5. Романы и шпионы Галерея «Энафф» помещалась на улице Фюрстенберг в небольшом кокетливом особняке: с улицы через большое окно было видно почти все, что находилось внутри. На стенах в застекленных рамах висели работы Эдди Майо. Брутальная красота обнаженных тел, снятых в вычурных неестественных ракурсах сверхкрупными планами и с резкой, контрастной светотенью. Секс и плоть. – Великолепно, – подвел Фалько итог своим впечатлениям. Об искусстве фотографии, равно как и обо всех иных видах и родах искусства, он имел лишь самые начальные понятия, сводившиеся к перелистыванию иллюстрированных журналов. Однако разглядывая эти снимки, он будто вступал в увлекательный лабиринт человеческого тела, который сулил открытия и тайны и побуждал одни – совершить, другие – разгадать. Фалько не знал, к какому разряду отнести талант Эдди, но присутствие его было несомненно. Он снова посмотрел на нее и словно окунулся в стылую синь устремленных на него глаз – ему показалось, что она все это время следила за его реакцией. – Сюрреалистическая транссексуальность, – довольным тоном продавца, расхваливающего достоинства своего товара, изрек Кюссен. Фалько наклонил голову, не отводя взгляда от Эдди. Эти глаза так видят мир, подумал он. Посредничают между живой, бурно дышащей реальностью и ее образами, замороженными в солях серебра. Впрочем, эти же глаза или она сама придавали им телесную, плотскую чувственность. Возбуждающего свойства. – Мне очень нравится, – сказал он. Женщина продолжала смотреть на него, не отвечая на лестный отзыв, и Фалько подумал, что окутывающий ее полярный холод таинственно противоречит жару страсти, которым веет от ее работ. Наконец она слегка кивнула с насмешливой благодарностью. Больше всех был доволен и почти горд Лео Баярд. – Это необыкновенная женщина. И лучшее тому доказательство – ее работы. В устах Баярда похвала прозвучала со снисходительностью наставника. Обняв Эдди за плечи, он притянул ее к себе, и она скорее безразлично, чем покорно, подалась, положив светловолосую гладко причесанную голову ему на плечо. Фалько, наблюдая за парой, подумал, что в этой демонстрации близости сквозит нечто показное, предназначенное для окружающих и подчиняющееся светским правилам. – Никто так не видит мир, – категорически, как о собственном достижении, заявил Баярд. – Вы хотите сказать – «ни один мужчина»? – негромко произнес Фалько. Баярд, двумя пальцами отбросив падавшие на глаза пряди, взглянул на него с интересом, к которому примешивалось обычное высокомерие. Судя по всему, он не привык к возражениям. – Простите, не вполне вас понял… – Так видят все женщины… Иное дело, что не все способны это выразить. Нашей очаровательной хозяйке, – он показал на Эдди, – удается. – И на чем же основывается ваша уверенность? Фалько простодушно пожал плечами. Обаятельная, тысячу раз опробованная улыбка придала его словам значительности. – На столетиях безмолвия. Мужчинам никогда не сравниться с ними в умении молчать… Полагаю, оно берет начало в биологии. И это сообщает их взгляду зоркость. – Любопытно, – признал Баярд. Арктическая синева вновь коснулась лица Фалько – Эдди Майо подняла голову и чуть отстранилась от Баярда. – Похоже, вы разбираетесь в том, как по-разному умеет женщина молчать… – Едва-едва. – Но формулируете вполне прилично. – Немного здравого смысла. – Фалько на миг задумался. – Я становлюсь перед ней и просто смотрю. – Становитесь? – Именно так. – И смотрите? – И смотрю. Льдистая синева, казалось, чуть-чуть подтаяла. – Просто смотрите – и все? – Не всегда. Бывает, еще улыбаюсь. – Смотрите и улыбаетесь? – Да. Эдди показала на ближайшую фотографию: – И что же вы видите вот здесь, например? Фалько повернулся и взглянул на снимок. Там на крупнейшем из крупных планов был запечатлен женский рот, впившийся в дольку апельсина. Зубы размалывали мякоть, струйка сока стекала на подбородок. – Если я правильно понял, вы работали с Маном Рэем? – Да, – сказала она как о чем-то само собой разумеющемся. – Я была его моделью и любовницей. – А-а. – И училась у него искусству фотографии. – Понятно. – Но это не имеет отношения к тому, о чем я спрашивала. – Эдди снова показала на снимок. – Что вы видите здесь? – Секс. – Это на поверхности. Что еще? – Вызов. Уверенность… Опасность. – Какого рода? – Опасно оказаться слишком близко к этому рту, опасны последствия этого сближения… Опасно даже на миг забыть, что мир враждебен. – И это тоже вызывает у вас улыбку? – Иногда. Легкое дуновение злорадства тронуло ее губы: – Наверно, потому что вы богаты и живете на Кубе, среди табачных плантаций и сигарных фабрик, где мир не враждебен. – Наверно. – А на самом деле? – Простите, вы о чем? – О мире. Вы же сами сказали… Мир – враждебен. Разве нет? Опасное место. Баярд и Кюссен с интересом внимали этому диалогу и хранили молчание. Фалько молча посмотрел на Эдди. Слишком далеко зашли, понял он. Женщина бросила наживку, и он клюнул. По неведомой причине она не доверяет ему. Впрочем, в ее поведении не чувствуется агрессии. Но держит дистанцию и ограничивается наблюдением. А почему – неизвестно. Но в любом случае это затрудняет его действия. Та же мысль наконец дошла и до Кюссена. Встревоженные глаза австрийца беспрестанно посылали Фалько сигналы тревоги. – Я понимаю вас, – неожиданно нарушил затянувшееся молчание Баярд, и Фалько вздохнул с облегчением. – Ты просто обязан купить одну из этих работ, – воспользовался моментом Кюссен. – Упустишь – век себе не простишь. Фалько кивнул, признавая очевидное: – Ты прав. И стал разглядывать висевшие вокруг фотографии, пока снова не остановился на той, где губы и зубы впивались в мякоть плода. – Вот эту, наверно. – Он перевел взгляд на Эдди: – Если она еще не продана. Она показала на красную точку в углу рамы: – Продана, но это неважно. Я все устрою. Она останется за вами. Эдди произнесла эти слова без улыбки и безучастно, как будто ей не было никакого дела, купит кубинец Игнасио Гасан одну из ее работ или нет. – Прекрасно, – сказал Кюссен. – Тебе это обойдется в две тысячи франков. – Однако… – Уверяю тебя, это почти даром.