Волчанова он, конечно, недолюбливал — за надменность, нелюдимость, за везучесть в картах, за то, что был тот несговорчив, когда дело касалось сроков карточного долга. Но и уважать его было за что, как говорится, офицер чести, стрелянный — награды не просто за выслугу лет имел, а за личную отвагу! Да и карточные долги капитан если и требовал неукоснительно, то и одалживал деньги молча и сразу, не обременяя берущих обязательствами. Нередко и за холостяцкие пирушки расплачивался единолично, за что, при всей мрачности и нелюдимости капитанской натуры, бывать в его компании офицеры любили. И вдруг этот самый Волчанов — изменник! Нет, это не укладывалось в голове Оржанского! Вот только какого черта было оставлять дежурство? Неужели бежал, как только Листок вызвал к себе? Оттого, может, и денег не жалел, что был немецким шпионом? Невероятно! Однако ж основания есть, коль ротмистр бардачит в его квартире… Тогда капитан последняя сука! В таком смятении мыслей и чувств Оржанский решительно ступил в полумрак узкого подъезда. В квартире Волчанова он никогда не был — капитан никого к себе не приглашал, но в офицерских домах бывать приходилось часто. Все они были одной постройки — двухэтажные, квадратные, и все четырех квартир: справа на этаже — квартиры одной комнаты; слева — двух, и, судя по светящемуся окну, капитан занимал правую комнату второго этажа. Сотник быстро поднялся на второй этаж и толкнул незапертую дверь. Предстала самая что ни есть скромная обстановка — армейская койка, тумбочка, небольшой стол у окна с разбросанными на ней книгами, два стула. Слева от входа — прибитая к стене вешалка, завешанная армейской формой, узкий платяной шкаф; справа — за распахнутой занавеской — умывальник. В комнате было трое. Прямо у входа стоял незнакомый сотнику краснощекий подпоручик, опоясанный ремнями — возможно, только что заступивший дежурный офицер; у окна высилась фигура прислонившегося к столу ротмистра Листка, а перед ним, спиной к дверям, сидел на стуле нижний чин. Подпоручик, едва распахнулась дверь, посторонился, рядовой испуганно обернулся, мелькнув ополченскими погонами, Листок же, лишь мельком взглянув на сотника, прикрикнул на сидящего перед ним солдата: — Сюда смотри, каналья! Докладывай, кто таков! Нижний чин испуганно вернул взгляд на ротмистра и попытался встать. — Сидя! — нетерпеливо махнул жандарм. Солдат сел. — Ординарец Его Благородия капитана Волчанова, рядовой ополчения, пятьсот девяносто седьмой дружины Беглов… Иван… — И где твой капитан, рядовой Беглов Иван? — Не могу знать, Вашсокбродь… На дежурстве были… — А ты где пребываешь? — В расположении полка, рядом почти… — А когда видел своего капитана в последний раз? — Утром вызывали, часов в семь утра… Побриться хотели… Ротмистр с минуту молчал, что-то прикидывая. Оржанский догадался — как раз в это время "шефа" вызвали к Воробанову… — Побрился? — оторвавшись от своих мыслей, спросил ротмистр. — Так точно! — И что потом? — Сказали, что вызовет и… все! Назад отправили… — И больше не вызывал? — Никак нет. Листок покосился на Оржанского и вновь уставился на ратника. — Ну и где же он может быть? Не мог же он просто так исчезнуть? Да еще с дежурства! Рядовой поерзал на стуле. — Не могу знать, Вашсокбродь! Меня уже спрашивали… Обычно, после службы, они в карты играют; бывает, что до утра… Так теперь еще службу не сдали… Не могу знать, Вашсокбродь! — С кем обычно играет? — резко спросил ротмистр. — Как когда, Вашсокбродь… Лучше вот они знают, Их Благородие! — рядовой махнул головой в сторону Оржанского. — Чаще всех с ним играли! Листок пронзил сотника взглядом. Оржанский побелел: — Что ты несешь, скотина?! Он ринулся было к съежившемуся ополченцу, но Листок остановил его взмахом руки: — Отставить, сотник!! Ну, говори, как часто они играют с господином сотником? Ординарец с минуту молчал, не зная, как сказать, чтобы не разъярить казачьего офицера. — Последнее время вообще не играют… — выдавил он. — Сколько уже не играют? — не унимался Листок. — Недели две, поди, не играли… Как у господина капитана дама появилась, так они почти не играют… Позавчера только… — Какая дама? — насторожился ротмистр. — Неловко мне, господин ротмистр! Наталья Ивановна, кажись… — Кто? — Оржанский изменился в лице. — Какая Наталья Ивановна? Рядовой согнулся, точно его огрели по спине. — Не знаю! Кажись, сестра милосердия, из госпиталю! Ротмистр едва успел встать между Оржанским и ординарцем. — Полегче, полегче, Николай Петрович… А ты чего глаза вылупил? — прикрикнул ротмистр на подпоручика. — Выйди! Когда надо, позову! — Есть, господин ротмистр! — залившись до ушей краской, козырнул подпоручик и мгновенно исчез за дверьми. Листок посмотрел в глаза сотника: — Ты вот что, казак, поостынь-ка! Тебя сюда не за тем звали, чтобы с нижними чинами отношения выяснять… Займись лучше обыском. А невмоготу — так выйди, к чертям, в компанию подпоручику! Без тебя справлюсь. А о делах твоих душевных мы в другом месте поговорим… еще… Сотник, тяжело дыша, с минуту посопел и сквозь губу буркнул: — Чего искать-то? — А что найдешь по нашей с тобой части. Вон, начни хоть с вешалки и шкафа. Оржанский постоял, резко развернулся и протопал в угол комнаты. Листок вернулся к столу; помолчал и почти ласково спросил обомлевшего в конец ординарца: — А скажи, братец Беглов Иван, может, встречался капитан с кем-нибудь здесь с незнакомым тебе, да в штатском? Может, запирались подолгу? Рядовой мотнул головой: — Нет… Не имел привычки водить… — А где на улице? — Того не знаю… Жандарм вздохнул. — А чемоданы капитановы где? Наверняка под койкой? Ординарец быстро кивнул. — Сколько их? — Большой один, да маленький, "тревожный"… — Это хорошо… Ну-ка, кликни господина подпоручика! Ординарец встал и прошел к двери. — Ваше Благородие, вас господин ротмистр к себе требуют! Подпоручик вошел. — По вашему приказанию, господин ротмистр! Листок скосил на него глаз.