Спрашивать ни о чем не понадобилось: скорбно склоненная голова девушки говорила о том, что ее матери уже нет в живых. Выпрямившись, Роза решительно заявила: — Я больше никогда никого не покину. Никогда. — Норрис потянулся к ней и взял девушку за руку, которая стала теперь такой знакомой. Ему вдруг показалось, что они всегда вот так держались за руки, всегда делились тайнами в сумраке этого хлева. — Я понимаю, почему твой отец суров, — проговорила Роза. — Он имеет право быть таким. * * * Спустя несколько часов после того, как Роза с Мегги ушли спать, Норрис и Айзек сидели за кухонным столом, между ними горела лампа. Норрис едва притронулся к бутылке с яблочным бренди, зато фермер весь вечер налегал на этот напиток, юноша никогда не видел, чтобы отец столько пил. Плеснув себе еще немного бренди, Айзек нетвердой рукой заткнул бутыль пробкой. — Так кто она тебе? — спросил отец, его затуманенные глаза смотрели на сына поверх стакана. — Я же сказал вам — она мой друг. — Девчонка? Ты что, маменькин сынок? Не можешь найти нормальных друзей, как другие мужчины? — Чем она вам не угодила? Тем, что девица? Тем, что ирландка? — Она обрюхаченная? Норрис потрясенно взглянул на отца. «Это все бренди, — решил он. — Отец не может так думать». — Ха! Ты о том и не ведаешь, — заметил Айзек. — Вы не вправе говорить о ней такое. Вы ее совсем не знаете. — А ты сам-то хорошо ее знаешь? — Я до нее не дотрагивался, если вы спрашиваете об этом. — Это вовсе не означает, что ее до тебя никто не обрюхатил. К тому же у нее уже есть ребенок! Взять ее к себе — значит взвалить на себя обязанности другого мужчины. — Я надеялся, что она станет желанной гостьей. Надеялся, что вы сможете принять ее и, быть может, даже полюбить. Она очень трудолюбивая, а такого доброго сердца я сроду не встречал. Без сомнения, она заслуживает лучшего приема, чем тот, что вы ей оказали. — Сынок, я просто пекусь о твоем благополучии. О твоем счастье. Ты хочешь растить чужого ребенка? Норрис резко поднялся. — Доброй ночи, отец, — сказал он и собрался выйти из кухни. — Я хочу уберечь тебя от боли, которую испытал сам. Норрис, они станут обманывать тебя. Они непомерно лживы, но ты узнаешь об этом не сразу, а лишь когда будет слишком поздно. Норрис остановился и, внезапно поняв смысл отцовских слов, обернулся. — Вы говорите о матушке. — Я старался сделать ее счастливой. — Быстро проглотив остаток бренди, отец с грохотом опустил стакан на стол. — Старался как мог. — Что ж, я никогда не замечал этого. — Дети ничего не видят, ничего не понимают. Много чего о своей матери ты уже не узнаешь никогда. — Почему она оставила вас? — Она ведь и тебя оставила. Против этой горькой правды Норрису было нечего возразить. «Да, она покинула меня, — мысленно подтвердил он. — И я никогда этого не пойму». Внезапно обессилев, Норрис вернулся на свое место за столом. И увидел, что отец снова наполняет стакан. — Чего же я не знаю о матушке? — спросил юноша. — Того, о чем я сам должен был знать. Того, о чем я и должен был задуматься. С чего вдруг девица вроде нее решилась выйти за такого, как я? О, не такой уж я глупец. Я достаточно долго прожил на ферме и знаю, сколько нужно свиноматке, чтобы… — Он запнулся и опустил голову. — Не думаю, что она хоть когда-нибудь любила меня. — А вы ее любили? Айзек поднял на Норриса влажный взгляд: — Какая разница? Этим ее было не удержать. Даже ты не смог удержать ее. Эти жестокие и правдивые слова повисли в воздухе, словно пороховая гарь. Разделенные столом, отец и сын сидели и молча смотрели друг на друга. — В тот день, когда она уехала, — начал Айзек, — ты был болен. Помнишь? — Да. — Сенная лихорадка. У тебя был такой жар, что мы боялись потерять тебя. В ту неделю доктор Хэллоуэлл отправился в Портсмут, так что мы не могли позвать его. Матъ сидела возле тебя всю ночь и весь следующий день, но лихорадка не прекращалась, и мы уже оба считали, что лишимся тебя. И что же она сделала? Ты помнишь, как она уезжала? — Она сказала, что любит меня. Сказала, что вернется. — Она говорила это и мне. Говорила, что ее сын заслуживает самого лучшего и она позаботится о том, чтобы это у него было. Она нарядилась в лучшее платье и ушла из дома, но так и не вернулась Ни тем вечером, ни после. Я остался один с больным мальчишкой на руках, не ведая, куда она направилась. Госпожа Комфорт приходила присмотреть за тобой, когда я отправлялся на поиски. Я обшарил все возможные места, зашел ко всем соседям, которых навещала София. Эзре вошло в голову, будто он видел, как она скачет на юг по Брайтонской дороге. Еще кто-то видел, как она направлялась в Бостон. Я так и не смог понять, зачем ей было ехать туда. — Айзек немного помолчал. — Потом в один прекрасный день на пороге появился мальчишка, он привел лошадь Софии. И принес письмо. — Почему вы не показали мне то письмо? — Мал ты был. Одиннадцать годков всего. — Не настолько уж и мал, понял бы. — Письма уже давным-давно нет. Я его сжег. Но могу пересказать, что там было написано. Ты ведь знаешь, я не мастер читать. Так что я попросил госпожу Комфорт, чтобы и она взглянула, а то вдруг я чего не разобрал. - Глотнув напитка, Айзек взглянул на лампу. — Там говорилось, что София больше не может быть моей женой. Что она встретила какого-то человека и они уезжают в Париж. «Живи своей жизнью», — написала она. — Там наверняка было что-то еще. — Ничего больше. Госпожа Комфорт подтвердит. — Она ничего не объяснила? Не сообщила никаких подробностей, даже имени этого человека не написала? — Говорю же, это все, что было в письме. — Обо мне там тоже не упоминалось? Наверняка ведь было что-то! — Вот потому, сынок, я и не показал его тебе, — тихо ответил Айзек. — Не хотел, чтобы ты узнал об этом. О том, что родная мать не упомянула даже его имени… Норрис не смог поднять глаза на отца. Вместо этого он уткнулся взглядом в сучковатый стол — именно за ним они с Айзеком столько раз делили молчаливую трапезу, которую сопровождали лишь завывание ветра и позвякивание вилок о тарелки. — Почему именно сейчас? — спросил юноша. — Почему вы ждали столько лет, чтобы сказать мне об иом? — Из-за нее. — Айзек взглядом указал наверх, на комнату, где спала Роза. — Ты ей приглянулся, сынок, и она тебе приглянулась. Вот оплошаешь сейчас и будешь жить с этим до конца своих дней. — Почему вы полагаете, что я оплошаю? — Некоторые люди не видят даже того, что у них под носом. — С матушкой вы совершили оплошность? — Да и она со мной. Я же наблюдал, как она росла. Много лет я видел ее в церкви, она сидела там в красивой шляпке, всегда была приветлива со мной, но при этом глядела будто бы мимо. А потом вдруг ни с того ни с сего возьми и заметь меня. Решила, что я все же стою внимания. — Потянувшись к бутыли, Айзек снова наполнил стакан. - А одиннадцать лет спустя ей пришлось сидеть на этой поганой ферме с больным мальчонкой. Ясное дело, проще всего сбежать. Бросить все и зажить себе распрекрасно с новым кавалером. — Он опустил бутыль и снова посмотрел наверх, туда, где спала Роза. — Нельзя верить их речам, вот о чем я тебе толкую. Личико-то у этой девчонки миленькое. Только вот что за ним кроется? — На ее счет вы заблуждаетесь. — Я заблуждался насчет твоей матери. И всего-навсего хочу уберечь тебя от этих мучений. — Я люблю эту девушку. И собираюсь жениться на ней. Айзек рассмеялся. — Я женился на той, кого любил. Видишь, что из этого вышло? Он поднял бокал, но его рука замерла в воздухе.