— Кто из вас удалял сердце и легкие? — осведомился он. — Я, сэр, — ответил Норрис. — Отличная работа. Лучшая из всего того, что я здесь видел. — Сьюэлл поднял взгляд. — Я так понимаю, вам уже приходилось это делать. — На ферме, сэр. — Овцы? — И свиньи. — Могу сказать, что вы овладели анатомическим ножом. — Сьюэлл перевел взгляд на Чарлза. — А у вас, господин Лакауэй, руки по-прежнему чистые. — Я… я подумал, будет лучше, если я позволю начать другим. — Начать? Да они уже закончили с грудной клеткой и взялись за брюшную полость. — Он взглянул на покойника и поморщился. — Судя по запаху, он скоро испортится. Господин Лакауэй, труп сгниет раньше, чем вы возьметесь за нож. Чего же вы ждете? Испачкайте руки наконец. — Да, сэр. Когда доктор Сьюэлл вышел из залы, Чарлз неохотно потянулся к ножу. Поглядев на преждевременно загнивший труп ирландца, Чарлз словно окаменел, его нож застыл над кишечником покойника. Пока юноша собирался с силами, кусок легкого перелетел через стол и врезался ему прямо в грудь. Он взвизгнул и отскочил, в ужасе смахивая с себя кровавую массу. Эдвард рассмеялся. — Ты же слышал, что сказал доктор Сьюэлл. Испачкай руки! — Эдвард, я тебя умоляю! — Видел бы ты свое лицо, Чарли! Можно подумать, что я бросил в тебя скорпиона. В отсутствие доктора Сьюэлла студенты принялись шуметь. По рядам пошла фляжка с виски. Группка у соседнего стола, усадив и подперев своего покойника, всунула ему в рот зажженную сигару. Окутывая невидящие глаза трупа, дым завитками пополз вверх. — Это отвратительно, — возмутился Чарлз. — Я не могу. — Он опустил нож. — Я никогда в жизни не хотел быть доктором! — И когда ты собираешься поведать об этом своему дядюшке? — осведомился Эдвард. В другом конце залы раздался новый взрыв смеха: шляпа одного из студентов каким-то образом оказалась на голове покойницы. Однако Чарлз не мог отвести взгляда от ирландца, чья деформированная левая рука и согбенная спина молчаливо свидетельствовали о том, сколько боли старик испытал при жизни. — Ну же, Чарли, — подбодрил его Венделл, протягивая нож. — Это не так уж и страшно, главное начать. Нельзя позволить, чтобы этот бедолага ирландец испортился. Он может многому нас научить. — Это очень в твоем духе, Венделл. Ты любишь такие вещи. — Мы уже удалили сальник. Ты можешь произвести резекцию тонкого кишечника. Чарлз неотрывно глядел на протянутый нож, а тем временем на другом конце залы кто-то съязвил: — Чарли! Только не надо снова падать в обморок! Покраснев до корней волос, Чарлз взял в руки нож и с мрачным выражением лица начал резать. Но умелой резекции у него не вышло, он наносил варварские раны, кромсая кишечник лезвием, выпуская из него такой ужасный смрад, что Норрис отшатнулся и поднял руку в попытке заглушить запах. — Прекрати! — воскликнул Венделл. Он схватил друга за руку, но Чарлз продолжал рубить кишечник. — Ты все испортишь! — Это ты велел мне резать! Ты сказал, что я должен испачкать руки. Это же говорит дядюшка — мол, если врач не пачкает руки, значит, он и не врач вовсе! — Мы не твой дядюшка, — возразил Венделл. — Мы твои друзья. Так что прекрати. Чарлз бросил нож на пол. Звук падения потонул в резвом веселье молодых людей, которым дали такое отвратительное задание, что ответом могло быть лишь болезненное легкомыслие. Подняв нож, Норрис тихо спросил: — С тобой все в порядке, Чарлз? — Со мной все в порядке. — Чарлз глубоко вздохнул. — Со мной все в полном порядке. — Сьюэлл возвращается! — прошипел стоявший у дверей студент. В зале тут же воцарилась тишина. С трупов сняли шляпы. Всех покойников немедленно вернули в достойные позы. Когда Сьюэлл снова вошел в залу, он увидел прилежных студентов с серьезными лицами. Доктор направился прямо к столу Норриса и замер, глядя на истерзанные кишки. — Что за чертовщина? — Сьюэлл с отвращением посмотрел на четырех студентов. — Кто устроил эту резню? Казалось, Чарлз вот-вот расплачется. Каждый день жизни приносил ему новые унижения, новые возможности для демонстрации его несостоятельности. И вот теперь под взглядом Сьюэлла он оказался в опасной близости к нервному