Журналистка щурится и на всякий случай отодвигает в сторону стоящую между нами чашку. Видимо, я слишком выразительно посмотрела на недопитый кофе и слишком живо представила, как плесну им в лицо этой гадине. — Я могу посадить твоего мужа, моя дорогая. Но ты можешь его спасти. Если отодвинешься и пойдешь своей дорогой. — Она разводит руками. — Видишь, я же ничего не прошу. Очень щедрое предложение, учитывая тот факт, что как только за Кирилла возьмутся люди в погонах, ты будешь следующей в списке их интереса. А уж если всплывет сокрытие доходов, неуплата налогов в особо крупных размерах, поверь — кто-то обязательно заинтересуется происхождением этих денег. Рассказать, откуда они или папочка уже потревожил тебя плохой сказкой на ночь? Нет, Морозов никогда не рассказывал мне об этом, но я была не настолько наивной и глупой, чтобы не догадаться, почему их нужно скрывать. Неуплата налогов — это цветочки. Просто мелочь, которая была отговоркой на случай, если бы деньги все-таки всплыли. — Скажи, Ирма, а зачем тебе мужчина, который ходит под статьей? — Затем, что одновременно с твоим уходом из его жизни исчезнет и статья. Какая она все-таки дура. Правда верит, что всю эту кашу Морозов заварил только ради денег. В этом главная ошибка всех бедных людей: они думают, что в мире «вип-людей» с золотыми унитазами и эксклюзивными автомобилями все делается только ради денег. Этой расфуфыренной на последние деньги молодящейся женщине тридцати пяти лет кажется, что людям, которые могут запросто потратить на ужин больше, чем простой смертный получает за полгода, важны лишь деньги и способ их приумножения. Справедливости ради, я тоже так думала. Пока не познакомилась с Морозовым. Ему было плевать на квартиры, машины, загородные виллы и деньги. Ему дела не было до денег, налогов и черных секретов. Он всегда хотел только двух вещей. Власти и мести, хоть последнюю всегда очень смешно называл «справедливостью». Глава пятьдесят седьмая: Катя Глава пятьдесят седьмая: Катя И все-таки мне придется что-то со всем этим сделать. Противно и стыдно, что когда-то я была частью этого плана, а некоторые сцены срежиссировала сама. И не важно, что та Катя, которую Кирилл встретил возле книжного магазина, ничего обо мне не знала, и в тот день, когда увидела мужчину своей мечты, искренне, глупо, беззаветно и на всю жизнь полюбила своего Сломанного Принца. Мы с ней — одно целое. Если вспомнить мою последнюю встречу с сестрой Кирилла, то нельзя не признать: именно «плохая» Катя сделала так, чтобы Лиза навсегда закрыла рот и оставила брата в покое. Хорошая милая Золушка никогда бы не опустилась до грязного шантажа и манипуляций. Но плохая Катя никогда бы не выжила без хорошей. Наша природа такова, что мы всегда стремимся быть лучшими версиями самих себя: прикидываемся добрее, щедрее, ласковее. Изображаем верность и преданность, порицаем сплетни. В той гостинице, из которой меня вызволил мой Принц, я выжила только потому, что все это время во мне жила хорошая, лучшая часть меня. Такая я, какой мне захотелось быть еще во времена моей «подготовки». Девушка, которая должна была понравится чудаковатому Ростову, в конечном итоге стала и моим идеалом. Но прямо сейчас ей лучше выйти погулять, потому с Витковской дела вести лучше «плохой» Кате. Они с ней старые знакомые. — Морозов знает, что ты решила перепрыгнуть через его голову? — на всякий случай интересуюсь я, потому что ответ очевиден. Конечно, он не знает. Эта дура делает все, чтобы подставить под удар его детище. — Ну так, просто чтобы понимать масштаб катастрофы. — Я ни о чем больше не буду с тобой говорить. — Витковская встает из-за стола, тянется за кошельком, а потом опускает его обратно в сумку, мило мне улыбаясь. — Заплатишь, малышка? Ты же у нас жена олигарха. Пока еще жена. — На твоем месте я бы собрала все самое необходимое и рванула на северный полюс. Лет на сто. На тот случай, если Морозову не понравится, что ты путаешься у него под ногами. Ты же помнишь, что иногда он бывает очень злым медвежонком. Еще одна шутка из прошлого. Медвежонком его называла та тренер по сексу, которая пыталась сделать из меня первосортную куртизанку. Морозов всегда злился на это прозвище, и тогда она забиралась к нему на колени и говорила, что