. Марш за книгой! 15. 26 ноября 1914 г. Агент Было уже темно, когда Листок, возбужденный быстрой ходьбой и предстоящим делом, вернулся на госпитальный двор. Но прежде чем направиться к парадным дверям, прошел к двуколке, на облучке которого, закутавшись в тулуп, курил Яшка. — Кончай курить! Со мной пойдешь! — тихо и быстро проговорил он вознице. Яшка, по одному тону поняв, что предстоит что-то важное, сплюнул на снег самокрутку и сбросил тулуп. — Что делать-то, Алексей Николаевич? — Войдем внутрь — останешься с дневальным. Ни о чем не болтай, просто стой и наблюдай, куда пойду. Как только в ту же дверь войдет санитар — встанешь снаружи. Позову — сразу залетай — брать будем мерзавца! Так что револьвер наготове! Понял? — Ясней некуда, Алексей Николаевич! Дверь на этот раз отворил Хохлов, еще более напуганный, да с огромным синяком под левым глазом. Чей кулак примочил еще не успевшего смениться дневального, сомневаться не приходилось — рядом стоял взъерошенный поручик Ивлев. — Мой вестовой здесь останется! — кивнул Листок на Яшку. — Главный у себя? — Семен Михайлович у себя, минут двадцать, как зашел! — только и успел выкрикнуть поручик, ибо жандарм уже вышагивал по коридору. Листок вошел в кабинет стремительно, без стука. Сидевший за столом седой доктор и склонившийся над ним дежурный ординатор Поплавский почти одновременно подняли головы. Ротмистр не дал им опомниться: — Ни одного лишнего вопроса, господа! Отвечать и делать только то, что будет сказано! Числится ли в госпитале санитар Роман Дятлов, или Дидигов, или как еще там, черт бы его побрал? Прибыл в госпиталь недавно! Седой вопросительно посмотрел снизу вверх на Поплавского; дежурный утвердительно кивнул: — Тот самый ротмистр, Семен Михайлович, о котором я говорил. Доктор поворотил глаза на жандарма. — Господин ротмистр, в госпитале около тридцати санитаров… — Простите, Семен Михайлович, — перебил его Поплавский и как-то лукаво посмотрел на Листка. — Если вас интересует санитар, названный при рождении славным именем "Роман", то это не Дятлов, как вы, господин ротмистр, соизволили предположить, и не Дидигов, а Роман Дидлов, приставленный к офицерскому отделению и действительно прибывший в госпиталь около двух месяцев назад… — Вы сейчас же вызовите его сюда, господин дежурный ординатор! — зло проскрежетал зубами Листок. — Но прежде ответите еще на один вопрос: поступал ли в госпиталь, начиная с первого дня боевых действий, то есть с октября четырнадцатого года… — Ротмистр быстро раскрыл похоронную книгу и зачитал: — …рядовой первого батальона семьдесят седьмого Тенгинского полка Иванушкин Петр Петрович? Если поступал, то когда именно, с каким ранением и в каком самочувствии находится или находился на момент выписки? Книга захлопнулась. Главный врач недовольно заерзал на стуле: — А в чем, собственно, дело, господин ротмистр? Одному вашему жандарму вдруг потребовались послужные списки врачей, вам сведения о бог знает каком раненом. Может, вы прежде объяснитесь, что это… — Господин доктор! — грубо оборвал Листок. — Кажется, мы договорись — вопросы задаю только я! Так что, господа, потрудитесь ответить! Наступившую тишину через минуту нарушил раздраженный голос главного врача: — Петр Петрович, дайте же исчерпывающий ответ господину ротмистру! Вы только что докладывали мне по книге приемного покоя! Поплавский точно очнулся: — Конечно, Семен Михайлович… Он вытащил из-под вороха принесенных бумаг толстую продолговатую тетрадь, открыл ее, полистал и, найдя нужную страницу, принялся пальцем водить по строчкам… Дойдя до последней страницы, с каким-то непонятным торжеством поднял голову: — Увы, господин ротмистр, рядовой с подобной фамилией в госпиталь еще не поступал. — Что ж, так и должно быть! — в тон ему ответил жандарм. — А теперь соизвольте привести сюда вашего санитара. И предупреждаю: все должно выглядеть, как обычный вызов к дежурному врачу! Пусть это сделает тот, кто не знает ни о моем, ни о штабс-ротмистра Драча присутствии, — лучше врач или фельдшер. Вам понятно? Главврач и ординатор переглянулись. — Хорошо, можно и таким необычным способом… — медленно произнес Поплавский. — Прошу прощения, Семен Михайлович, закончу доклад несколько позже… Как я понимаю, сейчас мне следует выполнять приказания более высокого медицинского начальства! Как только за раздосадованным ординатором захлопнулась дверь, Листок обернулся к реальному медицинскому начальнику. — К сожалению, Семен Михайлович, вынужден и вас просить покинуть кабинет! На время… Исключительно ради вашей же безопасности! Старик подслеповато уставился на жандарма. — Не понял… — Прошу вас, выйдите! — настойчиво повторил Листок. — Когда можно будет, мы вас позовем. — Ну, знаете! — вспылил, вскакивая, доктор. — Это уже ни в какие ворота не лезет! Старик с возмущением прошлепал к выходу и, распахнув двери, на мгновение замер: — Учтите, ротмистр, я это так не оставлю! Вынужден донести на ваше самоуправство рапортом! Двери громко хлопнули. "Обидел старика… — подумал Листок, проводив доктора взглядом. — Только не до любезностей. Дьявол! Надо было прежде позвать Драча… С одним Яшкой нам не справиться!" Он шагнул к столу и поднял с аппарата телефонную трубку: — Мне "тридцать второго"! Срочно! Послышался голос Рослякова: