— Плохо! Постарайтесь на площадь не выходить. Толпа настроена очень агрессивно. … — Нет! Ни в коем случае! Вы понимаете, что вас могут убить? Это ещё сильнее заведёт толпу. У них тогда обратной дороги не будет. — Бакали бросает трубку. — Этот идиот возомнил себя Цицероном и Наполеоном в одном лице. Он хочет выступить перед студентами и убедить их разойтись по домам. * * * Прошло около получаса, и в кабинет ворвался высокий молодой мужчина с копной кудрявых чёрных как смоль волос, в которых блестели капли растаявшего снега. — Пёршёндети, товарищи, — приветствовал по-албански молодёжный лидер старших товарищей по партии. — Всё конечно очень плохо, но могло быть и хуже. По крайней мере, студенты меня выслушали. — И что хотят эти хулиганы? — Много чего, начиная от ремонта общежитий, улучшения работы столовой университета и заканчивая требованием независимости Косово. — Мустафа стряхнул с куртки мокрый снег прямо на красивый ковёр на полу. — Пока они не готовы к активным действиям. Но тенденция прослеживается. Хорошо, что сегодня канун Рождества, большинство точно по домам разойдётся, а остальным духу не хватит… Завтра праздник, потом каникулы, многие студенты разъедутся по домам. У нас будет время подумать и посоветоваться с сербскими товарищами. — Молодец! Умный и смелый, такие кадры нужны партии! Мы сейчас до конца рабочего дня досидим, и пойдём Рождество Христово[19] отмечать. — Улыбается Шукрия. — Выйдем незаметно через задний ход. Пускай штурмуют, пускай хоть сожгут, если совсем идиоты. Завтра придём с полицией, составим акт о хулиганстве, откроем дело по федеральному закону. Опросим свидетелей, составим протокол, привлечём кого надо к ответственности. Кстати, а что у нас делает СДБ[20]? Мустафа, ты связывался с Зораном[21]? — Он вчера утром уехал. Собрался, сел в свой «мерседес» и укатил в Белград. Толпа и в самом деле гомонила до полуночи, постепенно политические речи сменились праздничными Рождественскими. В воздухе зазвучали выстрелы из пистолетов и бутылок итальянского «спуманте», которое тоже по традиции открывали в Косово на новый год. Начался новогодний карнавал с зажигательным валле погониште[22]. Никто из веселящихся не обратил внимания, что в здании Крайкома погасли все окна. * * * — Тату! Тату! Ну, та — та… — Оглашая двор обиженным рёвом, пятилетний Душан влетел в родной двор, и, заливаясь слезами, бросился к отцу. — Тату, а чего… эти… чего они… — от обиды малыш никак не мог связно говорить. — Спокойно, сынко, не тарахти, успокойся и расскажи, кто тебя обидел. — Горан Николич, крепкий мужик лет тридцати, ласково прижал к себе сына. — Тату, а чего… эти Юсуфка с Байрамкой меня побили-и-и-и… — размазывая кулаком слёзы по лицу, Душан судорожно хватал ртом воздух. — Я ничего… им, ничего не сделал. — От обиды и несправедливости он снова зарыдал. Горан работал механиком горного комбината «Трепча», на Рождество приехал с семьёй к родне в Приштину из Митровицы. Он никак не ожидал, что в столице края творятся такие страшные дела. Два дня назад буянила пьяная албанская молодёжь, вчера толпа собралась штурмовать крайком СКЮ, но по причине праздника энергию косоваров ушла в мирное русло. «Надо домой возвращаться, а то до беды не далеко», — подумал про себя Горан. — Не плач, Душанко, ты мужчина, мужчина никогда не должен опускаться до слёз. — Он гладил сына по курчавым непослушным вихрам. — Я сейчас пойду к отцу этих обормотов, поговорю с ним, и он им уши надерёт. Горан накинул на плечи новую модную курточку, привезённую им из Италии, и взял с собой бутылочку самодельной сливовицы, решив, что благородный напиток поможет в переговорах. Сам для уверенности и красноречия тоже хлебнул пару глотков. — Эй! Комшия! — уже через минуту Горан колотил кулаком в ворота соседского дома. — Выйди! Есть разговор! Во дворе звенел цепью и громко гавкал, заходясь злобным лаем цепкой пёс. Ещё минут через пять заскрипели петли калитки. — Чего тебе, шкия[23]? — Скуластое лицо Ибрагима Шимы приветливости не выражало. — Надо поговорить, шкипар[24], — не остаётся в долгу Горан, но бутылку с самогоном всё-таки протянул. — Ибрагим, сливовицы глотнём, для понимания? Ибрагим скривился, но от протянутой бутылки не отказался. Он сделал солидный глоток, занюхал рукавом, фыркнул в густые чёрные усы и вернул бутылку, вопросительно уставившись на Горана. — Чего хотел-то? Да, говори быстрее, не резон