медвежонок очень злой. И еще кучу всяких слащавых пошлостей. Только сейчас до меня доходит, какой это был огромный план. Хоть кино снимай. Психологический триллер под названием: «Хрен разберешься без ста грамм». — У тебя есть сутки, моя дорогая. Потому что я уже написала статью для разворота. Этого достаточно. Витковская — не моя проблема. А раз так, я переадресую ее правильному получателю. Как только она уходит, я набираю номер Морозова, и он отвечает после первого же гудка. — Я только что говорила с Витковской, — без приветствия, начинаю я. — Малахов играет за твоей спиной. Хотя лично я уверена, что эта мерзкая тварь всегда играл только за себя самого. — Угу, — как-то невнятно басит Морозов. — Как ты, Катя? Я почти готова поверить этому искреннему сочувствию, но, слава богу, плохая часть меня слишком хорошо помнит ее с Морозовым общее прошлое. Вещи, которые он заставлял меня делать, его попытки подложить меня под мужика просто ради проверки, договор с Абрамовым, который подсадил меня на таблетки, к которым я пристрастилась за месяц и попала в зависимость к еще одному моральному уроду. Может быть, хорошая Катя была рада тому, что в ее жизни произошло чудо — и отец возник на горизонте, словно корабль с алыми парусами. Но бедняжка просто не знала того, что знаю я. — Хватит корчить папочку, — предлагаю я, и он снова вздыхает. — Катя, я правда хочу все исправить. Мне… Поверь, не чем гордится. — Мне тоже, — охотно верю я. — Ты должна кое-что знать. Господи, только не еще один грязный секрет. — Татьяна… Она… Морозов закашливается, и на мгновение мне чудится, что где-то на заднем фоне слышны торопливые шаги. Какой-то всхлип — и тишина в трубке. Что-то неприятно щекочет слева, под ребрами. Противное предчувствие. Скользкий шепот в затылок: «Тебе не выбраться». Я дрожащими пальцами снова и снова набираю номер Морозова, но он не отвечает. Гудки убегают в пустоту, и чем больше я стараюсь, тем длиннее и злее паузы между ними. Я практически не помню, как оказываюсь в такси, как называю адрес — на автомате, практически без участия мозга — как расплачиваюсь с водителем, как он кричит вслед, что я дала слишком много. Забегаю в модную высотку, где расположены офисы Кирилла. Забегаю к нему в приемную, странно пустую, хоть обычно секретарша караулит его и днем и, кажется, даже ночью. Влетаю в кабинет. И натыкаюсь на… себя саму. Первую секунду мне кажется, что я все-таки схожу с ума. Медленно, необратимо, как лавина с гор, мое несчастное сознание все-таки срывается и катится в пропасть. Кажется, я даже слышу, как мысли опасливо шушукаются в совершенно пустой голове. Как такое может быть? Я протягиваю руку, цепляясь за самую логическую связь: это просто зеркало. Я смотрю на саму себя, это же очевидно. И логично. И спасет меня от какого-то дикого пространственно-временного парадокса, где в одно время и в одном месте столкнулись две ипостаси меня. Но передо мной ничего нет — только пустота. Да и Кирилл, который стоит с другой стороны стола и рассеянно потирает ладонью лоб, точно не похож на галлюцинацию или путешественника во времени. И самое важное: он точно так же с удивлением смотрит на меня. — Что… «Другая Я» пару раз по-рыбьи открывает и закрывает рот. С ней что-то не так. Когда первый шок проходит, я начинаю замечать детали. Возможно, если бы мы столкнулись на улице, случайно и на секунду, я бы охотнее поверила даже в клона, чем в то, что кому-то очень сильно понадобилось притворяться мной. Я бы не обратила внимания на тонкости, какие-то очень интимные штрихи, которые не могут знать посторонние. Даже муж, которого я люблю без памяти. У меня есть дефект. Тот, который всегда заставляет немного улыбаться на сторону, зажимая правый уголок рта, чтобы прикрыть немного деформированный «клык». Он не кривой и не косой, скорее, надуманный мной минус, чем реальный повод прикрывать улыбку ладонью. Но я крайне редко улыбаюсь так, чтобы это было заметно. И уж точно не при посторонних. А та, другая Я, улыбается. Широко, как будто даже приветливо. — Привет, Юль, — говорит она совершенно моей же интонацией. — Мы должны были встретиться на улице, разве нет? — Нет, — машинально отвечаю я. Она издевается? Те же волосы, та же прическа, даже такой же блеск для губ.