срыву. — Сэр, господин Лакауэй пытался произвести резекцию тонкого кишечника и… — с излишней горячностью начал Эдвард. — Это моя вина, — вметался Норрис. Сьюэлл с удивлением поглядел на него. — Господин Маршалл? — Это… это просто шалость такая. Мы с Чарлзом… ну, как-то увлеклись и теперь искренне просим прощения. Верно ведь, Чарлз? Некоторое время Сьюэлл молча смотрел на Норриса. — Принимая во внимание тот факт, что вы явно имеете навыки препарирования, это вдвойне печально. Больше никогда так не делайте. — Больше не буду, сэр. — Господин Маршалл, мне сказали, что вас желает видеть доктор Гренвилл. Он ожидает в своем кабинете. — Сейчас? А по какому вопросу? — Предлагаю вам узнать об этом самостоятельно. Ну, ступайте. — Сьюэлл обратился к другим студентам: — Что касается всех остальных, то глупым шуткам здесь не место. Продолжайте, джентльмены! Вытирая руки о фартук, Норрис сказал своим товарищам: — Теперь вам втроем придется справляться со стариной ирландцем. — Почему же тебя вызывает доктор Гренвилл? — поинтересовался Венделл. — Понятия не имею, — ответил Норрис. — Профессор Гренвилл, можно? Декан медицинского колледжа оторвал взгляд от своего стола. Его голова, контуры которой подчеркивал мрачный дневной свет, проливавшийся из расположенного позади окна, напоминала голову льва с гривой из жестких седых волос. Остановившись на пороге, Норрис почувствовал, что Олдос Гренвилл изучающее разглядывает его, и задумался: какой же просчет послужил причиной этого вызова? Шагая по длинному коридору, он выискивал в памяти событие, которое могло бы заставить доктора Гренвилла обратить внимание на его фамилию. Наверняка Норрис сделал что-то не так, ведь больше нет причины, по которой этот человек мог бы среди нескольких десятков студентов-первогодок заметить какого-то фермерского сына из Белмонта. — Входите, входите, господин Маршалл. И закройте дверь, пожалуйста. Норрис с тревогой опустился на стул. Гренвилл зажег лампу, и пламя, озарив мягким свечением блестящую поверхность стола, выхватило книжные полки вишневого дерева. Львиный контур обернулся привлекательным лицом с кустистыми бакенбардами. Волосы Гренвилла оставались густыми, как у юноши, даже после того как поседели, наделив его и без того замечательные черты еще большей силой и авторитетом. Профессор откинулся на спинку кресла, и его темные глаза показались Норрису удивительными сферами, отражающими свет лампы. — Вы ведь были там, в больнице, — начал Гренвилл. — Той ночью, когда погибла Агнес Пул. Эта мрачная тема, так внезапно поднятая профессором, застала Норриса врасплох, и он смог лишь кивнуть в ответ. После убийства прошло уже шесть дней, и с тех пор весь город только и судачил о том, кто — или что — могло убить ее. В «Дейли эдвертайзер» поместили описание демона с крыльями. А слухи о папистах, без сомнения запущенные стражником Праттом, были неизбежны. Но толковали и о другом. Проповедник из Салема говорил о недремлющем зле, о нечистой силе и иноземцах, поклоняющихся дьяволу, побороть которых может лишь справедливая рука Божья. Эти безумные истории привета к тому, что прошлой ночью на Ганноверской улице пьяная толпа погналась за каким-то несчастным итальянцем, заставив его искать убежища в одной из таверн. — Вы первым обнаружили свидетельницу, — сказал Гренвилл. — Девушку ирландку. — Да. — И с тех пор ее не видели? — Нет, сэр. — Вы знаете о том, что Ночная стража разыскивает ее? — Господин Пратт говорил мне. Но я ничего не знаю о мисс Коннелли. — Господин Пратт убедил меня в обратном. Так, значит, поэтому его вызвали сюда! Ночная стража хочет, чтобы Гренвилл вынудил Норриса дать какиелибо сведения. — С той самой ночи девушка больше не появлялась в доходном доме, где жила раньше, — сообщил Гренвилл. — Наверняка у нее есть какие-нибудь родственники в Бостоне. — Только муж ее сестры, портной по фамилии Тейт. Он же сказал Ночной страже, что девушка не в себе и склонна оскорблять окружающих. Она даже обвинила его в низком поступке. Норрис вспомнил, как Роза Коннелли дерзнула подвергнуть сомнению воззрения выдающегося доктора Крауча