мне с тобой, шкия, разговоры разговаривать. — Ты, Ибрагим, поучи своих пацанов, чтобы они маленьких не обижали. — Горан понемногу начал закипать. Не так в его представлении, общаются уважающие друг друга соседи. — Малой прибежал, говорит, его твои парни побили. Не хорошо! Душану ещё четырёх лет нет, а твои уже в школу ходят. И двое их. Так нельзя! — А вас сербов и надо учить с малых лет, вечно вы жить мешаете… — Зло процедил сквозь зубы Ибрагим. — Не дёргайся, поговорю я с пацанами, в следующий раз если твой щенок им попадётся, они его сразу убьют… Ибрагим хотел ещё что-то сказать, но Горан уже заехал ему бутылкой прямо по темени. По удивлённому лицу албанца потекла ароматная жидкость. Не ожидавший нападения, Ибрагим медленно сполз по стойке ворот на заснеженный тротуар. Горан сам испугался внезапного порыва. Он наклонился над Ибрагимом, нащупал сонную артерию. Кровь пульсировала, как ни в чём не бывало. «Пускай этот боров тут валяется», — подумал Горан. — «Уезжать отсюда надо и чем скорее, тем лучше. Не спокойно в Приштине». Однако не успела его жена Маринка собрать чемодан, как ворота дома зашатались под ударами могучих кулаков. Судя по доносившимся характерным ударам, лупили не только кулаками, но и ломами, топорами и прочими хозяйственными инструментами. — Эй, Василе! — До собравшихся в доме доносились крики с улицы. — Василе, мы тебя знаем, ты мужик вроде бы Приштинский, хоть и серб, а зятя твоего давай сюда. Если не хочешь, чтобы мы твой дом подпалили, и всех поубивали, гони его к нам. Он хорошего человека обидел, должен ответить. — Не бойся зятёк, ты под моей защитой, — тесть Горана протянул ему старый манлихер[25] — с войны остался… Надеюсь, на курок нажать сможешь. Никакой шкиптар нам сегодня не страшен. Жаль патронов маловато. Но тут главное хотя бы первые выстрелы не промазать, а дальше они разбегутся. Албанцы — парни храбрые, семеро одного не боятся, но как кровь увидят, так сбежать норовят. Он клацнул затвором, досылая патрон в патронник. — Бабы, одевайтесь и детей одевайте. Я сейчас окно открою, чтобы стёкла не побить. — Тесть продолжал командовать, как бывалый партизанский командир. — Маринка звони в милицию. Пусть с автоматами приезжают, а приедут, как обычно, с пукалками, их тут и положат, как кутят. Вот уверен я, что у шкиптаров, не только короткоствол имеется. Командуя направо и налево, Василе распахнул окно и со вздохом окинул родной двор. На цепи брызгал слюной и заходился в бешеном лае чёрный как ворон, кобель по кличке Вук. Пёс-шарпланинак так рвался вступить в бой с пришельцами, что казалось вот-вот и цепь не выдержит и лопнет, а пёс птицей перелетит через высокий бетонный забор и вопьётся в горло врагам. — Горан, сходи собаку с цепи спусти! — крикнул Василе. — Я пока на второй этаж поднимусь, посмотрю, может быть оттуда видно в кого целиться. Ответом ему было радостное собачье повизгивание. Чёрное облако кружило вокруг молодого хозяина, норовя лизнуть его в лицо. — Эй, шкиптары недобитые! — заорал во всю глотку Василе. — Расходились бы по домам, милиция скоро будет. В ответ полетели камни, проклятия и матерная ругань. Послышался звон разбитого стекла. Удары по воротам стали чаще и сильнее. — Первый, кто появится в воротах, получит пулю в жбан, — предупредил Василе. — Не говорите потом, что я вас не предупреждал. — Мы и тебя на кол посадим, и твоего зятя, а кишки потом ваши по всему твоему саду, как гирлянды развесим, — кричали ему с улицы в ответ. — А дочку и старуху твою будем жарить, пока эти суки не подохнут вместе с их щенками. Смерть сербам! — загремел хор пьяных голосов с улицы. — Сербы, убирайтесь из Косово! Да здравствует Албания! Аллах акбар! Василе не выдержал и выстрелил поверх забора. В ответ удары по воротам стали ритмичными и сильными. Ещё немного и оба полотна сорвались с петель и треском рухнули внутрь, подняв в воздух облако пыли. — Пали! — Заорал во всю глотку хозяин дома. — Вали эту шкиптарску сволочь! Он в одну минуту высаживает всю обойму в клубок тел, копошащийся в проёме ворот. В кого-то точно попадает, потому что слышит резкие до визга крики боли и новые волны проклятий. Горан тоже старается стрелять по толпе. Жаль, что манлихеры — не автоматы. Пока осаждённые меняют обоймы, человек шесть уже скапливаются перед входной дверью. — Давайте их просто напросто выкурим из этого курятника, — кто-то из нападающих подаёт правильную мысль. — Зачем нам просто так жизнями рисковать. Они ломают ограждение веранды и громоздят перед дверью большое костровище. Достать их сверху, через черепичный навес не получается. На счастье хозяев из-за сырой погоды дерево мокрое и не желает разгораться. Внезапно шум перекрывает голос из громкоговорителя: — Всем гражданским сложить оружие, покинуть территорию чужого домовладения и построиться для проверки документов! При неповиновении у меня есть приказ вести огонь на поражение! — Отправляйся в свой Белград, мы тут без тебя разберёмся, — кто-то из албанцев, похоже, совсем потерял разум. — Знаем мы твои приказы. Пока один выстрел согласуете, да разрешение на него получите, мы тут уже всех… В ответ короткой очередью пророкотали автоматы. Стреляли преднамеренно по черепице на крыше дома, чтобы колотая черепица показала всю серьёзность намерений милиции. Толпа тут же попадала наземь. Отряд милиции специального назначения, вооружённый автоматами, гранатами со слезоточивым газом и дубинками прибыл в самое время. В Приштине в нескольких местах уже начинали вспыхивать сербские погромы. Не повезло тем нескольким девушкам, что по несчастью оказались на улице в этот день. Их изнасиловали, но убить успели только двоих, которые попали под горячую албанскую руку вместе со спутниками. Спутников тоже убили. Вечером власти объявили о введение комендантского часа. С полуночи и до семи утра на улице могли находиться только лица со спецпропуском. Остальных отлавливали и кидали в каталажку. Наиболее сильное сопротивление милиция встретила в районе студенческих общежитий Косовского Университета. Албанские студенты пытались строить баррикады, швырять в милицию булыжники и бутылки с зажигательной смесью, но хватило одной очереди направленной прямо в толпу возбуждённой молодёжи, как юнцы бросились врассыпную. К вечеру следующего дня порядок и спокойствие в городе были восстановлены. Город и окрестности, казалось, вернулись мирной жизни. Милиция ещё искала конкретных виновников убийств, поджогов и изнасилований, но в целом к Новому Году край подходил уже спокойно. 1 января 1980 г. Воеводинская резиденция Иосипа Броз Тито, Караджорджево — Надеюсь, что и следующий Новый год мы будем встречать вместе, — Тито повторял привычные для него слова. — Наступивший год будет тяжелым. Нам нужно больше рабо…тать… — внезапно резкая боль в правой ноге заставила его проявить максимум воли, чтобы закончить фразу. — Я уверен, и вы со мной согласитесь, если я скажу, что мы встречаем 1980 год единой страной! Единой Югославией! Такими же, какими были в военный и в послевоенный период. Я поднимаю бокал за счастье и процветание нашей страны, за ваше здоровье, товарищи. Ваше здравье! — Тито очень осторожно опустился на место. В памяти у него тут же всплыли детали первой встречи с Живковым. «Всё совпало минута в минуту, а значит и… Как же не хочется умирать…» — он расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки и стянул бабочку с шеи. — Иосип, с тобой всё хорошо? — Йованка поставила бокал с шампанским на стол и повернулась к супругу. — Срочно нужен врач, — глухо бормотал маршал, всё сильнее бледнея лицом. — Что-то с ногой. Очень болит… После проведённого на следующий день совета докторов агентство ТАНЮГ передало: «По требованию врачебного консилиума Президент Республики Иосип Броз Тито поступил в Клинический центр Любляны для обследования кровеносных сосудов ног». Дальнейшие события развивались точно в той самой последовательности, как было в записке полученной Тито от болгар. Лёжа в Люблянской больнице, он всеми силами старался вспомнить, что ещё там было. «В том случае всё кончилось комой, и последующей смертью в мае месяце» — мозг старого маршала, вполне ещё сохранявший способность к рассуждению, лихорадочно перебирал варианты. «В прошлый раз обратились Дебейке[26] и Князеву[27], может быть в этот раз попробовать кого-то другого? Или там, кажется, американец предлагал обойтись без ампутации, а русский требовал резать. Ногу отрезали. Всё равно не помогло. Буду требовать, чтобы ампутацию не проводили. Теперь главное! Откладывать вопрос преемника нельзя! Если всё пустить на самотёк, то и результат будет такой же мерзкий. Надо, надо брать себя в руки, прямо сейчас переговорить с Лазаром[28]… Что ещё? Обязательно Любичич[29], он у нас специалист по границам, тем более, я с ним недавно разговаривал…